Кусты по правую руку лежали на тропе. Нет, они не были выкорчеваны, но казалось, что какая-то мерзость величиной с дом прижалась к колючей стене, чтобы почесаться, да так и придавила ее к земле. Тут же высилась зловонная куча испражнений. Син придержал мула, наклонился над кучей, которая не уместилась бы и в мешок, поморщился, затем жердиной поддел что-то и отбросил на тропу. Лошадь Литуса дернулась в сторону, едва не выбросив его из седла. На тропе лежала нога. Из коленного сустава торчал кусок бедренной кости, остальное напоминало осклизшего слизняка, забитого вместе с костью в прогнивший свейский сапог. Литус с трудом сдержал рвоту, взглянул на равнину: она бугрилась холмами, но напоминала, скорее всего, вздувшееся увалами болото. Деревья были редкими и чахлыми, хотя где-то в отдалении темнела кромка чего-то похожего на лес. Но и эти деревья, и сырые холмы, и далекий лес – все это было накрыто темным пятном на небе. И туда, в этот сумрак, как будто проволокли тяжелое бревно, отталкиваясь от сырого прошлогоднего дерна такими же бревнами.
– Что это было? – похолодев, прошептал Литус. – Тоже камни?
– Не знаю, – покачал головой Син, который выглядел бледнее, чем был пару часов назад. – Но я бы не стал здесь задерживаться, боюсь, что Светлая Пустошь способна удивлять.
Удивиться в пути им пришлось еще не раз. Колючая стена была продрана в десятке мест, а в одном из них разрушена вместе с часовней. Литус с трудом сдерживался, чтобы не пришпорить коня и гнать его вперед так, словно он уходит от погони. Но впереди продолжал ехать Син, который у каждого провала в ограждении только причитал и покачивал головой, а по мере приближения темноты начал еще и что-то напевать под нос. Когда же угодник ненадолго замолкал, Литус слышал далекий вой, уханье, гром, скрежет и как будто плач. Уже почти в полной темноте, когда впереди замаячили огни эбаббарского дозора, Син оглянулся и сказал:
– Черная трясина ухает. Это в самой середине Пустоши. Ну, ты должен знать. Гром несется оттуда же. Видишь, зарницы полыхают? Не, дождя нет, только молнии. Вой? Насчет воя не скажу. И насчет скрежета, и насчет плача. Может, это земля плачет? Ладно, смеюсь… Тут, конечно, не Сухота, несусветной мерзости не бывает, какую мерзость ни рассматривай – все одно и то же, все знакомое. Кого застигла Светлая Пустошь здесь полторы тысячи лет назад, из того она и лепит страшилищ. Хотя за эти годы налепила тоже… всякого.
– И из человека? – спросил Литус.
Слышал он, многое слышал о странных людях, которые выходят из Светлой Пустоши. Лучше бы и не слышал никогда, месяцами не мог заснуть в своем домишке еще мальчишкой, трясся от ужаса, что придут дурные сны. Порой и приходили.
– И из человека, – кивнул Син. – Не все успели убраться, хотя время было… Ты сильно не робей, пока еще Светлая Пустошь не в силе, эти твари редко будут наружу выбираться. Вот ночью…
– А когда она была в силе? – спросил Литус.
Сторожка эбаббарского дозора была уже совсем вблизи, и самообладание начало возвращаться к бастарду.
– Никогда, – твердо сказал Син. – Даже до четыреста восемьдесят третьего года, когда за горами открылись Врата Бездны, а камни исчезли, небо не было таким темным. Посмотри, звезд над Пустошью нет. Видишь? А раньше их было видно всегда. Ладно. Стучи давай. Если стражники твоего короля трясутся от страха, то сейчас они обделаются.
Тропа перед сторожкой была перегорожена стеной высотой в десяток локтей. Литус подъехал к тяжелым воротам и замолотил по ним кулаками. Минут пять за воротами царила тишина, затем хлопнула дверь, за хлопком заскрипели ступени лестницы, и наконец из-за ворот, почти над стеной послышался испуганный голос:
– Кого еще принесло на ночь глядя из проклятого места?
– Литус Тацит, с божьей помощью, – ответил Литус. – Открывай скорее, Папавер, я это.
Над стеной появилась сначала рука с масляной лампой, а потом и испуганное лицо Папавера.
– Ваше Высочество! – залепетал стражник. – Что творится-то? Как же вы? И что там за вой несется с Пустоши?
– Не Ваше Высочество, а Литус Тацит, – зло оборвал стражника бастард. – В крайнем случае, Ваша Милость. Ворота!
– Слушаюсь! – исчез и загремел засовом внизу стражник, одновременно осыпая кого-то ругательствами.
– А не Ваша Светлость? – удивился за спиной Литуса Син. – Или хотя бы Ваше Сиятельство?
– Титулами не отягощен, – хмуро бросил у открывшихся ворот Литус. – Поехали, угодник. Тут рядом вполне приличный трактир. И перекусим, и переночуем.
– Нет, – покачал головой Син. – Я обратно.
– Обратно? – растерялся Литус. – В ночь? Один?
– Обратно, в ночь и один, – кивнул Син. – Надо кое на что посмотреть. Заботы одолевают. Да ты не бойся за меня, не в первый раз.
– Вот так – в первый, – покачал головой Литус.
– Ну… – пожал плечами Син. – Нужду не переможешь. Ты, дорогой мой, вот что сделай. Найди в хранилище рукописей старика Хортуса. Поговори с ним.
– О чем? – повысил голос Литус, потому что Син развернул мула и не спеша направился прочь.
– Что болит, о том и поговори, – откликнулся угодник.
– Почему ты проводил меня? – крикнул Литус.
– Я угодник, почему не угодить хорошему человеку? – донеслось из темноты.
– Ваше… Милость, – заныл у открытых ворот стражник. – Ну, пора ведь уже!
– Если то, что там воет, сюда придет, стена эта не спасет, – сказал Литус, подавая коня вперед.
Впереди горели тревожные огни первой деревеньки. За спиной немолодой странный человек на муле двигался навстречу ужасу. Литус сунул руку в подсумок, вытащил бутыль вина, выдернул пробку и сделал глоток. Вино прокисло.
Глава 12
Сор
Кама проснулась от боли. Всю ночь Сор вел девчонок по дороге на Бэдгалдингир, под утро забрал вправо, нашел узкую тропу в спящих зарослях акации, спрыгнул с лошади, передал повод Каме и велел подниматься к полуразрушенным каламским башням, что торчали на предваряющих отроги гор Балтуту увалах.
– А ты? – отчего-то испугалась Кама.
– Я за вами, – успокоил ее Сор. – Акация коварна, особенно теперь. Листья проклюнутся через пару недель, не раньше. Колючки! Ничего не должно за нами остаться, ни конского волоса, ни нитки. Поднимайтесь и ждите меня за крайней башней, да чтоб с дороги вас видно не было!
Едва выбравшись из зарослей, Кама спешилась и повела обеих лошадей под уздцы. Фламма держалась впереди, но даже за башней, которая и в самом деле укрывала путников от взгляда с равнины, не покинула седла. Лицо ее было бледным, веснушки казались россыпью серого песка. Сор появился через минуту, поймал бессмысленный взгляд Фламмы, огорченно покачал головой и подхватил ее лошадь под уздцы.
– Кама, держись за мной. Ни шага в сторону.
Принцесса оглянулась. Впервые за последние несколько дней она не чувствовала слежки. Или виной тому были амулеты, щедро надетые на ее запястья, лодыжки, шею? И все-таки опасность оставалась. А может быть, теперь все было для нее опасностью?
Между тем Сор начал спускаться с увалов к скалам, покрытым пятнами мха. Здесь, всего лишь в сотне лиг севернее течения реки Малиту, трава как будто и не собиралась зеленить холмы. Впрочем, скалам, возвышающимся за башнями, зелень не грозила. Лошади осторожно ступали по битому камню и мотали головами, словно возмущались бездорожьем. На дне ложбины, почти у скальной стены, беглецам пришось обходить уже огромные валуны. За одним из них, напоминающим вырубленный из скалы дом, обнаружилась все еще забитая снегом расщелина, по дну которой, собираясь утонуть в камнях, бежал ручей. Под снегом нашлась тропа, и хотя теснящиеся скалы порой обтирали сразу обе ноги окаменевшей Фламмы, лошади поднимались вверх довольно бодро. Через пару сотен шагов расщелина обратилась ущельем, а еще через четверть лиги угодник вытащил из седла Фламму и завел лошадей в пещеру, выдолбленную в известняке потоком воды да подправленную некогда человеком. Вода и теперь журчала в ее углу, а в противоположном были устроены лежаки, темнели закопченные камни для очага, ерошился хворост, а из глыбы сланца было устроено что-то вроде стола. Сор оставил лошадей возле слежавшейся копны прошлогоднего сена и скинул со спины мешок.
– Что это? – оглянулась Кама.
– Мой дом, – усмехнулся Сор, беря оцепеневшую спутницу за руку и тоже заводя ее в пещеру. – Ну, не мой, конечно. Но, случалось, был для меня домом. Давно. И не только для меня. Тут до Пустоши тайных дозорных стоянок под сотню, но об этом убежище нынешние дозорные не знают. Угодники останавливаются здесь. Их, правда, мало. Давно здесь никого не было, с весны, наверное. Но, думаю, они нас простят. И то, что мы пришли без дров, тоже. Нам-то хвороста хватит. Здесь можно разводить костер, дым поднимается по протокам ручья и гаснет в скалах. С дороги не видно.
– Зачем столько труда? – крутила головой Кама. – Неужели угодники специально долбили такой зал?
