— Так ты в клуб едешь?
— Ну да!
— Ух, как здорово!.. Слушай, Джу, а ты одна?.. в смысле, с парнем?
— Ну, может, и встречу там кого-нибудь из знакомых…
— Ну, ты уже меня встретила… — Бичман осторожно улыбнулся.
— Ишь ты, шустрый какой… и что, теперь я — твоя собственность, что ли?
— Ну, временная собственность, почему нет?
— А вот хуй тебе, Бичман! — захохотала, едва успев проскочить на жёлтый.
— Ты чё делаешь! В аварию ещё попадём! — засуетился тот.
— А хуле: машина — гамно, не жалко…
— А здоровье своё?
— Кому быть повешенным, не утонет.
Она притормозила у клуба, притёрлась к обочине.
У дверей клуба стояли: Паштет, Ломило и Брифинг.
Брифинг говорил:
— …Без ощущения боли человек теряет способность творить, понимаете? Боль — слишком сильное ощущение, им пренебречь нельзя. Оргазм неотличим от неё в каком-то смысле. Когда я первый раз кончил, я принял это за боль.
— Ты просто по натуре мазохист, и боишься себе в этом признаться, — беззлобно закурил Паштет, — думаешь, это как-то нарушит имидж твоей «крутости», или считаешь, что проявляя слабость, ты признаёшь себя лузером… а ты отвлекись от этих заморочек. Просто делай, что сердце велит: сердцу, уж наверное, виднее… о, Джуза, Бичман, здорово!
— Здорово, ребят! — пожал им руки Бичман, а Кравподжузо хищно лизнула в губы. — Чё вы тут за разговоры толкёте?
— Брифинг ссыт признаться своей Лариске, что мечтает, чтоб она поссала на него. — скаламбурил Ломило, и все засмеялись.
— Про Костика что-нибудь слышно? — Кравподжузо приняла паровоз у Паштета.
— Румбо! Румбо! Мочи! — сверкнул огромным зрачком Ломило.
— Тут эт самое… Митяй с Валерой на больничку к нему поехали, а его там нет: свалил бесследно. — задумчиво молвил Ломило после короткой паузы, — А на больничке ЧП: врач разрезал на части старшую сестру отделения на столе у себя в кабинете… прямо взял вот так — и покромсал в лоскуты ножами, а потом ел сырое, и ёб её: сердце на хуй надел. А больные все кто перемёр, кто облучился насмерть. Короче, в натуре, хоррор. Все мусора на ушах…
К ребятам подошли Настя Хмырина и Серёжа Корчмарь.
— О, глядите, кто! Серый, здорово… — Бичман провёл Корчмарю шутливый удушающий.
— Шею сломишь! — испугалась Настя.
— Главное, чтоб хуй не сломал! — подмигнул ей Ломило, и все рассмеялись.
— Никто не хочет занюхать? — спросил Серёжа, потирая красные щёки.
— Давай! — устремилась к нему, как к червю — аквариумная рыбка, Кравподжузо.
Серёжа поманил её, и они вместе с Настей скрылись в дверях клуба.
— А ты чего не пошёл с ними? — спросил Паштет Бичмана.
— А я перед выходом вспучкой поставился, — радостно отозвался тот, шнуруя сапоги, — прёт ярко и яростно. У нас сегодня что по программе?
— Capitain Gross, — отозвался после паузы Брифинг, — очень живая смесь ритмо-плазма с грайнд-индастриал. Кстати, у нас тут водяры есть bottle… ты будешь?
— Хорошая хоть водка? — поинтересовался Бичман.
— Нормальная. Kozloff. У меня тут карамелька есть, если закусить хочешь.
— А запить нечем?
— Да вот, у нас разговор-то как раз был насчет того, что Брифинг сказал, что на запивку попросил бы Лариску поссать ему в рот.
— И чего?
— И мы поинтересовались, ссыт ли она ему в рот, или это только мечты. А он оскорбился, что мы считаем его извращенцем… и погнал, короче.
— Ребят, айда колбаситься! — поманил их из двери клуба Ротанго.
— Симба! Симба! — заорал, замахал руками Бичман, забегая внутрь.
Добив белую, друзья последовали за ним.
На входе они побратались с охраной; Брифинг и Ломило оставили в сейфе стволы (Ломило — свой Стечкин, а Брифинг — ТТ).
Паштет быстро съел горсть каких-то таблеток.
Сияющий мрак поглотил их.
В одной из грохочущих вспышек в углу у зеркала Бичман узрел стоящую на коленях и ритмично заглатывающую балду Ротанго Кравподжузо.
Он яростно почесался:
— Ах, сучка… говорила, что Жиндосу не изменила ни разу. А сама направо и налево… и Ебздох говорил, что в «Красном маке» её дрючил, да я не поверил…
На танцполе корячились «электрические».
Здесь переговариваться можно было только крича на ухо.
Бичман прошёл к бару, пожал руки Глине и Сявому, кивнул бармену:
— Здорово, Сань… мне как обычно.
Александр Шкерц без суеты наполнил «зубровкой» изящный бокал. Стряхнул плоской лопаткой пену с кружки «паулайнера».
— Здорово, Бичара! — хлопнул его по плечу охранник Стул.
— А, Стул… как жизнь? Где боссы?
— Валера на Истру к сестре поехал, а Митяй сегодня по делам: там в прокуратуре сначала, а потом с Геной Рокотовым они собирались поужинать. Там, поговорить насчет совместных перспектив…
— С Геной… думают, Гена их в долю возьмёт?
— Не знаю… а ты, кстати, не в курсе, Джуза всё на 10-ке ездит? Ей «штаны» не нужны новые? А то у меня на балконе валяются… — ушёл от скользкой темы Стул.
— Ага, ездит, — глотнул «зубровки» Бичман, — щас везла меня от Репы. Про «штаны» ты сам у неё спроси. По ходу, захожу я в клуб, а она там за лестницей у Ротанго отсасывает, блядюга…
— Ты фильтруй базар-то, слышь, — Стул недовольно поморщился, — она баба хорошая… нежная. И пизда у неё сладкая, неразъёбанная.
— Мальчики, привет! — подошли Настя и Света Зудова.
Свету шатало, на чёрных колготах виднелись брызги засохшей рвоты.
— Эге, Светика нашего совсем укачало… клади её сюда! — Стул подтянул кожаное кресло.
Зудова с облегчением повалилась.
Настя сняла с неё туфли, положила ноги на курительный столик:
— Отдохни, малыш. — Она поставила её туфли на столик рядом, уселась напротив, закурила.
— Ну, чё там Серёга? Ноздри свои подлечил? — глотнул «паулайнера» Бичман.
Настя молчала.
А потом:
— Серёга сволочью оказался порядочной, как и все вы.
— То есть? — не понял подошедший Ротанго.
— К тебе, Ротик, это не относится, — подмигнула Анастасия.
— Чего это, не относится? Он здесь что, на привилегированном положении, что ли? — возмутился Стул.
Повисла напряженная пауза.
Они осознали её, потому что музыка стихла.
Да. Кто-то вырубил свет и выключил музыку.
Тлели только светодиоды. То был добрый свет комфортной могилы.
Кто-то взахлёб засвистел; матерный крик воспоследовал свисту.
— Аллё, война, чё за дела-то? — неряшливо подал голос Глина.
Стул напрягся и свалил в подсобку, ковыряя рацию.
Что за чёрт, что случилось?
— Это чего у вас такое, Сань? Закоротило?.. — с запинающимся опозданием вымолвил Бичман, когда стоявшая в дальнем конце зала под потухшим экраном Кравподжузо заорала:
— Костя!!!
Бичман развернулся, и сразу не понял.
Темно, да.
Да, тишина.
Но что-то в этой чёрной тиши появилось недоброе.
А вокруг закричали сразу.
И какая-то девушка бросилась, сломя голову, на вышедшего из-за барной стойки Шкерца. И тот, умело встретив её объятия, осознал, что голова у девушки разрублена, и челюсть на мясном лоскуте трепещет.
Судороги.
Вот он.
Светящийся силуэт Румбо продвинулся к левому краю танцпола. Он как бы медленно парил над его поверхностью, подобно пылающей голограмме.
Все заметили тот час липкий кожаный фартук и больничный халат, пропитанный кровью.
Топор сжимал он в правой.
Состояние нерешительного ужаса сковало толпу.
— Костя! Костян, это ты?! — заорал кто-то, и грохнули битые стёкла.
И в ответ услышали словно из-под земли шедший шёпот:
— Ну, где там ваш поезд, мчащийся к счастью?
И сразу удары.
Размеренно-тренированные.
Лучащийся чистотой топор оставлял запёкшиеся вдоль краёв раны.
Казалось, он не видит перед собой вчерашних сородичей, а занят нудной, но в охотку идущей работой.
Топорище металось как маятник.
Туши за спиной раздвинулись, и вошёл Начальник Цеха, а с ним Гаврила, волочащий на цепи полутораметровую крысу-мутанта.
Молча наблюдали, как Румбо подтащил на разделочный стол мясные колёса электровоза и несколькими точными ударами разрубил каждое звездообразно на 11 неравных кусков.
Он шёл и рубил, рубил и шёл.
Вот он сбил с ног Леонида Горпенцева, косо расчленив его хребет у грудины.
Вот повалилась на ламинат Ксения Буреева: её левый висок был рассечён до переносицы.
С нецензурной бранью отскочил, обронив палец охранник Жгрыба.
— КооааААА!!.. — захлебнулась Кравподжузо, когда сияющее лезвие невидимой бритвой вскрыло ей глотку.
— Аяаай! — всхлипнул Ротанго, вяло тряся изрубленными предплечьями.
Задохнувшись шоком, он обмяк у стены, когда голову его располовинило как переспелый гранат.
