— Это что, закон? Потому что я могу легко представить, как Аманда делает големов и оживляет их. Честно, армия, которая будет исполнять каждое ее желание? Может, поэтому она не отвечает на телефон?
Райан хмурится:
— Аманда недостаточно сообразительна, чтобы построить армию големов.
— Аманда, — возражаю я, — была достаточно сообразительна, чтобы открыть Дверь.
— Аманда не захочет пачкать руки и лепить людей из глины, — поправляет себя Райан. — И это только общее направление. — Райан потихоньку, осторожно подталкивает меня к стене, чтобы оказаться рядом с Рокси. Она не сможет сбить его с ног, так что я определенно одобряю его действия. — Вроде того что люди за сорок никогда не будут заниматься глупостями типа изготовления големов и выпускания их на волю.
Но я на самом деле не слежу за его рассказом, потому что я кое-что слышу: опять журчание. Перед нами угол, резкий поворот налево.
Если это еще одна ламия, я ее убью.
Мы заворачиваем за угол, и это не ламия, слава богу.
Это коридор с тысячью мерцающих Дверей по обе стороны, уходящих в бесконечность или в нечто равно поэтическое. Как бы то ни было, это меня не впечатляет.
Действительно? — говорит одна из них.
Что тебя впечатлит, Элли? — говорит другая.
Мы могли бы дать это тебе, — добавляет еще одна.
О дерьмо!
— У нас проблемы, — сообщаю я.
— Куча, — выдавливает Райан. Он смотрит на что-то, чего я не вижу, и его ногти впиваются в ладони. — Дверь, которая нам нужна, рядом?
Мы можем отвести тебя к ней, — предлагает Дверь справа от меня, весьма услужливо.
Я закатываю глаза. Двери высвобождают ужасных, отвратительных демонов и, полагаю, могут манипулировать вашими чувствами и заманивать вас в ловушку, правда?
Я осознаю, что, когда Двери просто говорят с тобой, многие из них вроде как жалуются.
Я поворачиваюсь, чтобы утешить остальных, что все будет хорошо, но… м-да, может, не все будет хорошо. Райан покачивается на одном месте, бормоча: «Ненастоящие», снова и снова. Кристиан снял бейсболку и протягивает ее Двери слева. Рокси поигрывает ножами совершенно не успокаивающе. Стэн на грани того, чтобы коснуться Двери.
Я ору:
— Стоять! — И поскольку я идиотка, еще и думаю это.
Все замирают, каждый прилипает к месту. Только аватары тихо двигаются, глядя на меня с загадочным видом. Дверь рядом со мной говорит: Мы рады, что смогли сделать это для тебя.
О, боже мой, я устала от этого дерьма. Я осматриваюсь. Впереди есть Дверь, немного отличающаяся от остальных. Я подхожу к ней. Она выглядит так же, как другие, но пахнет совсем иначе.
— Привет, — говорю я.
Привет, Элли.
Я возвращаюсь к нашей группе и одного за другим подтаскиваю всех к Двери. Выстроив их как можно ближе к Двери, я мысленно командую: «Вперед!»
Все отлипают, как будто восковые фигуры оживают в музее. И я изо всех сил толкаю их в Дверь — она даже не хочет моей крови, она просто хочет меня — и сразу же иду за ними.
15
Мои колени подгибаются, и я падаю лицом вниз. Сначала мне кажется, что я свалилась с выступа.
Все, что я слышу, — это плач и вопли. Подо мной мусор, отбросы, это отвратительно, и я чувствую запах, потому что мое лицо уткнулось прямо туда. Весь этот мир воняет отбросами.
Под мусором люди, это люди, и они кричат, а передо мной — самьяза, и я тоже начинаю вопить точно как люди под мусором.
Люди обнаженные, они извиваются, и я с воплями отползаю назад как можно быстрее, назад, прямо в Райана.
Никогда больше, черт возьми, я не буду говорить «если мне повезет».
Львица прыгает передо мной, и, честно говоря, меня тошнит от символичности всего этого, мне хочется чего-то прямолинейного и простого, хотя бы однажды, Христа ради.
Я знаю, что он двигается, и знаю, что, наверное, мешаю ему, но не поднимаю головы от края пальто Райана. Я слышу хлюпающий звук.
— О, деточка… — Рокси становится на колени рядом со мной, сняв шляпу с головы и держа в руке бандану, она опускает солнечные очки мне на глаза, и все приглушается: вопли, вонь мусора — все.
— О, деточка — что? — спрашиваю я.
Мой голос охрип от воплей, и тело не слушается, я не могу встать.
— Это Ад, — объясняет она, обнимая меня, и змеи покрывают меня. — Тот, который ты знаешь.
Который я знаю?
О, тот, который я знаю. В который вроде бы верю. Иногда вера делает вещи реальными. Этому тоже учишься у охотников.
— Разве змеи не должны быть здесь злыми?
— И сделал Моисей медного змея, — говорит Райан.
Он сидит на корточках рядом со мной. Рокси притягивает Стэна поближе, и теперь Стэн и остальные столпились вокруг меня. В отличие от других Адов, где мы побывали, этот полон созданий, окружающих нас, наблюдающих и приближающихся слишком близко. Я чертовски боюсь самьяза, после того как один из них напал на меня, выйдя из моей Двери пять лет назад. Я притрагиваюсь рукой к животу, там, где шрам. Где-то здесь может быть еще один самьяза. Может, их здесь много. Возможно, они прячутся, они выжидают.
— И сделал Моисей медного змея, — повторяет Райан, высокие голоса Иштар и Исиды звучат в унисон, перекрывая крики из-под нас, и затем к ним присоединяется Кристиан, мягко пощелкивая.
— …и выставил его на знамя, — тут присоединяется Рокси. — И когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив. И отправились сыны Израилевы[18]…
— Ну же, — шепчет мне Стэн, — где моя упорная девчонка?
И я чувствую себя лучше, и, когда они помогают мне встать, я вижу останки самьязы, разбросанные повсюду. Нож Райана, большой обсидиановый, сверкая чистотой, лежит на земле. Райан поднимает его.
— Пойдемте, — говорит он.
В этом измерении мне тяжелее, здесь есть драконы, похожие на дохлых червей, хуже, чем дракон из Кура, они летают над нами, кричат вместе с людьми, и змеи на Рокси шипят и извиваются, а паук Кристиана клацает на ходу. Иштар, Исида и львица мягко ступают впереди нас, даже впереди Райана.
Стэн спотыкаясь бредет рядом со мной. Хотя оборотень уже почти завладел им, я вижу, что ему плохо. Должно быть, он тоже до некоторой степени верит в этот Ад.
Интересно, как это — быть гомосексуалистом и верить в этот Ад? Верить, что, может быть, ты попадешь именно сюда. Вот только Стэн уже мертв, и в его теле оборотень.
— Я голоден, — стонет он.
Его рука прижата к животу, я закрываю глаза и смотрю прочь. Сквозь очки все видится туманным; я почти не вижу Двери.
— Я не вижу Дверь, — говорю я.
