— А я её никогда не забывал, — задумчиво заметил Валера, загоняя обойму в рукоять пистолета. — А ты? Не звонит тебе больше? Не пишет?
— Я же сказал тебе: я — деловой человек, предприниматель.
— А, ну да… секретарша у тебя, кстати, сочная… как её…
— Карина.
— Ага. Я б её отжарил. Сможешь устроить?
— Она сама кого хочешь отжарит… — улыбнулся Митя, — я как-то пригласил её сдуру в Марбелью. Так она заебла меня там, в натуре: с утра до вечера с хуя не слезала… я аж мозоль натёр.
— Ух ты ж…
Они вышли на улицу и уселись в A8.
Сторонись больниц, этих домов скорби. Но если очнулся в больнице, что ж, пусть: лишь бы знали эскулапы дело своё. Жаль лишь, что, сам того не желая, становишься причиной медленной гибели ближних. Доктор, гипс не нужен: кости срастутся за ночь. В палате еще только двое: лежат в неживом полусне.
В больнице ночь суетлива. Но дверь в палату плотно прикрыта, и можно снять перевязки, подняться из койки и встать у окна: гляди на меня, Хозяин.
Если Румбо вышел из Ада, то что для него есть Ад?
Думал, глядя на озаряемую прожектором будку вахтёра.
Ощущение сопричастности к Племени.
Это племя разнородно и велико, и рассеяно по тверди земной. Каждый живёт своей жизнью, не гнушаясь порой забвения. Но когда пробьёт час, и Он призовёт — мы вернёмся.
А возвращаемся мы всегда туда же, откуда пришли.
Но какова конкретно моя миссия?
На этот вопрос эта жизнь и будет ответом.
Уничтожить Мир, чтобы зачать новый — в этом главная цель. Каждый из нас должен стать ступенью лестницы, ведущей наверх, к дворцам обновленной Вселенной.
Что жизни наши? Крупинки пороха. Каждая в отдельности — сгорит, едва накоптив. Но если засыпать эти крупинки в патрон, забить туго пыж и снарядить горячей пулей — вот тогда только смерть наградит тебя прощальным своим поцелуем, которого нету слаще.
Не будет нас — и Вселенная застынет ледяным туманом. Но жива Вселенная — и хочет обновиться. И если не исполним мы нашу миссию, она угаснет — и последний шанс возродиться у нас будет отнят. Последний шанс сказать этой жизни: ещё раз! Пусть повторится, потому что мы любим её. Любим так, как другие любить не умеют. Потому что подобна Адскому пламени любовь наша, а кто в Аду не горел, любви не знает.
Но вот сереет небо, и кончается ночь. Слышны шаги медсестры и грохот тележки с суднами. Пора одевать тело в гипс, чтобы никто ничего не заподозрил. Пора напяливать на себя гримасу бессилия и ложиться в больничную койку. Пусть думают, что такой же, как все. Пусть лечат. Притушу до мерцания фитилёк радиации; прикинусь своим в доску. Вживусь в этот мир, покуда не отыскал ещё ручку настройки. Тем более, в этом мире уже бывал когда-то под другим именем. Или нет? Или просто, было что-то очень похожее? В чём разница? Теперь сразу и не поймёшь. Да и какая разница, в каком мире воскреснешь ты для свершения свой миссии?
Путь у каждого свой, но все они — сойдутся в вершине, как пороховые горошины, забиваемые в гильзу пыжом.
Сжечь себя — чтобы вернуть в этот мир свет.Лететь на огонь, лучась счастьем.Раздуть своим прахом печь Новой Звезды.Пусть говорят, что брежу.Пусть говорят: невроз.Если не здесь, то где же?Пламенем жжёт вопрос.Если не мы, то кто же?Коль не сейчас, то когда?Возница, роняя вожжи,Падает под обода.Кони кометами мчатсяСквозь ледяную пыль.Жить — это всё-таки счастье:Парусом грудь растопырь!Взмоем заре навстречу.Смерть подождёт: не впервой.Услышь же, о, род человечий,Наш торжествующий вой!
После невзрачного обеда сосед угостил текилой: дочь принесла. Пустился было в откровения, но Румбо отстранился, поблагодарив:
— Извини, брат… ты лучше держись от меня подальше: я заразный сильно, загнёшься.
Сосед долго смотрел на него. Улыбка на покрытом седой щетиной лице.
— Надо же… заразный. А что за хворь такая? Интересно просто.
— Паранойа.
— В плане?
— В плане всего. Это долго объяснять, извини. А за текилу — muchas gracias. — он старался избегать этих людей, хотя знал: то, что произойдёт, неотвратимо.
Кому суждено умереть, тот умрёт.
А кто выживет — умрёт в следующий раз.
Влез на кровать.
Гипс мешает.
Разморило.
Сон уносил к странному месту, напоминающему просторное высокогорное плато — где-то на уровне облаков: пронзительный ветер, скупая растительность и седой туман клочьями.
Ветер шуршит в травах.
Ветер шуршит в травах волнами.
И я — попал в эти волны: стоит лишь покрутить ручку настройки. Это 4-е измерение: перемещение вдоль среза миров. Нужно ли в самом деле застревать в каждом из них? Найти б её снова, эту ручку…
3оя шла рядом, сложив на груди руки.
— 3ой, привет… мы во сне?
— Да, во сне. Это милый, приятный сон, Румбо: учти это, и не вздумай превратить его в кошмар.
— Постараюсь.
— Тебе не холодно?
— Не беспокойся… я вижу, мы высоко в горах, так?
— Да, можно так выразиться.
— 3ой, послушай… мне нужен твой совет… вернее, объяснение. Тогда я вернулся в свой мир, и сделал то, что должен был сделать. И снова потерял след. Потерял тело. И восстал в волновом мире. И узнал, что миры — это волны.
— Да, волны энергии. — она остановилась; ветер трепал её локоны.
На ней был строгий костюм, напоминавший униформу стюардессы.
— То есть, ты хочешь сказать, что все мы — лишь разновидности энергетических структур? Поток заряженных частиц? Силовые поля? Излучение?
— Я не хочу говорить этого, но что это меняет? — подмигнула 3оя, — эге, я вижу, у тебя встал!
Румбо поморщился: эрекция сопровождалась тошнотой. Ощущение шло из мошонки.
— Прекрати! Я прошу тебя, 3оя, не надо этого делать со мной! Это слишком цинично.
— Всё, что ты делаешь — ты делаешь сам.
— Я всего лишь хотел спросить тебя, где найти ручку настройки. Этот переключатель волн, бесплатное чудо.
— Ручка настройки находится в твоей голове, Румбо. Только там, и нигде больше. — она заложила руки за спину и медленно зашагала в толщу тумана.
После пятисекундной паузы он двинулся следом.
Подумалось: влюблён в ведьму, которую вижу во сне. В эту потустороннюю девку. Так что ж остаётся? Спать?
Почва под ногами резко пошла под уклон, в стене тумана впереди просвечивала Бездна.
— Осторожней: здесь скользко.
— Вижу… что там, обрыв?
— Вроде того. Мы с тобой — на краю света.
— Край Света? А что впереди? Тьма?
— Энтропия. Энергетический вакуум. Чёрная дыра. Конец Времени.
— Но если я выбираю жизнь?
— Это — твой выбор?
— Мой. Лично мой.
— Во всяком случае, ты имеешь право им пользоваться. — Она прикрыла глаза, дыша ветром.
— А если я выберу смерть?
— Ты умрёшь.
— Да. А кто выживет — умрёт в следующий раз.
— Точно.
— Но что если все вымрут, и некому будет исполнить предназначенье?
— Ну… кто-то наверняка останется… и этот кто-то — будет тем самым, который.
— Ну а если всё же… отказаться. Дружно отказаться всем жить. Ибо сознавать, что ты — всего лишь звено цепи в неизбежном процессе мега-мутации, имеющей конечной целью Пламя Адское, достаточно… гм… удручающе.
— Что же не отказываешься? Почему еще трепыхаешься?
— Я?
— Да, вот лично ты. Другие такие же. Ты не один такой самый умный. Вот вы все, умники, и поведёте нас к новому воскрешенью.
— И сколько раз так уже было?
— Ты имеешь ввиду, сколько раз уже Вселенная погибала и возрождалась?
— Да. Вся, до мелочей. Миллиарды лет — до укуса мокреца. Один в один. Все наши жизни, длиной в несуществующий миг, и каждая клетка — всё заново. И всё точно также. До атома.
— Может, лучше поебёмся?
— Поебёмся! Можешь не сомневаться.
Ах, как трудно контролировать чувства во сне, как трудно кромсать плоть мечты.
Ты знаешь, что всё будет так, и никак иначе.
Ты не в силах изменить того, что происходит: каждый твой шаг — Закономерность: просто тебе невдомёк, что она в миллионный раз повторяется. Потому что мы — часть Вселенной.
Кто это сказал, что ветви дерева не знают, что они — часть дерева?
Ну и хуле с того меняется?! А?! А!? А!!! Аааа!!!
Проснулся в судороге. Ффу…
Повлажневший от пота затылок.
Мерзкая вялость членов.
Проспал почти до ужина.
Ужин обратился в завтрак.
После завтрака полагалась прогулка, но кто ж отпустит на ночь глядя?
Веселись-гуляй, народ… от пещер до небоскрёбов.
Разве так принято вершить судьбы великим?
А думаем мы головой исключительно.
