Солдаты замялись, сжали губы, чтобы не улыбаться.
– Что, ваш призыв не помнит... А это что? – он показал на рядового, у которого едва-едва сходился ремень на животе. – Рядовой, вы можете подтянуться?
Рядовой, явно родом с Кавказа, поджал живот.
– Я имел в виду на перекладине.
– Товарищ капитан... Это повар, – сказал старший сержант.
– Как ты со мной разговариваешь... Где твои люди? Где эти два?
– Слива и Евсеев.
К капитану медленной трусцой приблизился прапорщик и прошептал что-то на ухо.
– Как стало известно, младший сержант Слива и рядовой Евсеев выполняют ответственное задание. Значит, дальше всем по своим местам – в казарму. Без моего приказа помещение не покидать. Товарищ прапорщик, проследите. Дежурный, командуйте.
Сержант шагом, похожим внешне на строевой, вышел перед шеренгами солдат и зычно гаркнул:
– Разойдись!
* * *
К КПП аэродрома подъехал черный «бумер» с желтыми чашечками на борту. По его покрытым пылью бортам шли темные полосы – следы от ветвей кустов и стеблей багульника.
Около шлагбаума такси встречали Вероника, Локис и Родион Евгеньевич.
– Отпустите машину и идите с нами, – приветливо улыбаясь, предложила Вероника.
Фердинант расплатился, отдельно дал таксисту на чай, вышел из «бумера».
Все вместе неспешно направились к мастерским.
– А где сам Антон? – спросил Фердинанд.
– Напился, – грустно сказала Вероника. – Вас долго не было. Нервничал. Затем корпус танка долго загрузить не могли. Антон то радовался, то огорчался – загадочная русская душа.
– Да, это точно – загадочная душа...
– Тем более, он знал, что я буду рядом с вами. Всегда смогу все объяснить по-немецки. А ему, конечно же, тяжело было найти общий язык с господином бароном.
– Это верно. У нас был неудачный опыт общения.
– Вон он, видите? Прикорнул возле гаражей, – Вероника указала рукой.
На самом деле, мертвецки пьяный Антон лежал на покрытой кожей топчане перед боксами. Казалось, от теплого летнего вечера его разморило. Вот только уж больно резко он матерился сквозь сон.
– Справимся без дяди, – как можно убедительней произнесла Вероника, – все документы у меня. Его подписи уже стоят. Таможенная декларация, накладные... Сейчас танк отвозим в Багратионовск на железную дорогу, затем вагон следует в порт. Корабль отправляется послезавтра утром. Так что финансовые проблемы успеете решить с ним лично.
У Фердинанда развеялись последние подозрения. Прошла его настороженность, которая чувствовалась в его взгляде, походке и голосе. В конце концов, Веронику он знает, капитана – Родиона Евгеньевича видел, смог оценить его на работе. Капитан и тогда, и сейчас был подтянут и деловит. К тому же, барону продемонстрировали башню танка в кузове «МАЗа», потом остальные запчасти в контейнере на тягаче.
– Сейчас дам команду, – уверенно говорил капитан, – загрузим корпус, мы все рассчитали. Ошибки быть не может – смотрите. Вот место под корпус. Все готово.
– Хорошо, хорошо, – похвалил Фердинанд.
В голосе капитана он слышал такие любимые им решительные нотки.
– Только одна просьба, – сказала Вероника. – Дядя, как проспится, начнет меня ругать, что я расписки с вас не взяла. Ведь деньги вы пока не заплатили.
Она открыла папку и протянула листок. Фердинанд пробежался глазами. Достал свою ручку.
Начал писать.
– Да-да. Сумму прописью и подпись разборчивей, пожалуйста. Вы же знаете наших бюрократов, – ослепительно улыбнулась Вероника.
И вдруг вечерние сумерки озарились сигнальной ракетой, вспыхнули прожекторы. Послышался резкий приказ.
– Всем лечь на землю! ФСБ!
Со всех сторон бежали «лешие», вооруженные короткоствольными автоматами – непонятно, спустились ли они прямо с воздуха или по «кошке» «съехали» с крыши ангара.
– Ложитесь! – крикнула на ухо Фердинанду Вероника.
Ничего не понимающий барон Фердинанд фон Пфайфельгофф упал в дорогом костюме в серую пыль.
– Руки за голову! Всем! – скомандовал эфэсбэшник.
– Пожалуйста, – перевела Вероника, – положите руки себе на затылок.
Фердинанд повиновался.
– Спасибо, – прошептала Вероника.
Локис тоже лежал на земле.
Фэсбэшники обшарили его. Из подозрительного нашли только электрошокер.
– Ого, такой же, как у нас, – удивился эфэсбэшник.
– Мужики... – сказал Локис, – не забудьте видеокамеру забрать, я ее на бочке поставил, она все записала, вместе со звуком.
– Вот эта, что ли, зажигалка?
– Да. Она.
– Откуда взял?
– Добрые люди одолжили, – объяснил Локис.
– Потом расскажешь. Ребята, работаем!
Кто-то из ребят обшарил карманы Шимаченкова.
– У этого тоже шокер.
– Ну, выдали мне его, не выкидывать же, – проворчал Шимаченков.
– Лежи тихо, парень.
Дошла очередь до капитана, потом до немца. Затем послышался голос:
– Здесь женщина.
– Девушка! – возмутилась Вероника.
– Что-нибудь запрещенное есть? – командир эфэсбэшников понял, что имеет дело отнюдь не с бандюками, как у него проходило по сводке...
– Нет, – ответила Вероника.
– Ладно, поднимайтесь.
Девушка встала и поправила одежду.
– А немцу можно подняться?
– Этому? В костюме?
– Да.
– Скажите ему, что это спецоперация ФСБ России, – разъяснил капитан. – И все его неадекватные действия будут расцениваться как сопротивление властям.
Вероника перевела.
– Я понимайт, – сказал Фердинанд по-русски.
– Понимайт... Значит, можешь вставайт, – пошутил командир эфэсбэшников.
– А нам можно вставать? – спросил Шимаченков.
– А ты не бандит? – строго поинтересовался его командир.
– Я – десантник, – гордо ответил Шимаченков.
– Ладно, вставай, десантник. И вы поднимайтесь... – обратился он к лежащим на земле. – Черт... А куда делась целая банда?
– Да какая там банда, – вставая, ответил Локис. – Вон один дрыхнет вдрызг пьяный. Второй в куче фашистского гнилья валяется. Еще двое в пожарном ящике отдыхают.
– Спрятали их, чтобы вид нам не портили, – признался Шимаченков.
– Покажите, – попросил командир Локиса и Шимаченкова, а своим людям приказал. – Тех бандитов – «оформляйте».
Последним поднялся капитан. У него были смешанные чувства – вины и стыда.
– Вы командуете этим бардаком?
Капитан промолчал.
– Чего солдаты по лесу шастают?
– Самоволка.
– Самоволка?.. Разберемся...
40
Правоохранительные органы, благодаря видеозаписи, на которой Антон Прокопьевич Скорняшко сам признается в убийстве сержанта спецназа ВДВ Валерия Пасечникова, быстро во всем разобрались. Не последнюю роль в обвинении сыграла и расписка Фердинанда фон Пфайфельгоффа о перечислении Антону денег за продажу советского танка. С Владимира Локиса были сняты все подозрения. Ему принесли официальные извинения. А с Веником Огнеметчиком – Вениамином Горлаченко, Грубасом Робокопом – Робертом Колочинским, Чечёрой Экскаваторщиком – Иваном Бессеребренниковым и с немецким бароном Фердинандом фон Пфайфельгоффом еще предстоит разбираться суду.
Очередную драму в своей жизни перенесла Вероника.
– У десантника за плечами не просто парашют, а настоящие крылья, – обнимая ее на прощанье, сказал Дмитрий Шимаченков. – Пока я не вижу и не хочу видеть белый крестик – цель приземления на запасном аэродроме. Мне еще летать и летать. И приземляться, конечно же.
По перрону спешили пассажиры. От вагонов пахло железнодорожным мазутом. Проводницы проверяли билеты.
Вероника припала к груди молодого десантника. Умом она понимала его слова, но в ее сердце они вонзались острыми осколками разбитой мечты. Она плакала.
Смахнул слезу и Николай Прокопьевич. Он же всегда желал счастья для своей дочери.
– Ты, это, хоть напиши нам, – попросил он.
– Десантник не писатель. Про него пишут – это да... – Шимаченков подумал и добавил. – Иногда... Не обещаю. Но если меня замучает тоска – я приеду к вам. К морю. К доброй вашей душе. И если ты, Вероника, встретишь нормального, хозяйственного парня, ни в коем случае не упускай его... Мы, десантники, – женаты на небесах.
– Шима, поехали, – крикнул через открытое окно Фомичевых.
– Давай, последнее «пока» и в путь, – высунул голову из окна Локис.
Вероника припала к губам Дмитрия. Резко отпустила его и обняла Николая Прокопьевича.
Шимаченков побежал к дверям вагона.
Проводница уже собиралась опускать подножку.
– Едешь, нет? – крикнула она ему.
Шимаченков оглянулся. Остановился. Еще раз посмотрел в грустные глаза Вероники и... высоким прыжком запрыгнул в тамбур. Через минуту он был возле открытого окна, растолкал Фомичевых и Локиса, втиснулся между ними и закричал:
– Вероничка! Не поминай лихом!
* * *
Примерно через сутки Локис был у себя дома.
– Мама, моя добрая, милая мама, спасибо.
– Это твой любимый. Ух, наваристый, – Антонина Тимофеевна, осторожно ступая, чтобы не пролить, несла из кухни к столу в гостиной глубокую тарелку своего фирменного борща.
