Впрочем, эта сумма, вероятнее всего, не исчерпывала криминальных доходов Алексея Никитина. Как видно из материалов дела, ярославский фискал жил более чем безбедно. Согласно описи арестованного имущества А. И. Никитина от сентября 1722 года, в Ярославле он владел каменным домом, обставленным дорогой мебелью (среди которой был, например, «стол здвижной дубовый с ящики, зеркало осмил истовое»), А для передвижений фискал располагал обитой кожей коляской голландской работы — «в ней убито[133] сукном голубым с подзоринами» — и не менее роскошным зимним возком{672}.
В конце ноября — декабре 1722 года следственная канцелярия генерал-прокуратуры впервые допросила упомянутых в повинной Алексея Нестерова судью М. В. Желябужского, бывшего сенатора В. А. Апухтина, секретаря И. А. Хрипунова{673}. К примеру, у Ивана Хрипунова Е. И. Пашков выяснял объем «подарков», поднесенных им А. Я. Нестерову, а также причины этих подношений. На допросе 30 ноября Иван Авксентьевич подтвердил, что в бытность его дьяком в Архангельске он «посыливал к нему, Нестерову, свечь вологоцких салных да рыжиков», но делалось это все исключительно «из любви, по приятелству, а не от дел»{674}.
Между тем по мере разбухания «дела фискалов», появления в нем новых эпизодов и фигурантов перед Петром I обозначилась перспектива дополнительно закрепить за прокуратурой полномочия органа предварительного следствия, совместив тем самым в ее компетенции функции надзора и уголовного преследования. Если бы законодатель решился в 1723 году придать генерал-прокуратуре следственные полномочия, то уже тогда в России могла сложиться функциональная модель прокуратуры, существовавшая в 1928–2007 годах.
Однако в решающий момент Петр I не пожелал отказываться от изначально возникшей надзорной модели отечественной прокуратуры. Это выразилось в том, что в январе 1723 года император принял решение освободить генерал-прокуратуру от расследования «дела фискалов».
В конце января расследовавшиеся следственной канцелярией генерал-прокуратуры уголовные дела были переданы в только что основанный Вышний суд, занявший в реформированной судебной системе России место суда высшего звена. Сама же следственная канцелярия была преобразована в Розыскную контору — особое следственное подразделение суда (отдаленный прообраз следственной части Верховного суда РСФСР 1920-х годов).
От следственной канцелярии генерал-прокуратуры Розыскная контора унаследовала не только находившиеся в производстве дела, но и руководителя — Е. И. Пашкова. Тем самым Егора Ивановича возможно признать также одним из первых судебных следователей России[134], предшественником судебных следователей 1860–1928 годов.
Интересное свидетельство о процессе перехода следственного подразделения генерал-прокуратуры в Вышний суд сохранилось в послужном списке канцеляриста А. Баженова от ноября 1737 года. Излагая обстоятельства прежней службы, Антон Баженов указал между иного, что в сентябре 1722 года он был направлен в «розыскную канцелярию господина генерала и ковалера графа Павла Ивановича Ягушинского да гвардии капитана… Пашкова, и был по 723-й год. А в том году взят на Генералной двор[135] и был у розыскных дел, а потом та канцелярия сообщена с Вышним судом»{675}.
В качестве главы Розыскной конторы Вышнего суда Егору Пашкову довелось расследовать не только дела, которыми он занимался прежде. В 1723 году в производство Розыскной конторы поступил еще ряд уголовных дел — в частности, многоэпизодное дело по обвинению руководителей канцелярии Преображенского приказа дьяков Я. В. Былинского и В. Н. Нестерова в преступлениях против интересов службы и против правосудия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Изменение ведомственной принадлежности следственной канцелярии никак не отразилось на ходе расследования «дела фискалов». Следственные действия по данному делу продолжились в полном объеме.
Например, 13 февраля 1723 года состоялся длительный допрос А. Я. Нестерова, а, скажем, 29 мая того же года в Розыскной конторе был допрошен один из «дарителей» Алексея Нестерова новгородский провинциал-фискал И. П. Погребов, подтвердивший сведения о поднесении им обер-фискалу серебряной посуды, но при этом подчеркнувший, что «во взяток ему, Нестерову, ни от каких дел ничего не давывал»{676} [136].
26 сентября 1723 года Вышний суд направил Розыскной конторе распоряжение о скорейшем завершении находящихся в ее производстве уголовных дел, «особливо ж по делам на бывшаго обор-фискала Нестерова и на дьяков Преображенского приказу»{677}. Е. И. Пашков не затянул с выполнением этого распоряжения.
Уже в октябре глава Розыскной конторы направил в Вышний суд подборку итоговых процессуальных документов по М. В. Желябужскому, А. И. Никитину и С. Ф. Попцову. Составление документов по Алексею Нестерову было отложено, вероятнее всего, до времени новых допросов бывшего обер-фискала Петром I. Каковые состоялись только в январе 1724 года.
Помимо традиционных «выписок» (и их сокращенных версий — «экстрактов»), содержавших выстроенные по пунктам эпизоды обвинения по соответствующему фигуранту, в Розыскной конторе были впервые подготовлены принципиально новые процессуальные акты. В этих документах, подписанных Е. И. Пашковым, оказались соединены: краткое изложение эпизодов обвинения, квалификация этих эпизодов по действовавшему законодательству, а также предложения о назначении меры наказания. Такой документ, являвшийся с точки зрения обобщения материалов следствия шагом вперед по сравнению с «выпиской» и «экстрактом», явился отдаленным прообразом современного обвинительного заключения, оформляемого следователем при передаче дела в суд.
Подобные обвинительные заключения были в итоге составлены Егором Ивановичем по М. В. Желябужскому, А. Я. Нестерову, А. И. Никитину, С. Ф. Попцову{678}. Согласно выпискам и обвинительным заключениям, Алексею Нестерову было вменено 39 (!) эпизодов преступной деятельности (главным образом получение взяток), Алексею Никитину — пять эпизодов (исключительно получения взяток), Михаилу Желябужскому — два эпизода (подлог завещания и лжесвидетельство по этому поводу).
Что касается исходного фигуранта «дела фискалов» Саввы Попцова, то ему Розыскная контора вменила в итоге 11 эпизодов: от злоупотребления должностными полномочиями («имел съезжий двор, держал колодников многое число и… на разных чинов людей полагал штрафы») и казнокрадства до получения взяток (общая сумма которых была весьма внушительной — 6420 рублей). А вот длительно проверявшийся следствием эпизод о якобы совершенном С. Ф. Попцовым убийстве посадского человека Афанасия Жилина был при подготовке обвинительного заключения снят за недоказанностью.
В отношении мер наказания в обвинительных заключениях Е. И. Пашков предлагал санкции в основном в соответствии с действующим законодательством. Лишь к А. Я. Нестерову Егор Пашков предложил применить санкцию, прямо не предусмотренную ни в одном из законодательных актов, по которым были квалифицированы предъявленные бывшему обер-фискалу обвинения, — колесование{679}. Нельзя исключить, впрочем, что в данном случае при подготовке обвинительного заключения глава Розыскной канцелярии принял во внимание некую устно выраженную «рекомендацию» Петра I, весьма болезненно воспринявшего разоблачение криминальных деяний А. Я. Нестерова[137].
