Она была признательна мужу за то, что он ее опекает, тем более что виконт не смог присутствовать на балу.
Танец закончился, и Альва поблагодарила Оливера, хотя с удовольствием станцевала бы с ним еще один танец.
Едва она вернулась к своим обязанностям хозяйки бала, к ней подошел Уорд Макаллистер. Он доложил, что миссис Астор уехала рано, в половине четвертого.
– И да будет вам известно, пресса уехала следом за ней, да-да…
Слушая его разглагольствования, Альва представляла, как репортеры усаживаются за свои столы и пишут статьи, которые уже завтра появятся в разделах светской хроники всех газет. Она смотрела по сторонам, наблюдая за гостями. Оливер Бельмон танцевал с Кошечкой. Фонарик Элис Вандербильт перестал вспыхивать, и Корнелиус пытался его починить. Мэйми и Тесси Ульрикс выясняли, кто первой решил примерить на себя образ Елизаветы I. Уорд все еще говорил что-то про миссис Астор, когда Альва, извинившись, поспешила увести Герцогиню от Вилли. Среди гостей, коих собралось в ее дворце не менее полутора тысяч человек, она чувствовала себя одиноко и хотела ненадолго уединиться с подругой.
Веселье продолжалось. Альва валилась с ног от усталости и, честно говоря, уже жаждала покоя. Голове было жарко в тяжелом парике, платье на талии впивалось в тело. Вилли проводил экскурсии по дому, словно это было его творение. Всюду, куда ни кинь взгляд, Альва видела обрывки и клочки маскарадных костюмов: затоптанная маска в коридоре; плюмаж, оторвавшийся от чьей-то шляпы; мужские перчатки; белый напудренный парик, который, как оказалось, принадлежал Вилли. Близился рассвет. Скоро прислуга начнет готовить утренний шведский стол, и затем бал – венец долгого планирования и массы затраченных усилий – будет завершен. Дело сделано.
* * *
Спустя несколько часов последние из ее гостей покинули особняк. Незадолго до рассвета один из лакеев проводил Вилли до спальни, где тот сразу провалился в сон. Всходило солнце. Непривычную тишину Petit Chateau лишь изредка нарушала возня слуг, наводивших порядок в доме. Альва была изнурена, но знала, что заснуть не сможет. Она вспоминала свой прием, с самого начала, заново переживая минуту за минутой, пересматривая свою личную оценку бала. Отметала те моменты, которые ее разочаровали или казались невыразительными. Не принимала в расчет детали, делавшие картину менее зрелищной, менее совершенной, пока в памяти не выкристаллизовался беспрецедентный успех, каковым, она надеялась, и стал ее бал в восприятии гостей. Но, разумеется, последнее слово оставалось за прессой.
В восемь часов утра Вилли и дети крепко спали, но у самой Альвы сна не было ни в одном глазу. Все ее существо клокотало от нервного возбуждения. В конце концов тишина и бездеятельность ей стали невыносимы. Она надела пальто, взяла сумочку и вышла из дома.
Красная дорожка, безукоризненно чистая еще накануне вечером, теперь была истоптана тысячами ног. Утренний холодный воздух бодрил. Город уже проснулся, оживал, набирая свой повседневный темп: гувернантки вели детей в школу; бизнесмены в котелках, с портфелями и тростями, спешили по делам; по Пятой авеню сновали туда-сюда конные экипажи.
На углу улицы Альва увидела торговца прессой, возле которого лежала кипа газет, перетянутая старой лохматой веревкой. У нее участился пульс. Так же, наверное, волновалась бы актриса или оперная певица, ожидая откликов на свое выступление в премьерном спектакле. В тех газетах решалась ее судьба. Альва купила по номеру каждого издания и, все еще в венецианском костюме, парике и жемчугах, села на ближайшую скамейку и принялась листать газеты, пока не наткнулась на ту единственную статью, которая имела для нее значение.
И в этой статье цитировались слова ее самого строгого критика, крайне редко общавшегося с журналистами. «Мы не вправе исключать тех, кто выдвинулся вперед, способствуя развитию нашей великой страны, при условии, что они не вульгарны внешне и по манере речи, – сказала миссис Уильям Б. Астор, покидая Petit Chateau, и затем добавила: – Настало время Вандербильтов».
Глава 33
Альва
Через несколько месяцев после своего костюмированного бала Альва узнала, что снова беременна. По утрам ее мучила тошнота, но она не могла допустить, чтобы ее «интересное положение» мешало ей укреплять позиции в обществе. Petit Chateau, как она и надеялась, исполнил свою роль. Теперь ее приглашали на званые ужины, балы и все другие мероприятия, на которые прежде вход ей был заказан. Грандиозный бал-маскарад и присутствие на нем миссис Астор мгновенно вознесли ее на верхнюю строчку во всех списках гостей.
Но миссис Астор по-прежнему оставалась к ней, в лучшем случае, равнодушна. Несмотря на свое заявление прессе, гранд-дама сама пока еще не прислала Альве приглашения даже на чаепитие, не говоря уже про такие элитные собрания, как званые ужины и балы. Альву это приводило в ярость, хоть она и понимала, что рано или поздно миссис Астор снизойдет до нее. Это лишь дело времени. Каждое утро Альве доставляли все больше визитных карточек, график ее визитов был расписан на несколько недель, даже месяцев.
Не одну Альву полюбило общество; от ее успеха выиграли все Вандербильты. Особенно Вилли. Разумеется, она не стала напоминать ему свои слова: «Я же говорила», когда внезапно перед ним распахнулись двери всех светских мужских клубов, включая «Никербокер», «Юнион-клуб» и «Нью-йоркский яхт-клуб».
Теперь, когда Petit Chateau был построен и сооружение нового оперного театра тоже шло к завершению, Альве не терпелось взяться за очередной проект. Она хотела возвести новый коттедж в Ньюпорте, но Вилли не одобрял ее идею, мотивируя тем, что они ожидают пополнение в семье. Он указывал, что обычно строительство занимает все ее внимание, лишает его жены, а детей – матери. И даже Альва не посмела отрицать, что в этом он был абсолютно прав. Она могла подолгу корпеть над чертежами, теряя счет времени, забывая, что в столовой дети ждут, когда она соизволит разделить с ними обеденную трапезу. А бывало, она замирала с книгой в руке, стоя у стола, а они терпеливо ждали, когда мама начнет им читать. Вилли спрашивал, идет ли она спать, и она отвечала: «Через пять минут», а потом поражалась, когда через час-два он снова появлялся подле нее, в банном халате, с торчащим хохолком на голове, – это означало, что он, должно быть, уже успел вздремнуть.
И, поскольку никакой новый проект пока ее не отвлекал, она со всей одержимостью посвятила себя организации открытия нового оперного театра – Метрополитен.
– Торжественное открытие дебютного сезона непременно должно состояться в тот же вечер, когда Музыкальная академия открывает свой очередной театральный сезон, – предложила Альва, обращаясь к Билли и другим члена совета директоров.
Мужчины в изумлении уставились на нее. Кто-то – она не разобрала – резко втянул в себя воздух. Альва упорно отводила глаза от Вилли, догадываясь, что позже он не преминет ее отчитать.
– Ха, как же мне самому это в голову не пришло?! – воскликнул Билли, пока она раздумывала о том, как бы смягчить свою просьбу.
– Но в тот же вечер? – выразил сомнение Вилли. – Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Глупости, – возразил ему Дж. П. Морган. – Блестящая идея.
– Академия не конкурент нашему театру, – сказал Корнелиус. – Всем до смерти хочется посмотреть,
