Показались огни, все больше людей — подвое или группами — начало попадаться на шоссе. Шофер остановил машину, и старший лейтенант Шербан вышел.
«Зиллер, увидев деньги и убедившись, что дело серьезное, поехал в Вену, привезти доллары и фальшивые паспорта, которые входили в условия сделки.
Каждый час казался нам целым веком. Если рассуждать здраво, мне казалось, что им трудно до меня добраться: я работал чисто, но меня мучила мысль о том, что удача меня оставила, и в любой момент может появиться какая-нибудь деталь, которая… На следующий день после смерти Петреску Габриэлла спросила меня, отдал ли я ему деньги. Этот вопрос ошеломил меня, ударил, как обухом по голове. И все же он мог оказаться совершенно невинным, поэтому я пробормотал в ответ что-то нечленораздельное. Однако через некоторое время она снова упомянула о «ссоре» на пляже. Надеясь, что она не бог знает что услышала и, главное, не связала это со смертью Петреску, я спокойно рассказал какую-то историю про арбузы и прочее и прочее… Она взглянула на меня иронически и заявила, что разговор записан у нее на кассете. Было ясно, она почуяла запах денег.
Шантаж! Несчастная, она думала, что может меня шантажировать! Вечером, на террасе, она напомнила мне — намеками, которые казались ей очень тонкими, — что я у нее в руках. Потом все пошли ложиться. Габриэлла, слегка подвыпившая, решила выкупаться в море. К моему счастью, Ионеску ей отказал. Я предложил сопровождать ее. По дороге на пляж я еще колебался. А если это все же простая игра, и она не понимает всей серьезности положения? «Сколько тебе дать за кассету?» — неожиданно спросил я ее. «Но почему она вас так интересует?» Я не знал, как объяснить ее тон, и отступил: «Как память об этом лете…» «Для вас так важна память об этом лете? Для меня тоже. Если мой пасьянс сойдется, это будет просто сокровище». Она засмеялась. Мы разделись и вошли в воду. Она нагнала меня за несколько секунд. Мы поплыли к сетям. Тут я приблизился к ней и ударил, некоторое время продержал под водой… а когда вышел на берег, едва держался на ногах. Несчастный случай или самоубийство — между этими двумя предположениями будет биться следствие, думал я, проскальзывая во двор… Все спали. Я вошел в ее комнату. Кассетофон стоял на столе, рядом — две кассеты. Не прослушивая их, дрожа при каждом движении, я стер запись».
— Хоть бери колоду карт да гадай — где теперь бубновый валет с червонной дамой, — взорвался АБВ. — Сидим здесь уже битый час и ждем… — он закурил и начал нервными шагами измерять комнату.
Голубоватые струйки дыма клубились вокруг лампочки и лениво улетали в открытое окно. Шербан, только что появившийся, стоял перед телефоном и глядел на него сосредоточенно, в упор. Джелу подвигал ногами, упершимися в столик, на котором царила пишущая машина, затем снял с виска компресс и внимательно посмотрел на него. АБВ подошел, вырвал компресс у него из рук, смочил его у раковины и протянул снова.
— Что нам делать?! Сидим здесь, как истуканы, а эти типы, наверное, уже бог знает где!
В 22 часа пограничники сообщили, что Зиллеру позволено выехать в Болгарию. Потом подоспели отчеты из Вамы и Дой май: не украдено ни одной машины, подозреваемых нигде нет.
— Что тут делать?.. Надо ждать! — ответил ему Джелу, снова закуривая.
— Чего?
— Опять сначала? Ну ладно, слушай… Они либо спрятались где-нибудь между Вамой и Мангалией и тогда им не выбраться, либо попытаются нынче ночью пересечь границу… Но так как все пограничные пункты охраняются… Пожалуйста, не маячь передо мной, у меня голова кружится.
— Или, — продолжал АБВ, останавливаясь перед ним, — им удалось проехать мимо контрольных пунктов, они затеряются в стране и — ищи ветра в поле.
Джелу осторожно опустил ноги на пол, встал и подошел к окну.
— Не думаю. Нынче ночью что-то должно произойти. Разумеется, их план был нарушен, но он человек изобретательный, что-нибудь выдумает. Ведь он прекрасно понимает, что каждый потерянный час затягивает веревку вокруг его горла. Вот это-то и хорошо, что у него нет времени. Так что — терпение и табак. Кстати, который час?
«Первым сигналом тревоги было начало следствия. Тело обнаружили вечером, а на следующий день, утром, милиционеры сказали нам, что у них нет отчета врача судебной экспертизы. Как это может быть? Разве не с этого начинается любое следствие? А вдруг они подозревают преступление? Второе в одном и том же дворе! В таком случае, круг заподозренных сократится до проживающих в этом дворе. Правда, и это было бы еще не страшно: в конце концов, почему бы им заподозрить именно меня? Еще немного — и я буду спасен. Но нужно быть очень осторожным!
Второй сигнал тревоги — Ионеску! Невероятно долгий допрос, чрезвычайное любопытство. Теперь мне показался странным и сам факт его прибытия, да и вообще персонаж был каким-то непонятным. Следователь, что ли? Но уверенности не было. Пришлось проследить за ним и за супругами Верня, потому что — если он и в самом деле работник милиции, двое остальных прекрасно об этом знают. И вдруг, в тот же самый день Олимпия появляется с кассетой, которую Габриэлла, будто бы, оставила ей перед смертью. Инсценировка? Возможно… Но если и в самом деле кассета Габриэллы? Если она попадет в руки милиции? И если — бывают же такие неудачи! — на ней записан мой разговор с Петреску? Нужно было действовать молниеносно. Я купил в Мангалии кассету и умудрился подменить ее. Впрочем, это было нетрудно: Олимпия то и дело оставляла повсюду свою сумочку — как немое приглашение для одного из нас. Если это все же инсценировка, они добьются немного: круг подозреваемых сократится до трех человек. Разумеется, радости мало — оказаться одним из них, но так как скоро я буду далеко, какое это имеет значение? На следующий день утром Адина принесла мне добрую весть: Зиллер вернулся, все в порядке. В последний момент, под влиянием какого-то предчувствия, я предложил Зиллеру еще один вариант — дверцу, через которую можно будет ускользнуть, если первый план сорвется. После обеда, в горячке предотъездных часов, я убедился: инженер Ионеску на самом деле — работник внутренних дел. Я застал его в пивной, оживленно беседующим с лейтенантом, который занимался разбирательством по поводу обеих смертей. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения, единственным моим удовлетворением было то, что чутье мне не отказало. В 20,15 я должен был встретиться с Зиллером и Адиной и переехать на машине в Болгарию. А там на самолет, и запад — наш! В восемь часов я покинул двор, направляясь к месту встречи. Поняв, что за мной следят, спрятался и выжидал за углом бывшей керханы. Это был Ионеску… Надеюсь, что его отыщут только завтра утром.
23 часа 10 минут. Длинный телефонный звонок заставил их вздрогнуть. Шербан кинулся и поднял трубку. Низкий голос собеседника прерывисто звучал в тишине комнаты:
— Украдена еще одна машина. На этот раз — у иностранца, — сообщал им Шербан. — «Форд Эскорт», зарегистрированный в Австрии, который стоял перед отелем «Мунтения» в Нептуне. Владелец заявил о пропаже.
— Сообщите всем патрулям номер машины. Может быть, нам повезет.
— Только бы не получилось, как с предыдущими, — нудным голосом прокомментировал АБВ.
Им сообщили о двух кражах: в Констанце и Эфории. Первая оказалась ложной тревогой: жена пострадавшего, возмущенная тем, что супруг явился пьяный в дым, погрузила в машину несколько вещей и двоих ребятишек и отправилась к своим родителям. Патруль обнаружил машину через двадцать минут после того, как о ней было заявлено. О второй, украденной в Эфории, пока не было никаких известий.
— Эй, дежурная телефонистка, выполнять свои обязанности! — смеясь, обратился АБВ к Шербану, когда телефон зазвонил снова…
— Может, наконец, нашли.
Разговор преобразил Шербана: апатичное выражение пропало с его лица, в глазах снова появился свет.
— Напали на след, — сообщил он, опуская трубку.
— Говори!
— Они в австрийской машине. В автоинспекцию поступило новое телефонное подтверждение кражи машины. Какой-то человек заявил, что он присутствовал при…
— Кто?! Привезти его сюда!
— Он не хотел сказать своего имени. Заявил, что живет в том же отеле, что и австриец, и дал подробное описание двух лиц, уехавших на машине. Несомненно, это те, кого мы ищем.
— Наконец-то удача нам улыбнулась, — радостно воскликнул АБВ.
— Может быть, даже чересчур, — заметил, немного подумав, Джелу. — Что-то у этого человека слишком развито гражданское чувство… Но, как бы то ни было, теперь у нас есть ниточка. Значит, они все же попытаются перейти границу нынче ночью… Из Вамы, из Дой май никаких известий?
— Нет. На их месте я бы и не пытался проехать там.
