– Брось, пустое… Хотя спасибо, что помнишь. Это приятно… Так вот, я говорю, что давно тебя знаю. И работы твои видел. Дерьмо твои работы, если честно. Но тем не менее ты молодец. Тему взял. Развел галерейщиков по полной программе. Не хуже, чем у О.Генри… Ладно, это все лирика. У вас был трудный день… – Последнюю фразу Георгий Георгиевич произнес подчеркнуто язвительно. – Сейчас вас отвезут в город… Домой. А завтра мы увидимся и поговорим предметно, Анатолий, если у вас, конечно, возникнет такое желание. Насиловать я вас не собираюсь. Мне нужны работники, которые сами хотели бы работать. А гнать на службу из-под палки – пустой номер. Ничего хорошего из этого не получится… Все, господа, не смею вас больше задерживать.
– Хочешь, ночуй у меня, – сказал Кудрявцев, когда "вэн", довезший их до Кутузовского, остановился возле дома Романа.
– Ага. Можно, – ответил Толик, которому ужасно хотелось расспросить друга о таинственном и крутом Георгии Георгиевиче.
– Тогда пошли, – бросил Кудрявцев. – Только в ночник зайдем. Надо что-нибудь выпить взять…
Толик покосился на шофера. Тот смотрел в сторону и делал вид, что не слышит, о чем беседуют его пассажиры.
Боян вылез из машины и зашагал вслед за Романом по Кутузовскому.
– Может, хватит? – спросил он осторожно на пороге ночного магазина.
– Ты что, туда же? – Кудрявцев со странной гримасой покосился на Толика. Такого выражения на лице Романа Боян еще не видел.
– Куда – туда же? Я говорю, может, не надо сегодня?
– Нового учителя себе нашел? Очередного гуру?
– Да брось ты, Рома, о чем ты?
– Все о том! Что, Грек понравился? Вижу, пришелся он тебе по душе. Давай, давай, поиграй с ним…
– А чего мне с ним играть? И почему – Грек? Это кличка, что ли?
– Кличка, кличка.
– Да, понравился. Во всяком случае…
Они уже стояли у прилавка, и Роман, слушая Толика, искал в шеренгах разнокалиберных бутылок то, что отвечало его настроению.
– Во всяком случае, он говорит правильные вещи. И потом, он ведь нас спас сегодня. Ты что, забыл?
– Спас? Ха-ха… Спас, конечно. Еще как! А насчет правильных вещей – смотри сам. Если они тебе кажутся правильными, тогда, конечно, полный вперед.
– Кажутся. Все лучше, чем водяру жрать и по вонючим пивным болтаться. Меня там чуть не вырвало, в этом твоем шалмане.
– Тебя в шалмане "чуть" не вырвало, а у Грека натурально сблевал.
– Так это другое…
– Другое… А мне вот там откровенно блевать хочется, у этого Георгия Георгиевича, суки драной… От одного его вида тошнит. Падла… Собака бешеная…
– Ладно, хватит тебе, – одернул Романа Толик.
– А пошел ты! – неожиданно крикнул Кудрявцев. Охранник у входа в магазин не пошевелился, но как-то весь подобрался.
– Да ради бога! Охота смотреть, как ты нажираешься.
Толик повернулся и шагнул к выходу.
– Попутный ветер тебе в…
Кудрявцев не договорил, махнул рукой и снова повернулся к прилавку.
– Мне "Смирнова", вон ту, литровую.
"ВЕЧЕРНИЕ СОВЫ" (Гонорар)
1
Хорошие новости не подняли Борису Дмитриевичу настроения.
Сегодня он с утра чувствовал свою печень. Она не болела, не тянула, не давила, он ее просто чувствовал, и это отравляло ему существование. Словно Гольцман был не здоровым, богатым мужиком в самом расцвете сил, жестким и деятельным, способным мгновенно принимать важные решения и держать любой удар, а нежной, болезненной и мнительной тургеневской барышней, падающей в обморок от одного только воспоминания о пощечине, данной на вчерашнем балу удалым поручиком карточному шулеру.
Борис Дмитриевич привык быть здоровым. Ему нужно было быть здоровым. Он не мог позволить себе болеть, ложиться на обследование в больницу, пусть даже самую лучшую, не мог болтаться по поликлиникам и тратить время на беседы с врачами и коллегами-больными в очереди перед кабинетом.
Последние годы он все чаще смотрел на себя в зеркало – в ванной, в спальне, перед тем как лечь спать, или проснувшись рано утром, – смотрел и тихо гордился, что вот, скоро пятьдесят уже, столько пережил, столько испытал, а еще очень даже в форме, еще может молодым дать, пусть не сто, но очень много очков вперед…
И никогда ничего не болело. Да что там – не болело! Он не чувствовал своего сердца, не чувствовал почек, легких… Ни с похмелья, ни во время скандалов с подчиненными и конкурентами – ни разу организм не дал сбоя, не оплошал, не вывел его из строя.
А сегодня вот обнаружилась печень.
"Не болит, – думал Гольцман. – Пока не болит. А ну как вступит? Что тогда?"
В памяти живо всплывали истории, случавшиеся с его знакомыми.
Игорь Мурашев. Рухнул без сознания в своем издательстве, и не где-нибудь, а стоя перед кассой в ожидании получить гонорар за новую книгу. Сначала, первые минуты, все думали – что-то с сердцем. А оказалось – цирроз печени. Вот так и прихватило – средь бела дня. Потом, в больнице уже, Игорь говорил, что никаких, дескать, "звоночков" не было… Ни болей, ничего… Так, чувствовал просто, что как будто растет она, печень-то… Вот и выросла. И уехал мужик в больницу… А мог, говорят, и не доехать.
Или Валька Гурвич. Прямо с улицы в больницу увезли… Инфаркт. Слава богу, люди помогли, посторонние совсем, а могли ведь и мимо пройти. Не вызвали бы "неотложку" – все, кранты…
Сколько таких историй было – уму непостижимо. И все его, Гольцмана, ровесники. Возраст…
Нет, нельзя сейчас сломаться. Никак нельзя. Всю жизнь горбатился, работал дни и ночи без сна и отдыха. Вот наконец засветило что-то впереди, капитал какой-никакой сколотил, так ведь нужно и пожить в свое удовольствие… Иначе – что? В могилу деньги забирать? Так там они вряд ли понадобятся.
Борис Дмитриевич посмотрел на влетевшего в кабинет Матвеева с плохо скрытой злостью.
"Молодой… Сволочь… Меня переживет, гаденыш, – подумал Гольцман, испытывая непонятную, внезапную и острую ненависть к подчиненному. – Мое ведь место займет. Как пить дать. Стоит мне чуть слабину дать – все, поминай как звали. Приеду из больницы, а в моем кресле уже этот красавец сидит. И еще объяснит потом – мол, нельзя дело останавливать, процесс должен быть непрерывным… Сам научил, сам ему первые уроки давал… Нет, нельзя расслабляться, нельзя… Никаких болезней!"
– Ну что, Митя, как все прошло?
Борис Дмитриевич усилием воли отодвинул черные мысли и постарался переключиться на приятные и привычные повседневные дела. Даже нацепил на лицо совсем не обязательную для Матвеева улыбочку – дурацкую, слащавую, чуть ли не отеческую.
– Класс, Борис Дмитриевич! Вот так бы каждый месяц, просто супер! Работа – не бей лежачего. Сказка, одно слово.
– Согласен. Только, видишь, к сожалению, эта вещь одноразовая. Может быть, года через два повторим. Каждый месяц – нереально. Даже два раза в год – нереально. Раз в год – с большим напрягом. Народ не пойдет. Проверено.
– Да, черт возьми. Все хорошее быстро кончается.
– Деньги сняли с касс?
– Сняли. Можно делить.
– А чего делить? Все наше. Десять процентов фирме, десятку – москвичам, и хорош. Сколько остается?
Митя положил на диван свой кейс, открыл его и начал выкладывать на черную кожу сиденья пачки денег, перетянутые тонкими зелеными резинками.
– Так сколько там должно получиться?
– Аншлаг был, Борис Дмитриевич.
– Ого! Поздравляю!
– Значит, если в бакинских – пятьдесят штук. Минус зал…
– Так ведь мы за зал вперед заплатили.
– Ну, я имею в виду мелочь всякую. Пожарники, билетерши, гардероб…
– А, ты в этом смысле…
– Ну да. Значит, чистыми у нас – с уплаченной арендой, со всеми вычетами по мелочи – сорок семь.
– Не балуешь ты билетерш.
– Да ладно. Три штуки как сквозь пальцы утекли. Столько там шакалов в этом зале образовалось! Все тетеньки-администраторши в очередь выстроились.
– Ну-ну. Давай цифры.
– Короче, пять штук кладем на фирму. Десятку – в сторону. Остается тридцать две. По тонне ребятам. Двадцать девять. Блядь, деньги просто на глазах исчезают. Ну вот, двадцать девять…
– Помнишь фильм "Место встречи"?
– Ну?
– Так с почином вас, Глеб Егорыч.
– Спасибо, Борис Дмитриевич. Значит, двадцать девять…
– Ну что ты телишься? Делим пополам, и все. Тебе что, деньги не нужны?
– Как же-с, как же-с… Еще как нужны.
– Вот и все. Давай считай деревянные и езжай менять на биржу. Сейчас я позвоню, тебя встретят наши парни. А, черт… Им-то ведь тоже надо… Короче, списывай с нас трешку в пополаме. Отдашь ее тем, кто встретит.
– Крыша, что ли?
– Нет, мать твою, подпол. Крыша, кто же еще? Игнат подойдет, ты его знаешь.
– На чем ехать?
– На своей и поезжай. Коля сядет с тобой в кабину, а там, у биржи, Игнат все будет держать под контролем. Посчитал?
