— Я думаю, первый раз прослушаем все с начала до конца, — предложил Хаммет. — Потом обсудим и послушаем еще раз, возможно, уже с комментариями. Ну что ж, начнем.
Он кивнул Томпкинсу, и тот нажал кнопку.
У Дэггета легкий морозец пробежал по коже: шестьдесят четвертый возвращался к жизни. Отличная техника у этих ребят! Он слушал спокойные голоса пилотов и пояснения Томпкинса: тот определил, какой голос кому принадлежит. Дальше они только слушали голоса. И звучали эти голоса так, как будто оба пилота сидели здесь, в этой комнате, рядом с ними. Голоса погибших людей. Теперь они навечно запечатлены на пленке и навечно останутся в архивах ФАУ. Эти люди теперь бессмертны благодаря нескольким мучительным последним секундам их жизни.
Дэггет закрыл глаза и постарался сосредоточиться.
Он — жертва, человек за рулем самолета. Сейчас он не думает о том, что он командир или второй пилот, просто выполняет свою обычную работу. На земле слишком жарко, и поэтому ему хочется поскорее взлететь. Он делится этим желанием со вторым пилотом, тот не обращает внимания и продолжает вслух проверять данные. Командир отвечает, как положено. В голосе его слышится раздражение. Надоело. Жара. Он выруливает самолет туда, где ждут своей очереди еще не меньше десятка самолетов. В который раз уже замечает, что дальше так продолжаться не может: аэропорт надо срочно расширять. Второй пилот переключается на башенный контроль, представляя свой самолет под кодовым названием «Браво-64».
Наконец очередь рассасывается, и «Браво-64» получает разрешение на взлет.
Ревут моторы. Дэггет почти физически ощущает, как ускоряется бег самолета по взлетной полосе, как весь его корпус начинает дрожать.
Второй пилот: «Девяносто узлов. Проверено. Вращайте. Позитивная скорость».
Командир: «Увеличить скорость. Размах крыльев до десяти».
Второй пилот: «Билл, шасси подняты».
Командир: «Набрать высоту».
Командир и второй пилот проверяют данные по взлету. Томпкинс указывает, как каждый малейший звук регистрируется на графике ЦДИП.
Башенный контроль: «„Браво шестьдесят четыре“, левее на три-пять-два. Поднимитесь и задержитесь на одну-шесть тысяч».
Кто-то в кабине кашлянул. Да, Дэггет явственно услышал звук кашля.
Командир: «В кабине пожар. Пит, у тебя под сиденьем».
Второйпилот: «Огнетушитель… Черт! Какого хрена! А!»
Командир: «Принимаю меры. Прошу разрешения на срочную посадку».
Дальше — тишина. Только рев моторов да громкое шипение.
А дальше — рев моторов и вой ветра. Самолет падает, лишенный управления.
Дэггет рассматривал кривые на графиках ЦДИП. На двух кривых обозначились резкие изменения — вероятно, это высота и скорость. В следующий момент все кривые одновременно выровнялись, а затем, по-видимому, произошло самое страшное, после чего наступила тишина.
Самолет разбился, люди погибли, их вещи разбросаны по полю, вокруг полыхает пламя. Эта картина до сих пор стоит у Дэггета в памяти. И сигнал на его пейджере, и одно слово: «Падение».
На пленке полная тишина. Молчали и все собравшиеся в комнате. Их лица как будто ничего не выражали, и от этого Дэггету захотелось заорать что есть мочи. На Линн Грин и Дона Смита пленка явно произвела сильное впечатление, остальные же сидели с каменными лицами. Даже стенографистка, миссис Блэйк. Она рассматривала кончик своей шариковой ручки и пыталась вытащить оттуда волосок.
Хаммет поднялся с места, дотронулся пальцами до кривых на графике, некоторое время изучал их. Потом прервал тяжелое молчание.
— Послушаем еще раз, — сказал он.
Томпкинс перемотал пленку, подготовил оборудование, и они прослушали запись еще раз, а потом в третий раз. После чего Хаммет попросил Мики остановиться, поудобнее устроился на своем стуле и обратился к присутствующим:
— Ну? Что скажете?
Первым заговорил Дон Смит из «Эм-Эйр-Экс-пресс».
— Не могу сказать, чтобы я услышал что-нибудь новое по сравнению с той пленкой.
Линн так и подскочила со своего места.
— Мики, будь добр, проиграй, пожалуйста, еще раз тот кусок, когда они заметили пожар.
Томпкинс взглянул на Хаммета и, получив его молчаливое согласие, перемотал пленку и выделил на ней один канал. На этот раз она звучала несколько иначе, возможно, из-за того, что голоса были убраны на задний план, остальные шумы звучали резче, и среди них четко выделялись отдельные звуки. Например, звук кашля. Кто-то явно кашлянул или показалось?
— Кто-нибудь из вас может объяснить, что это за звук? — спросила Линн.
— Что скажешь, Мики? — спросил Хаммет. — Тебе знаком этот звук?
— Нет, — ответил Томпкинс, — но я полагаю, этот хлопок мог издать какой-нибудь из контрольных приборов, когда загорелся.
— Согласен.
— Правда, есть одно «но», — добавил Томпкинс. — Графики ЦДИП ничего такого не показывают. Как раз наоборот, по тем данным, все приборы в норме.
— А раз так, Мики, — тут же вмешалась Линн, — значит, существует возможность, что пожар возник не в приборах, а где-то в другом месте кабины и от какого-то другого источника, не связанного напрямую с контрольными приборами. Так?
— Я бы сказал, что это весьма вероятно, — ответил Томпкинс.
Хаммет весь напрягся.
— А вы что скажете, мистер Коул? — обратился он к нервному представителю центра «Данинг». — Вам знаком такой звук в кабине пилота?
— Нет, я бы этого не сказал. Могу только предположить, что его мог издать какой-то груз при взрыве. — Мистер Коул говорил с типичным придыханием астматика. — Может быть, даже из багажного отделения.
— Нет, вряд ли, — сказал Томпкинс. — Звук слышен слишком четко.
— Давайте послушаем еще раз, — предложил Хаммет. — С самого начала, строка за строкой. Ну или как вам удобнее, Мики. И прошу всех высказываться.
Томпкинс снова включил запись. Теперь он нажимал на «стоп» после каждой строки.
Радио: «„Браво шестьдесят четыре“, выруливайте».
Второй пилот: «Спасибо, ребята».
Коул, нервозный представитель из «Данинга», пояснил:
— Дальше будут переговоры между командиром и вторым пилотом. Они выверяют приборы, а затем выруливают на взлетную полосу.
— Это голос Питера, второго пилота, — добавил Смит.
— Есть необходимость выслушивать, как выверяют приборы? — спросил Хаммет.
— Думаю, нет, сэр, — ответил Коул. — Мы ведь уже три раза это слышали. Там все было нормально.
Томпкинс перемотал пленку вперед, с характерным для быстрой перемотки препотешным звучанием голосов. Никто не засмеялся.
— Итак, — сказал Томпкинс, — команда готовится к взлету.
Второй пилот: «Это „Браво шестьдесят четыре“. К взлету готовы».
Радио: «„Браво шестьдесят четыре“, ваша взлетная полоса один-шесть. Разрешаю взлет».
Второй пилот: «Полоса один-шесть? Подтвердите».
Радио: «Подтверждаю, полоса один-шесть».
Второй пилот: «Вас понял».
Дальше, как объяснил Коул, они выверяют еще кучу данных, каждый раз повторяя слова друг за другом и отдавая приказания членам экипажа, которые их еще раз перепроверяют на приборах, слышатся характерные щелчки — это включают приборы.
— Проиграйте, пожалуйста, еще раз ту последнюю часть, с последними командами, — попросил Коул, — перед самым взлетом.
Второй пилот: «Включаю скорость… Скорость включена… Девяносто узлов…»
— Это индикатор скорости на взлете, — подсказал Хаммет. — Сейчас они готовы взлететь.
Дэггет слышал, как самолет несется по взлетной полосе, как сотрясается весь его корпус, перед тем как оторваться от земли. Он даже подался вперед, настолько явственными и реальными были эти звуки.
Второй пилот: «V-1… Вращайте…»
— Это команда взлететь, — говорил Коул. — В этот момент командир поднимает самолет носом вверх.
Звуки изменились — самолет уже поднялся в воздух. Дэггет ощущал это где-то внизу живота, как бывает, когда несешься в скоростном лифте.
Второй пилот: «Позитивная скорость».
— Все идет по плану, — пояснял Томпкинс, — они набирают высоту. Нос поднят на десять градусов.
— Дальше вы услышите голос пилота Билла Данлопа, — вмешался Дон Смит. — Он приказывает убрать шасси.
Командир: «Убрать шасси… Размах на десять».
— Дальше башенный контроль, голос диспетчера, — пояснил Хаммет.
Радио: «Подтвердите взлет».
Снова заговорил Коул:
— Хочу еще раз подчеркнуть: все идет нормально Самолет благополучно взлетел, точно по плану.
Второй пилот: «Скорость набрана, Билл».
— Все идет нормально, — еще раз повторил Коул.
Дэггет старался не смотреть на его прыгающую ногу и сосредоточиться на пленке.
