А если кто вдруг не заметил этих украшений, бриллианты на ее парике уж обязательно привлекут внимание. Каждый раз, когда она меняет позу в кресле, ее усыпанный драгоценностями туалет сверкает и переливается в свете театральных ламп, приковывая к себе взоры, так что все вокруг меркнет на его фоне.
В антракте миссис Астор и Уорд Макаллистер остаются на своих местах, а перед ложей гранд-дамы выстраивается очередь из желающих засвидетельствовать ей свое почтение. Сегодня очередь короче, чем обычно. Но, думаем, и Уорд Макаллистер, и сама миссис Астор отказываются это признать, а также стараются не замечать пустующие места в театре. Должно быть, неприятно сознавать, что столь большое количество приверженцев их любимой Академии отдали предпочтение новому оперному театру. Вероятно, обоих переполняет сентиментальная грусть, ведь было время, когда ни перед кем не стоял вопрос, где следует провести вечер понедельника. Но обстоятельства изменились. Благодаря Альве Вандербильт.
Многие годы мы слушали, как Альва распинается о новом оперном театре. Она позаботилась о том, чтобы все знали: идея его возведения принадлежала ей. И не скромничала по поводу своих побед: в лицах рассказывала, как спорила со свекром и другими акционерами. В свое время мы насмехались над ней, но теперь, сознавая, что своим появлением новый театр обязан ей, что это она была движущей силой, что на нее была возложена огромная ответственность, мы умолкаем. И даже завидуем. Но в то же время преисполняемся надежды. Переводим дыхание и – хорошо это или плохо – переоцениваем свою жизнь.
Каждая из нас по-своему начинает задумываться, на что мы растрачиваем себя. Пока наши мужья и отцы проводят время на яхтах, в джентльменских клубах или за дверями своих кабинетов, мы убеждаем себя, что у нас тоже полно важных дел. В конце концов, балы и званые обеды с ужинами, на которых подают по девять блюд, сами собой не организуются. Но если б мы не занимались устроением приемов, чем еще можно было бы заполнять день за днем? Изучать философию или древнегреческий язык? Писать романы? Сочинять оперы? Разрабатывать лекарства от оспы и малярии?
Если Альва сумела построить оперный театр, вы только представьте, каких свершений способны достигнуть мы, будь у нас шанс.
Глава 35
Альва
1884 г.
6 июля 1884 года у Альвы с Вилли родился Гарольд Стирлинг. А 15 июля, едва окрепнув после родов, Альва уже принимала в Petit Chateau представителей прессы, которые пришли познакомиться с самым маленьким наследником капиталов Вандербильтов. По крайней мере, такое объяснение она дала Вилли, приглашая в дом журналистов.
Беременность Альва переносила тяжело, последние три месяца – по ее меркам, все равно что три года – по настоянию врачей не вставала с постели. Не имея возможности посещать званые обеды и ужины, чаепития, балы и театр, она чувствовала, что с каждым днем все больше отдаляется от привычной жизни. Альва боялась, что, не показываясь в свете, она утратит завоеванные позиции в обществе. Или что Мэйми и Тесси займут ту нишу, которую она с таким трудом отвоевала для себя. Нужно было напомнить о себе, пока ее окончательно не забыли. С этой целью она и позвала журналистов.
И вот в огромном холле Petit Chateau собрались репортеры «Нью-Йорк таймс», «Уорлд», «Сан», «Ивнинг телеграм», «Таун топикс» и других газет. Несмотря на то, что многие уже бывали здесь, все, открыв рты, обозревали окружающую их пышность. Сама Альва привыкла к своему новому дому и больше не замечала его величия. Напротив, то одно, то другое вызывало у нее недовольство: лепнина в одной из гостиной не соответствовала общему стилю; в кабинете шторы некрасиво висели. Эти маленькие несовершенства в ее восприятии принимали уродливые формы. Полезно было взглянуть на свое творение глазами прессы. А в тот день солнечный свет, лившийся в арочные окна, падал именно так, как надо, словно Альва самолично направляла лучи, чтобы они наиболее выгодно подчеркивали изысканность интерьера.
Она стояла у подножия парадной лестницы с маленьким Гарольдом на руках. Милый младенец с красным личиком, он был обернут в тонкое кашемировое одеяльце. По левую руку от матери стояла семилетняя Консуэло, по правую – Малыш Вилли. Репортеры засыпали Альву вопросами: Как ваше самочувствие? В честь кого нарекли Гарольда? Как Консуэло и Малыш Вилли относятся к тому, что у них появился братик?
Гарольд беспокойно закопошился, засучил ручками и ножками в одеяльце, потом заплакал. Его младенческие крики становились пронзительнее. Вилли завертелся на месте, Консуэло заткнула уши. В конце концов Альва передала новорожденного няне и отпустила старших детей. Теперь она осталась одна с журналистами, чего, собственно, она и добивалась. Однако по мере того, как в вопросах акцент смещался с новорожденного на вопросы светской жизни, в душе и сознании Альвы тоже произошел некий сдвиг.
Она и сама не понимала, что изменилось. Ее спрашивали, планирует ли она вернуться в Ньюпорт на оставшуюся часть сезона, намерена ли принять участие в увеселительной поездке, организуемой Ливингстонами, и посетить ежегодный пикник, устраиваемый миссис Астор, а Альва, отвечая, чувствовала, как ее охватывает усталость. Свет, которым она восхищалась еще несколько минут назад, теперь слепил, резал глаза. Она слышала свои ответы, но казалось, что слова исходят откуда-то вне ее.
Она осознала, что больше не жаждет находиться на виду. Внезапно все, от чего она была спрятана во время беременности, все, по чему, как ей думалось, она скучала, вновь хлынуло на нее. Она знала, что никогда не получит приглашения на пикник миссис Астор, но в тот момент, как ни странно, ей было все равно. В общем-то, она была этому даже рада. Альва начала понимать, что она очень утомлена. На время отгородившись от общества, она еще не совсем была готова вернуться в него.
Альва поблагодарила журналистов, они ушли, и она осталась одна. Ее окутало безмолвие. Обволокла пустота. И она была этому рада. Та самая бездеятельность, что едва не свела ее с ума, теперь дарила чувство защищенности, безопасности. Теперь она, хоть убей, не могла взять в толк, чего ей не хватало все те месяцы.
* * *
Рельсовый путь по Третьей авеню недавно протянули аж до Бронкса, но Альва не любила трамваи, предпочитая передвигаться по городу в собственном экипаже. Господи, до чего же знойный душный день! Слабый ветерок не разгонял жару. В Ньюпорт Альва все-таки решила не возвращаться – отчасти из-за Гарольда, но главным образом потому, что еще не готова была выйти в свет. Сочла, что лучше под его яркие лучи выходить постепенно. Ей пришлось остаться в Нью-Йорке, но в дни, подобные этому, она мечтала, чтобы ее обдувал соленый морской бриз.
Сегодня была годовщина смерти ее матери. Та умерла 10 августа, неделю не дожив до своего пятидесятилетия, хотя, изнуренная болезнью, выглядела она гораздо старше. Альва жалела, что не помнит ее более здоровой. Ее мать перед кончиной была похожа на скелет: ввалившиеся глаза, впалые щеки, обвисшая грудь, из которой при каждом затрудненном вздохе вырывались свист и хрипы. Альва тряхнула головой, и, чтобы этот жуткий образ не терзал воображение, попыталась думать о другом. Они с Вилли опять обсуждали строительство нового коттеджа в Ньюпорте. Точнее, говорила об этом
