— Всего два квартала, и оба с собственной парковой зоной, где не только зеленые насаждения имеются, но и спортивные площадки, бассейны, аллеи с фонтанами, беседки для отдыха! Так же, кроме земной флоры, здесь частично воссоздали и земную фауну…
— Фло… фаун… — попытался я произнести непонятные слова, уже даже не столько задавая вопрос, сколько пробуя «на вкус» их иное звучание.
Но Сайрус принял за вопрос и попытался объяснить:
— Флора — это исторически сложившаяся совокупность видов растений, произрастающих на одной территории. Термин «фауна» определяет… — на этом мой собеседник споткнулся, глядя на меня, лупающего в непонятках глазами, и постарался объяснить более доходчиво. — Слово «флора» в данном случае обозначает все растения в парке, а «фауна» — представленный здесь животный мир, — и выжидательно посмотрел на меня.
— Ясно, — кивнул я, — в парке не только растений насадили, но живностью его заселили. И что это были за зверюхи?
Нет, правда, что те монстры, с ходу определившие меня, как еду, представляли из себя раньше, узнать было действительно интересно. Я-то понимал уже, что таких тварей, способных пожрать все, что угодно, включая себе подобных, изначально селить бы в парке никто не стал.
— Этих животных, птиц и, насколько знаю, единственный вид насекомых завезли с Земли, именно для придания парковым зонам привычного вида. Их, конечно, планировали использовать на поверхности планеты, поскольку не только растительный, но и животный мир Надежды достаточно бедны. Естественно, предварительно все живые формы подверглись генной модификации, вызвавшей заданные мутации… — глянув на меня, Сайрус снова остановился на полслове и вернулся к более понятной манере изложения, — животные были искусственно изменены, с целью внести в их природу способности к большей выживаемости.
— Это как? — уточнил я.
— Поскольку на поверхности Надежды воссоздать идентичную земной экосистему не представлялось возможным, то растения и животные, вывозимые с материнского мира, должны были иметь способность существовать в нестандартных для их вида условиях. К примеру, береза — растение очень красивое и своеобразное, но северное, а вот та же банановая пальма по красоте ей не уступит, но в природе растет в совершенно другой климатической зоне.
Под эти слова экран компьютера опять выдвинулся ко мне ближе и на нем появились картинки с подписями. Березой оказалось дерево с белым стволом на фоне белого же пола, а пальмой, разлапистое растение, над которым ярко голубел потолок.
— Типа, одному растению требуется холод, а другому — тепло? — уточнил я, потому как конкретные слова опять понимал не все.
— Да… условно говоря, — кивнул мой собеседник. — И если с растениями имелся опыт их использования в озеленении орбитальных станций, то с животными формами для нужд переселенцев специалисты работали впервые. Вот — белка, — на экране картинки с деревьями пропали, и появился ребенок, присевший на корточки и протягивающий что-то некрупному зверьку.
Это глазастое, с пушистым хвостом животное я немного знал. Оно было одним из тех, что иногда попадалось в детских книжках. Правда, называли мы его «пушистиком», и уж точно не догадались бы, что оно — «белка», поскольку, что в книжках, что, как оказалось, в жизни, шкурка его была веселого рыжего цвета, а никак не белая.
А Сайрус продолжал:
— На Земле, в живой природе, этот зверек обитает примерно там же, где растут березы. А вот таких бабочек можно было встретить только в тропической климатической зоне — где жарко и влажно.
Под эти его слова возникла уже движущаяся картинка, на которой Майя… я ее узнал… стояла на какой-то площадке, окруженной растениями, а к ее вздернутой вверх ладони спускалось то чудовище, что первым хотело сожрать нас с щеренком!
Правда, размером тварь была всего в две-три ладони, не больше, а женщина, что ждала ее приближения, улыбалась радостно и совсем без страха.
— Хотя, тут я ввожу вас в некоторое заблуждение, — уточнил Сайрус, — это видеосъемки хозяина, сделанная здесь, в парке квартала. И данное насекомое уже подвергнуто некоторой адаптации к существованию в несвойственных виду условиях. Но, к сожалению, это единственное, что я могу предоставить вам, чтобы продемонстрировать его во всей красе. Все остальное, что есть в моих накопителях, это статичные снимки из справочников, а в них даже не видно размера этого насекомого относительно человека.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А какие животные вообще были в парке? — спросил я.
Мне ж надо знать, что еще за твари способны вылезти из зарослей! Вон, белку-то я пока не видел точно!
— Да, могу продемонстрировать, — кивнул Сайрус на экран, где стали проявляться новые картинки, — только их было не много. Все ж подселение животных форм в парк отчасти обуславливалось тем, чтобы проверить на практике, как поведут себя генноизмененные объекты в непривычных условиях обитания. В то же время размеры и количество испытываемых особей было ограничено ввиду малых территорий подземных парков. Из животных, кроме белок, в зеленые насаждения кварталов запустили только ежей и ящериц.
Под эти его слова мне был продемонстрирован еще один симпатичный зверь из детских книжек и неизвестное пятнистое создание, отдаленно напоминавшее щера. Но на картинках обе тварюшки предстали в чьих-то ладонях, так что стало понятно, что сравнение этой хлипкой мелочи с гороподобным созданием, даже при большом воображении, весьма условно.
— Еще птицы — синицы и снегири.
— Птица, это что такое? — спросил я, рассматривая каких-то мелких кругленьких созданий, одно из которых было с желтым животом, а другое с красным.
— Птица, это группа теплокровных, яйцекладущих, позвоночных животных, традиционно рассматриваемых отдельным классом. В данном случае мы говорим об имеющих крылья и летающих животных. Бабочки, которых вы уже видели, они тоже летают, но это насекомые.
Под его слова статичные картинки на экране заменились движущимися, и мне показали, как птицы летают… считай порхают, как порхатки… а потом прыгают по полу, где на плитку им что-то крошила та же Майя.
Тут-то я и признал тех попрыгунчиков, что тоже пытались попробовать нас с мелким на вкус. Эти, похоже, в размере сильно не изменились, но пасть отрастили во все брюхо.
— Да вот, пожалуй, и все живые существа, что были подселены в парки. Во-первых, это отчасти эксперимент, а во-вторых, кроме небольших размеров, выбранные особи должны были отвечать некоторым эстетическим параметрам…
— А коты?! — вспомнил я.
— Вы видели в парке котов? — удивился Сайрус.
— Угу.
— Их, видимо, оставили жильцы при переселении на верхние уровни, или, возможно, животные сами вернулись потом сюда, сбежав от хозяев. В той информации, что я имею на них, говорится, что кошки часто привязаны больше к месту, чем к определенному человеку. Что, кстати, сильно отличало их от собак.
Про последних я вообще ничего не знал и, до моего общения с Сайрусом, никогда не слышал даже. Но, если применить на практике его первое предположение о том, что котов оставили сами хозяева, то велика вероятность, что и с неизвестными мне собаками встреча вполне возможна.
— А вы знаете, что животные теперь выглядят совсем не так, как на ваших картинках? — спросил я Сайруса.
— Нет, не знаю, — ответил тот заинтересованно, без дерганья зрачками, совсем по-человечески глядя на меня, — еще господин Александр отключил внешние камеры, когда понял, что господин Шон больше не придет. А что случилось с животными?
В общем, он показывал мне картинки, а я как смог рассказывал о том, как «милые» зверюшки теперь выглядят.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— С одной стороны подобная метаморфоза, конечно, закономерна, — изрек задумчиво мой собеседник, — но с другой, удивительна… и прискорбна.
Мне на это сказать было нечего, так что на том наша беседа сама собой сошла на нет. Да и некогда стало уже разговоры разговаривать — времени натикало шесть без двадцати. И даже при том, что я был почти уверен, что парни вернуться так быстро не сумеют, но для собственного спокойствия отсюда следовало все же выбираться — «а вдруг», тоже ведь никто не отменял.
