На этом беседа завершилась, и наша кавалькада тронулась к кремлю, оставив Ждана утрясать цены на пленников с ногайским мурзой.
Через пару часов вернувшийся Тучков хмуро сообщил:
— Всё по твоему велению сделано. И для чего нам, скажи на милость, столько чуть живых нахлебников? Хлеб, что они сожрут, лучше нищим у храма раздать, хоть на небесах зачтётся.
— За спасение этих людей тоже небесная награда выйдет, — сообщил я дядьке, нисколько мне не поверившему. — Мужиков опросить — кто чего умеет, земледельцев на пашню осадить, мастеровых по пустым дворам развести. Прочих — в дворские слуги, баб також, или по мужикам ихней веры раздать, или к работам при княжьих палатах определить, — выдал я наказ об обустройстве выкупленного полона. — Детей полоняников не отбирать, пусть с матерями живут.
— Сирот куда? — лаконично осведомился Ждан.
— Раздай по крепким дворам, али тем, кому Бог своих деток не дал, — пришло, наконец, мне на ум решение. — Пускай как своих растят, за то им от князя помощь кормом будет и в податях послабление.
Хмыкнув, Тучков потопал к выходу из палат.
В спину я ему добавил:
— Каждый день с ногайских отрядов ослабевших пленных выкупай, до тех пор пока запасы хлебные или казна у нас не истощатся.
После вечерни появился хмурый Лошаков вместе с губным старостой Мурановым.
Перекрестившись несколько раз, телохранитель произнёс:
— Видит Бог, как сквозь землю видел ты, княжич, меня за татем тем заезжим отправляя. Он, ить и ста шагов не отъехали, стал посулами меня улещивать.
— Много давал? — для общего сведения заинтересовался я.
— Начал с трёх алтын, у избы своей уж пять рублей сулил, — улыбнулся Иван. — А уж показывать, где проживает, как не хотел, дважды плетью отходить пришлось.
— Что ж не взял да не отпустил? — сумма предлагаемой взятки была по здешним меркам огромной.
— Побоялся, — признался Лошаков и прибавил: — За душу свою побоялся, глаза у татя того как у аспида-искусителя зыркали. Мнилось, сам нечистый в нём сидел да торг вёл.
— Что нашли при обыске? — вопрос задал для проформы, из-за ерунды на ночь глядя не пришли бы.
— За Угличем, в сельце малом поселился вор ведомый, — сообщил верный охранник. — Да дружок евойный там же обитал. Деток там нашли с десяток. Ликом вроде все нашенские, русые да курносые, а вот лопочут по-немецки. Однако ж двое малых отроков глаголили русским наречием да крест верно творили. Назвали сельцо Пирогово, яз таковое ведаю — у монастыря Калязинско-Макарьевского оно.
— Ну и что вы вызнали у татей? — поинтересовался я у обоих пришедших.
— Чего там узнавать? — хмыкнул Муранов. — Мню, желали воры родителями детишек сказаться да в холопство их отдать. За то надобно их наутро повесить. У меня как раз в клети тать сидит — впервой попался, вот он сие дело сработает. На торгу велишь вздёрнуть аль на проезжей дороге, прочим в поучение?
— Так что пойманные-то рассказывают? Как же они немецких детишек за своих-то выдать хотели? Да откуда калязинцев взяли? — следствие мне казалось явно не завершённым.
— Какое нам дело до еретикового последа? Пущай хоть поедом их жрут, — удивился губной староста. — А воры лжу сказывают, де купили у ногайцев, думали, нехристи, знали б, что православные, — сами матери с отцом возвернули. Да завсегда пойманные изворачиваются. Вот увидишь, княже, перед шибенецей они еще «слово и дело государево» орать учнут, мол, тайны великие знают. Токмо что татям головным,[113] что от них скупщикам, что лживым во холопство подпищикам — всем едина казнь, чего тут разыскивать-то далее?
— Нет, идите да узнайте точно, зачем покупали, где воровали детей, куда девать собирались, — отправил я опять к губной избе Лошакова и Муранова.
Ещё до рассвета я проснулся от звуков голосов. В проходной к опочивальне комнате препирался Лошаков с охраняющим мой ночной покой истопником.
Встав, накинул кафтан и вышел к спорящим.
— Что узнали от татей головных?
— Лютое дело, княже, — хрипло ответил Лошаков.
Видимо, прошедшая ночь ему далась тяжело, лицо посерело, глаза сверкали лихорадочным блеском. Осенив себя крестом, Иван пересказал события недавнего прошлого.
— С третьей пытки, как начали огнём жечь, стали воры согласно показывать. — Произнеся это, телохранитель помялся и продолжил: — Хоть многия ятые у тех злодеев детишки и нехристи, лживо крещённые, а и их на такую долю обрекать не мочно, Господь не простит. Тати, нами пойманные, детишек на Москву да Ярославль свозили, и купленных, и за яблочко наливное приманенных. Там другие людишки, Богом отверженные, малым руки-ноги ломали, очи жгли да языки рвали. Сломатые члены искривляли всячески. Кто из младенцев опосля сих мук в живых оставался — тех к лживым нищим отдавали, христорадствовать. Надобно тех нелюдей к стольному граду отправить, пущай их там порасспрашивают о сообщниках да казнят четвертованьем аль на колесе.
— Нет, Иван, бери людей с десяток и сам езжай, пусть один из извергов, который целее, места указывает. Пойманных — расспрашивай накрепко при видоках, потом отдавай воеводам да дьякам под роспись. Ежели кто иные места вспомнит — туда двигай. Всех, кого передал местным властям, — записывай, да кому отдал, пиши поимённо, с личным подписанием взявшего разбойников. Если кто из приказных таковых злодеев за посул отпустит — всех брата упрошу до застенков отослать, — выпалил я на одном духу.
Сон улетел напрочь. Рассказанное Лошаковым не умещалось в голове. Самое страшное, что существовал на услуги такого злодейского ремесла спрос. Нищенство — вот источник беды. При каждой церкви, при всех монастырях, при большинстве богатых дворов, не исключая мой и царский, — везде жили нищие-приживалы. Количество их выходило огромным, у каждого храма кормилось по трое-пятеро христарадничающих, а приход у той церкви, дай Бог, десять дворов. Отсюда дикая конкуренция между побирушками, желание поразить увечьями и язвами своими или принесённого с собой ребёнка. Местные жители считали подаяние милостыни одним из важнейших христианских обрядов, лучшим способом замаливания грехов. Конечно, находились среди собирающих пропитание Христа ради настоящие калеки и увечные люди, существовали одинокие женщины и сироты, но систему требовалось как-то ломать. Видимо, введение домов призрения и сиротских общежитий стало уже необходимостью, одни монастыри с этим справиться не могли, да, по сути, и не желали.
Глава 33
В последующие десять дней, несмотря на протесты Ждана, Углич почти на одну восьмую часть стал населён финнами. Почти четыреста выкупленных полоняников заполняли все свободные избы, множество освобождённых подселили к посадским, несмотря на протесты местных жителей. Тучков был страшно недоволен и не уставал мне выговаривать:
— Почитай всё серебро наторгованное — четыреста рублей растратили. Ладно бы продать потом полон подороже, так нет — будто христиан в уезде осаживаем. Есть у нас в купле с десяток каянцев-охотников, их в верховья Мологи пошлём, есть суми-рыбаки — этих в наши рыбацкие слободы, карелам пахотным тоже место найдём. Но у нас же двести шестьдесят душ баб и детишек из емьских посадов — Порва-города, да Келсинка какого-то неведомого,[114] их куда девать?
— Ребятишек мастеровым покажи, может, в ученичество сгодятся, — моё предложение было встречено скептической ухмылкой. — Баб шерсть перебирать да прясть посадим. Надо горожан собрать, построить длинные дома для сего ремесла.
— У нас пряжи полно уже, ткать её не переткать. Ткачиха уж двух учениц взяла, а толку чуть, уж больно неловки.
Делать было нечего, я с дядькой поплёлся осматривать нашу малую ткацкую мастерскую. В ней, устроенной в бывшей женской части терема, стояло уже два ткацких стана, и места точно хватило бы ещё для трёх таких же устройств. Опытная ткачиха быстро двигала ногами брусья станка, попеременно с этим ловко перебрасывая ткацкий челнок из руки в руку. Две её нерадивые ученицы возились у другого устройства, пытаясь выткать ткань с чуть более широким полотном, они деревяшку с помещённой внутри ниткой передавали друг другу медленно, от того производственный процесс шёл еле-еле. Если у обученной ткачихи челнок летал между нитями основы как волан бадминтона, то её наперсницы кидать его даже не пытались, боясь не поймать. Именно ассоциации с игрой в бадминтон навели меня на мысль, что запускать челнок лучше с помощью рычажных ракеток, не вставая от педалей перемещения рам ткацкого стана. Немедленно был вызван специалист по механизмам, плотник с недавно полученной фамилией Ефимов. Объяснив ему принципиальную схему требуемого устройства, я направился вместе со Жданом осматривать места под размещение будущих мастерских.
