Планктон и мелкая рыбёшка засасывалась кораблём через специальный защищённый сложной системой живых фильтров шлюз. Пища переваривалась в брюшных трюмах, кормовая клоака выстреливала едким фонтаном фекалий.
Какая славная, насыщенная жизнь текла на корабле в годы его молодых скитаний! По утрам из палубы подобно распускающимся лилиям вырастали женские ноги: едва заморившие червячка матросы с нежным гоготанием тёрлись о них припудренными чистейшим кокаином гениталиями, наслаждались ароматом гибких ступней, обсасывали их пальцы, покусывали гордые головки пяток. Бурно кончали в раскрытые рты, щебечущие сладострастным речитативом со вспотевших стволов мачт.
Но постепенно, в неуловимой, но явной последовательности, плоть корабля поддавалась Времени. Сыпь на бортах, язвы на палубе, гноящиеся чирьи на светящейся парусной плоти, гнилостный смрад в трюмах. Судно пердело, оставляя в волнах тяжёлые облака зловония. Бельмами заросли юркие зрачки иллюминаторов, безвольно обмяк руль. Ежедневно в послеобеденный час отдыха накуренный боцман опрыскивал извилины капитана крепким раствором из специальной форсунки. Капитан похотливо отрыгивал, мачты вздрагивали, брякал о кость заточенный сабельно якорь. Устало роптали матросы, всё реже драил клоаку раздутый водянкой кок.
О, тщета бытия земного! Куда мы бредём, спотыкаясь? Мечемся, словно не в силах противостоять распирающей силе жестоких лекарств. Все мы — звенья одной цепи. Любое, даже самое абсурдное с точки зрения принятых установок действие, удобно укладывается в алгоритм Обожествленного Хаоса.
Мы — инструменты: поршни, подшипники, шестерни.
Капитан Свобода — лишь сиюминутный бунт, служащий дальнейшему упрочнению курса. Миф — наша пища. Яд в наших слезах.
Ныряйте глубже, капитан Свобода! Сонмами невиданных животных полнятся эти глубины. И если нам суждено умереть, будем жить в радости, ибо между горем и радостью больше нет разницы. Оставьте на память пыльные бутыли с вычурными этикетками… правда, мечта, дерзание, совесть, доблесть, отечество, боль, испытания, смех осознания, радость открытия, зуд нагноения, запахи погреба, лютня тоскливая, жар скарлатиновый, память о матери, печень червивая.
Влажных страстей одеяло волнистое, хруст острых чипсов, услада прозрения; грамм героина в фольге сигаретной, лобзик, на сдачу — билет лотерейный. Пьяные песни усталых подводников, прыщ на мошонке, мудрец обосравшийся. Крайняя плоть, суетливое завтра, фильм про ментов и художника слюни. Очередь в снулом дворе крематория; прах обезьяны, затылок геолога. Когти орла, пальцы бляди, срам клоуна, хвост антилопы, кишечник тигрицы. Шепот признаний в тени экскаватора, курс доллар/рубль расчётами «завтра», кал ископаемых прямоходящих, лучик сомнений в костре просветления. Капля, упавшая в рот гармонисту. Вывеска «Мясо», аптеки витрина, жилы коня на хрустальной столешнице, камень в зобу пеликана парящего. Праздник уродов, могилы талантливых, сор из избы уходящего прошлого, злая пыльца, скоротечная молодость, гриб на стволе полусгнившего дерева. Пламя угрюмое ревности тающей, скорбь покаяний, не вовремя признанных, лепет любовной истомы электрика, топот солдат летней ночью у пристани. Голод в сыреющем сумраке озера, ласковый скрежет зубов с подоконника; мякоть конфет, свечи, снег и ристалища, где мертвецов легионы оскалились. Зной, побрякушки, распятие, лопасти, кровля, родня, сорняки, обрезание, известь, конина, торпеда, молочница, стоны придворных и ужас забвения. Сила воды, парафин, извержение; логика чисел, хрусталь ликования, яйца убогого, груди простуженной, сладкая дыня, речное уёбище. Змей, колесница, Платон, прободение, розовый куст возле ямы на кладбище, меч, истощение, лошадь Пржевальского, стрёмный волдырь у Наташи в промежности. Звёзды в небес уходящих расселинах. Отроков кровь. Семя внуков и правнуков. Наполеон Бонапарт. Бычий цепень.
Наш хоровод не увянет.
Улыбки на лицах, смех слышен.
Кто-то ванильным пряником решил подкормить голубей, липкие крошки рассыпав.
На моём столе сосуд.
Смотрю на него: тёмное стекло, непрозрачная жидкость. Кровь? Чернила? Вино? Почём мне знать. Пока не попробуешь, сложно ручаться.
Принесите стакан.
Этим утром я окончательно понял: в этом мире не найти покоя.
— Фууу…
Вот это словил паравоз.
Ну, а теперь — за работу.
Пора рубить мясо.
Расправить плечи! Напыжиться! Помечтать о <censored>!
Руки берут топор. Топор скользкий. Ноги идут к мясу.
Голова представляет, как тело <censored>. Душа ликует. Жить — охуительно.
Руки обтирают рукоять топора и поправляют удобней фартук. Плоть — впереди.
Пора рубить мясо.
Вот он: борт капитана Свободы медленно вползает на разделочный стол. Корабль распилен на несколько частей. Теперь их необходимо изрубить на куски.
Работа мясника престижна. Мясникам в народе почёт.
Только отвлекают левые мысли. Типа «покурить бы ещё».
И бабу хочется.
Да ведь здесь кругом — сплошное мясо! Можно ебать мясо. Проделывать топором отверстия в мясе.
Прочь от меня! Теряю бдительность.
Ноги держат тело в стойке, руки ловко рубят мясо.
Можно отжарить это мясо!
Эрекция.
Пора рубить мясо.
И — раз!..
И — раз!..
<censored>
Нет, в таком настроении невозможно идти к великому. Руки рубят мясо. Хуй стоит. И — раз!.. А с какого перепугу вообще решил, что идёт к великому? Да мало ли таких горе-великанов? Посмотри вокруг. Каждый пятый.
Остальные — вообще убиты в 0.
Это и есть — вымирание.
И — раз!..
Пора рубить мясо.
Пусть хрустят капустой кости,
Кровь фонтаном пусть.
<censored>
Возможно ни это?
И — раз!..
Возможно ли быть таким членососом?
И — раз!..
Возможно ли обмануть природу?
И — раз!..
И если да — то зачем?
А если нет — почему?
А если её не обманешь…
И — раз!..
В Аду сгорит племя людское.
И чуток космический жаждущий глаз. И — раз!..
Мы перемещаемся по заданным траекториям. И — раз!..
Нас контролируют. Пора рубить мясо.
Сколько можно говорить? Пора рубить мясо.
…
— Ну что, пойдёшь ещё на перекур? — спустился с лестницы Начальник Цеха, весь в фурункулах и гноящихся струпьях, которые он чесал, чтобы возбудиться.
— Не… Чуть попозже…
— Так, посмотрим, что ты тут наваял… так… ваятель, нах… ого… почти весь теплоход порубил! Горазд же ты топором махать… Где так научился?
— Да так… — потупился, смущаясь, — учителя были хорошие. Один, в особенности… увлёк меня боевыми искусствами. У меня долго не получалось: я ссал сражаться. Так и жил — в выжидательной позиции. То есть, жил — и ждал: когда он наступит, мой шанс.
— Ну, и чего? Наступил этот светлый миг? — Начальник Цеха поправил берет и выдавил гной из белой головки на своём грибовидном носу.
— Наступил… но не так, как я думал. Мне представлялось всё как-то иначе. Не могу рассказать как, но иначе. А это вышло что-то… резкое, с вызовом, с реальными гранями смерти. Вы, товарищ начцеха, не представляете, через что мне пришлось пройти. Волосы встают дыбом, как вспомню. И мозги мне там отформатировали капитально. Уже ни о каких автомобильных гонках не задумывался. И кстати, я теперь радиоактивен.
— Поздравляю, — Начальник Цеха почесал волдыри за ухом. — Руби, давай, не отвлекайся. Радиация — это не по твоей части. После разберутся, что к чему.
— Надменно, как <censored> вы мне это говорите. Распирает от ощущения собственной власти. Человек торопится, а вы ехать ему не даёте.
— Ты ж не едешь, ты — гонишь.
— Слыхали уже… Неприятно, конечно, это слышать. Тем более, от самого себя. Хотя нет, от самого себя — всё же лучше… или нет? Как вы думаете, товарищ начцеха?
— Я думаю, что пора тебе на перекур, милчеловек. Хватит уже, наработался. Вон сколько мяса изрубил. Целый корабль. А впереди ещё — мясной поезд, мчащийся к счастью. А за ним — мясной самолёт, уносящий в бессмертие. А после самолёта — мясная ракета.
— Мясная ракета? Рад это слышать. Когда рубишь мясо, ни о чём о таком великом не думается. Работа размеренная, вырабатывает чувство оружия и глазомер, безусловно. И по жизни помогает. Как песня.
— Нам песня строить и жить помогает… — затянул Начальник Цеха.
— Она как плеть: и зовёт и ведёт… — подхватил Румбо.
— И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадёт, трам-пам-парам! — торжественно завершили хором.
— Ты, это, вот что, милчеловек… — Начальник Цеха, пощипал проколы на бёдрах, — раз курить не будешь, руби, давай, мясо. До конца смены ещё до хуя, а у тебя впереди — целый поезд. Работать.
С лязгом захлопнулась за ним тяжёлая дверь.
Руки взяли топор.
