Безусый парень бормотал все тише. Он встретился с глазами с Квинтом и вцепился в него взглядом, как утопающий в соломинку. Север отвернулся. Барбат и Лапа деловито приматывали ногу Постумия к какой-то доске и обломанному древку копья. У сулланца стучали зубы. Где-то вдалеке что-то громыхнуло, затрещало, Раздались крики ужаса, в одну нить сплетенные с торжествующими.
Римляне сидели почти на самой корме, возле брошенного педалиона и распахнутого люка, ведущего в чрево триеры, в галерею гребцов. Оттуда доносились глухие удары, сдавленные хрипы. Потом они прекратились. На палубу вылез какой-то полуголый человек. Некоторое время он тупо таращился на Квинта, на остальных римлян. Потом встал, подошел, шатаясь, и молча сел рядом. Луций и Квинт долго смотрели на него, не говоря ни слова, затем Барбат отвернулся к Постумию, а Север отвлекся на какое-то движение на носу пентеры. К ним шли двое, спотыкаясь на каждом шагу. По виду – греки из числа царских эпибатов. С мечами в руках. Квинт, не отрывая от них взгляда, пошарил вокруг рукой, но не нашел никакого оружия. Почему-то он даже не испугался. Сердце и так давно уже хотело выпрыгнуть из груди. Не отличить страх от возбуждения. Мысли текли медленно и тягуче, словно мед.
Эпибаты остановились в десяти шагах. Лапа и Барбат даже не повернули голов в их сторону, продолжая перевязывать трибуна. Греки некоторое время смотрели на римлян, потом один ругнулся и полез на соседний корабль. Уже перекинув ногу через борт, вдруг замер. А через мгновение отшатнулся, попятился, упал, вскочил и побежал прочь, туда, откуда пришел. Его оторопевший товарищ захромал следом.
Что они там увидели?
Порыв ветра бросил в лицо сизое облако дыма. Север и Лапа закашлялись. Постумий захрипел, дернулся и взвыл.
– Тише, тише... – удержал его за плечи Барбат.
– Кто... побеждает?
Побеждали союзники. Отряд Тимофея ударил во фланг и тыл понтийцев. Среди кораблей Неоптолема преобладали пентеры, но было и несколько кораблей поменьше. Они шли в хвосте колонны и потому составили вторую линию. Громадины Тимофея вломились в их строй, как быки в стадо баранов. Четыреста двадцать гребцов "Птолемаиды", самой большой из египетских гептер, разогнали ее так, что она буквально разрубила одну из удирающих с "поля" понтийских триер. Египтяне, традиционно сильные в искусстве лучников, ливнем стрел сметали в вражеских палуб все живое.
Флагман Неоптолема располагался на правом крыле, сражаясь против родосцев. Люди Дамагора хорошо знали, как выглядит "Бромий"[75] – его нос украшала позолоченная искусно вырезанная статуя Диониса. Бог грозно хмурил брови и указывал на врага тирсом, перевитым плющом. То есть, так было до сражения. Теперь от руки остался обломок, а прекрасное лицо изувечили вражеские стрелы. "Бромий" получил два таранных удара и лег на дно. На месте его гибели было неглубоко, и носовая часть корабля с удивленным обезображенным богом торчала из воды. Команда большей частью выбралась на берег, а сам наварх спасся на небольшом десятивесельном посыльном судне.
Неоптолем почти сразу утратил руководство боем и даже не мог скомандовать отход, дабы спасти остатки флота, но понтийцам приказ командующего и не потребовался. Они не блистали стойкостью и при первых же признаках разгрома обратились в бегство. Вернее попытались это сделать. Удалось выбраться из корабельной свалки далеко не всем.
Лукулл торжествовал. Увлеченно добивая понтийцев, мало кто из союзников заметил на горизонте пару парусов. Великая победа! Стоит ли в такой момент отвлекаться на всякую мелочь? Могучий флот Митридата прекратил свое существование. Мыс Лект стал его могилой, положив конец владычеству Диониса на море. Не морской, вообще-то, бог, зря в чужую стихию полез...
– ...здесь, похоже, все, – мрачно бросил Эвдор, из-под ладони рассматривая затянутый черным дымом северный горизонт, – бьюсь об заклад, сват нашего Уголька откинул копыта.
– Не понятно, – буркнул Идай, – не видно ничего.
– Ну почему же. Смотри, драпают в нашу сторону, значит победил Лукулл. Уходим. Прокричите Аристиду, у меня чего-то в горле пересохло.
– Куда уходим? – спросил Менесфей.
– К Тенедосу. Там условлена встреча с Эргином. Теперь Единоборец воистину остался один на один с Лукуллом. Погладим, примет ли внезапно-осторожный наш полемарх сражение.
– Собираешься поучаствовать? – поинтересовался Идай.
– Вот это вряд ли. Думаю, и вы не слишком жаждете подвигов.
– Чего тогда предупреждать Эргина?
– Так будет полезнее для нашего с вами благополучного дальнейшего существования. Ну, хватит языком чесать. По местам!
13
Во флоте Эргина царили разброд и шатание. Эвдор, который всегда появлялся столь же неожиданно, как и исчезал, своими новостями поверг пиратов в уныние. Гераклеон рвал волосы на голове и требовал возмездия. С налитым кровью изуродованным лицом, брызгающий слюной, он напоминал ожившего мертвеца. Эргин помалкивал, а Драконтей глушил вино кувшинами, и казалось, поплевывал на всё и вся.
Киликийцы стояли у острова Тенедос, немного южнее Лекта. Мономах не успел на соединение с Неоптолемом. На сутки опоздал.
Вслед за Эвдором появились остатки разбитого понтийского флота и, глядя на них, многие пираты крепко призадумались о том, что уже скоро осенние шторма, в море в это время ходят только самоубийцы и пора бы по домам. И так, мол, Эвпатору неслабо помогли, пора и честь знать. Пусть сначала за уже содеянное заплатит. Только один Гераклеон рвался в бой и, срывая голос, поносил "братьев" последними словами.
Пока судили да рядили, проторчали у Тенедоса еще день, а на утро обнаружилось отсутствие Змеиного, отплывшего ночью в неизвестном направлении с шестнадцатью кораблями, причем некоторые из них прежде числились шакалами Мономаха. Вместе с Полиадом бесследно исчез и Мышелов. Начались метания. Гераклеон бесновался, убеждая немедленно выступать. Эргин не говорил ни да, ни нет, однако объявил, что дезертиров отправит искупаться с камнем на шее. Бездарно прошел еще один день. Миновала ночь и выяснилось, что на угрозу Мономаха наплевало еще пяток пиратов. Флот таял на глазах.
Уголек ждать больше не стал и, взяв пятнадцать гемиолий с парой триер, отправился к Геллеспонту, посмотреть, что там и как. Тенедос еще не успел скрыться за горизонтом, когда киликийцы повстречали Дамагора. Родосский наварх по приказу Лукулла тоже проводил разведку, вылавливая недобитых понтийцев. С ним было двадцать триер.
Дамагор недолго раздумывал и с ходу атаковал. Пираты Мономаха наблюдали сражение с высоких утесов острова, оно оказалось столь быстротечным, что на помощь Угольку никто выйти не успел, хотя было видно, что родоссцев не слишком много.
Дамагор пленных не брал, у киликийцев спаслась одна триера и одна гемиолия, остальные отправились на дно. На триере улизнул Гераклеон – старый лис оказался слишком хитер и проворен, чтобы дать поймать себя за хвост. Родоссцы, не догнав его, ушли. На остров Дамагор соваться не рискнул.
Сразу после боя Мономах отдал приказ о выступлении. Но не в погоню за Дамагором, а в прямо противоположную сторону. Под вечер следующего дня к Тенедосу нагрянул весь флот Лукулла, но мышка улизнула. Так Эргину и не довелось встретиться в бою с ненавистным Волком.
Лукулл не слишком расстроился, поняв, что более ему опасаться киликийцев не следует. На Родос отправилось посыльное судно, везя весть о двух победах.
Теперь, когда Луций Лициний превратился во властителя морей, предстояло сделать то, ради чего и затевалась вся эта сложная авантюра с добыванием флота – с моря поддержать легионы Суллы. Лукулл отправился к берегам Фессалии. Вот только оказать помощь своему императору в разгроме Архелая ему не довелось.
В конце зимы, когда Архелай решил оставить обреченные Афины, ему легко удалось убедить себя и своего царя, что это никоим образом не бегство, а лишь тактический маневр. Даже сдав Пирей, вернее, большую его часть, стратег еще какое-то время держал свои корабли в гавани Мунихия[76], не признавая за собой поражения. Он сохранил все свои транспортные корабли и значительную часть армии, переправив ее в Беотию и далее, в Фессалию. Сулла, справедливо посчитав, что в разоренной Аттике его ждет голод, двинулся следом.
В Фессалии Архелай получил свежие подкрепления, приведенные Таксилом и фракийцем Дромихетом. Это новое войско поставило в затруднительное положение стоявший неподалеку от города Фарсал легион Луция Гортензия. Гортензий поспешил убраться на юг, на соединение с Суллой, но вскоре обнаружил, что Фермопилы, единственный удобный проход в Беотию, перекрыт понтийцами.
Легата спасла помощь местных жителей, показавших ему обходную тропу через горы, ту самую, что когда-то помогла персидскому царю Ксерксу окружить в Фермопилах храбрых спартанцев и их немногочисленных союзников. Соединившиеся армии римлян Архелай постоянно провоцировал на сражение, но Сулла до середины весны избегал столкновений, полагая момент неблагоприятным. Противники кружили один вокруг другого, выбирая удобную позицию. Нельзя было с уверенностью утверждать, кто из них бежит, а кто догоняет.
