Он начал листать страницы, на которых были изображены разноцветные растения, листья, семена и корневые системы, а потом перешел к другим, показывавшим Зодиак: круги, разделенные на части и обозначавшие месяцы года, и украшенные еще более обнаженными женщинами в искусной работы бочках.
– Что это за язык? – спросил доктор Мингониус. – Египетский? И что означают эти символы?
Дон Юлий прикусил губу.
– Это загадка, милейший доктор. Никто ее не знает, даже я. Одно время я был убежден, что ответ известен банщицам, но они ни с кем не желают им делиться. Я спрашивал, не является ли эта книга частью Каббалы. Или дневником мастера-алхимика. Или же зашифрованным писанием Леонардо да Винчи, родившегося в одну из субботних ночей одна тысяча четыреста пятьдесят второго года. Но как я ни умолял, секрет они не открыли. А когда мне не отвечают, я бываю очень груб с людьми. Как подумаю, что это было на самом деле – самому не верится…
Доктор улыбнулся – пациент, похоже, наконец признал-таки свое прошлое поведение странным, возмутительным. Какой прогресс!
Но уже в следующую секунду его улыбка погасла.
– Банщицам? – переспросил он. – Почему вы называете их банщицами?
Дон Юлий вернулся к той странице, где женщины сидели в бочках.
– Разве все они – не банщицы? Это же очевидно! Вы только посмотрите на эти бочки, Мингониус. А вот эта – та, рядом с которой в кадке плещется, поглядывая на ее спину, озорной малыш… Вам не кажется, что мальчонка слишком юн, чтобы наслаждаться телом столь зрелой женщины?
– Быть может, это купидон или ее собственное дитя?
– Нет, – сердито возразил сын императора. – Это посетитель бани, впервые любующийся видом голой женщины. Он улыбается, потому что глуп и полагает, будто уже познал все тайны и заслужил своей удалью благосклонность короля. Но тайны по-прежнему хранит банщица, и книга зашифрована навсегда. Она не выдаст этих секретов и лишь смеется над его глупостью. Но все дело в том, что тем самым она оберегает его, защищает от возможного зла.
Бастард уставился на банщиц задумчивым взглядом. «Снова думает о Маркете, – решил Мингониус. – Мы не только не стерли из памяти больного воспоминания о банщицах, но и усилили их. Удастся ли мне когда-нибудь заставить его позабыть эту девушку?»
Именно тогда Томас подумал, что король допустил серьезную ошибку, дав Юлию, пусть и на время, Книгу Чудес.
Глава 28. Приглашение в Прагу
На следующий день Мингониус передал Пихлеру в письме, что ни ему, ни его дочери не следует появляться в замке в ближайшие две недели.
– Две недели? – Цирюльник с сомнением покачал головой. – И как раз тогда, когда у пациента наметилось улучшение? О чем только думает Мингониус…
Короткое письмо кровопускателю пришло вместе с другим, запечатанным красным воском и адресованным Маркете. Подивившись, Зикмунд передал его дочери.
Та нетерпеливо сломала печать и пробежала глазами по чернильным строчкам на плотном пергаменте. Томас написал письмо на чешском, чтобы ей было легче его прочитать.
Будьте готовы уехать со мною на следующий день после очередного кровопускания. Мы поедем в моей карете, и я уже договорился с женщиной, которая сопроводит вас до прибытия в Прагу. Надеюсь, вы сохраните мое предложение в тайне.
Дочитав до конца, Маркета счастливо улыбнулась.
– Что там, дочка? Почему доктор пишет тебе? – заинтересовался цирюльник.
Девушка прижала пергамент к груди, поднялась на цыпочки и поцеловала отца в щеку.
– Давай прогуляемся до реки. Я хочу поделиться с тобой кое-какими новостями, – сказала она.
Они вернулись с прогулки через два часа, оба вымотанные состоявшимся горячим обсуждением. В конце концов Маркета все же настояла на своем; теперь им предстояло изложить суть дела матери. Они также договорились подать все так, будто девушку приглашают в Прагу погостить и побывать при дворе короля Рудольфа II, а не для того, чтобы учиться медицине и наблюдать научные методы лечения.
– Мама, я должна отправиться в Прагу – разумеется, не одна, а с сопровождающей. Там меня ждут в доме пани Мингониус. И доктор Мингониус пообещал, что возьмет меня с собой во дворец. Может быть, я даже увижу самого короля! – выпалила юная Пихлерова, придя домой.
Люси крепко обняла дочь, прижала ее к груди и принялась целовать ей пальцы, один за другим, как будто их обсыпали сахаром.
– Моя доченька будет представлена королю Богемии, императору Священной Римской империи! – с придыханием повторяла она. – Какое благословение ты принесла нашей семье!
Маркета приняла материнскую благодарность с полагающимся достоинством, а вот отцу происходящее определенно не нравилось.
– Отныне никаких ведер, даже не трогай. – Пихлерова-старшая ломала пальцы от счастья. – Я сама тебя вымою и натру жиром и травами. Дай-ка посмотреть на твои руки! С такой кожей и такими ногтями они сразу увидят, что ты простая деревенская девчонка. Посмотри, какие морщины и заусеницы! И краснота от горячей воды… Тебе нужно отдохнуть и больше есть – теперь я каждый день буду покупать мясо, чтобы ты ела его до самого отъезда.
– Мама, до отъезда пятнадцать дней, – сказала девушка. – Не слишком много, чтобы располнеть!
– Ох, я сейчас же начну собирать сундук! – всплеснула руками Люси. – Что взять? И в чем ты поедешь? Надо срочно договориться со швеей, посмотреть, что можно пошить на те жалкие гроши, что у нас есть.
– Мама, доктор Мингониус сам позаботится, чтобы у меня в Праге была подходящая одежда. Этим займется его жена.
– А кто эта сопровождающая, о которой ты говорила?
– Женщина из Праги, одна из служанок жены доктора Мингониуса. Она приехала сюда с ним, чтобы следить за готовкой и домашним хозяйством в замке, пока доктор будет здесь.
– Вот и хорошо. Замечательно!
Маркета прикусила губу. Какая же лицемерка ее мать! Беспокоится о сопровождении, а сама столько раз оставляла ее наедине с голыми мужчинами в бане, которые постоянно норовили ущипнуть ее сквозь рубашку за мягкое место… Юная банщица носила воду и подкладывала в бочки раскаленные камни, а они нарочно громко хвалились своей мужской доблестью. Пьяные торговцы лошадьми, купцы и воры бесстыдно глазели на нее, когда она подносила им кружки с элем, и прихлебывали из ее рук, потому что их собственные усердно трудились под водой. Она считала удачей, когда на бочки ставились крышки, скрывавшие все, кроме потных плеч и распутных ухмылок.
И вот теперь мать беспокоится о том, кто поедет с ней в Прагу!
В конце концов пани Пихлерова договорилась встретиться с сопровождающей женщиной в замке и заранее обсудить все вопросы, связанные с путешествием Маркеты в Прагу.
Прошло совсем немного времени, и уже весь рынок гудел, обсуждая поразительную новость – одной из горожанок предстояло посетить двор короля Рудольфа! Мясник прислал в дом цирюльника бекон и ветчину, зеленщик – несколько плетеных корзинок с капустой и луком, сапожник порадовал Маркету парой новеньких туфель, а швея – обрадованная тем, что король, может быть, увидит ее работу, если хоть мельком взглянет на миленькую девушку, – вышитой искусно рубашкой и черной телогрейкой. Потом, подумав, она добавила еще и нижнюю юбку, отделанную кружевами, со своими инициалами по кайме.
– Покажи ее жене доктора Мингониуса. Может, ей захочется пошить себе что-то здесь, в Чески-Крумлове, – сказала швея, настойчиво вкладывая сверток Маркете в руки и крепко ее обнимая.
Соседи давали девушке лучшие украшения – разумеется, на время, – думая о том, как возрастет их ценность после того, как они попадут на глаза самому королю.
– Пообещай, что наденешь это перед его величеством, – говорили они.
Священник настоял на том, чтобы Маркета посетила специальную службу, на которой он благословит ее в путь. Все горожане заранее запасались продуктами, готовясь устроить пир в ее честь. Другие девушки смотрели на сверстницу с изумлением и восхищением, а некоторые даже с завистью – надо же, Перловица побывает в великом городе Праге!
И только Катарина смотрела на нее с дружеской любовью, смахивая слезы. Больше всего на свете несчастная дочь мельника хотела просто обнять лучшую подругу на прощание и пожелать ей счастливого пути.
Но даже во всей суете приготовлений Маркета не могла не думать о последнем перед отъездом кровопускании, исполнить которое надлежало ей самой.
* * *
Новое кресло, изготовленное из прочного красного дерева, доставили в замок еще до очередного кровопускания. Пан плотник уважительно поклонился доктору Мингониусу, когда два его сына внесли изделие во дворец.
– Сделали все так, как приказала слечна Маркета, – рассказал он. – Будь времени побольше, я положил бы еще слой масла, но нам не хотелось, чтобы принц испачкал одежду.
Задумчиво теребя верхнюю губу, Томас обошел кресло.
