— Нет, — сказал я.
Он разочарованно вздохнул.
— Рад был нашей встрече, — сказал я. — Посмотрите, нет ли кого на площадке.
Он с готовностью бросился выполнять эту просьбу, открыл дверь, выбежал на лестничную площадку, вернулся и подобострастно доложил, что все в порядке.
Я вернулся в отель, закрылся в своем номере и никак не мог освободиться от чувства неудовлетворенности встречей с Фишером. В конце концов, чтобы избавиться от этого ощущения, я принял душ и лег спать, помня, что утро вечера мудренее, и завтра наверняка я пойму причины столь непонятного поведения будущего источника информации.
И хотя я был утомлен, спал, как всегда за кордоном, вполглаза.
Щелчок с оконное стекло я услышал сразу.
Некоторое время я лежал в постели с открытыми глазами, пока не услышал второй щелчок по оконному стеклу. Кто-то бросал камешки в мое окно на втором этаже.
Я вскочил с кровати и подошел к окну. Внизу стоял мужчина в пиджаке и шляпе. Он развел руками. Я понял его и открыл окно.
— Тебе привет от дяди Жени, — сказал он. — Спускайся сюда по простыне.
Когда тебе предают привет от дяди Жени, все, что следует потом, можно считать исходящим из уст самого дяди Жени.
Я мгновенно оделся, связал между собой две простыни, прикрепил один конец этой связки к раме и стал спускаться вниз. Разумеется, этой длины мне не хватило и пришлось прыгать. Но расстояние было небольшое, и лишнего шума я не наделал. Мы прошли по гостиничному садику, перепрыгнули через забор. Там нас ждал автомобиль, в который мы сели и поехали по ночным улицам Бад-Зальцунгена.
И я, и водитель, и мужчина в шляпе молчали до тех пор, пока не выехали из города.
Когда огни Бад-Зальцунгена исчезли из вида, незнакомец в шляпе сказал:
— Приятно все-таки работать в Германии. В Союзе тебя бы арестовали ночью в гостинице. Но в отличие от спецслужб их телевизионщики ночами не работают.
— А при чем здесь телевизионщики? — спросил я.
— Потому что в вестибюле тебя пасли и ждали утра, чтобы не только арестовать, но и снять все это на телекамеру.
— Так я мог стал телезвездой?
— Боюсь, что ты ей уже стал, — ответил мужчина в шляпе. — Все подробности потом, когда вернемся в Карлхорст.
Перед погранпереходом с Восточной Германией он протянул мне мои новые документы.
— Изучи, пока подъезжаем, чтобы не ошибиться при проверке.
Я открыл паспорт, оттуда на меня смотрела моя фотография, но с другими установочными данными.
Когда мы приехали в Карлхорст, было уже утро. Мой спасатель связался со своим руководством, и передал мне распоряжение дяди Жени: отдыхать до завтрашнего дня.
Я пришел домой. Жена только что встала с постели.
— Приготовить тебе завтрак? — спросила она.
— Нет, — ответил я, — мне надо сначала выспаться.
Я уже натягивал на себя одеяло, когда она сказала:
— Спи, — а потом добавила: — А мы вчера у соседей смотрели телевизор, Западную Германию
— Ну и что? — уже засыпая, спросил я.
— Там тебя показывали, ты кого-то вербовал.
Сон у меня как рукой сняло, я попросил жену приготовить мне кофе, выпил его, позавтракал, но усталость все же сказалась, и я лег-таки спать, понимая, что завтра мне предстоит трудный день. Что делать: у победы тысяча отцов, поражение — всегда сирота.
Корбалевич
Вернувшись в свой кабинет после встречи с Ухналевым и Виктором Сергеевичем, Корбалевич сел за стол и вытащил из «файлика» рукопись.
Лет пять назад, когда он только что стал начальником отдела, а Б.Н. уже давно был пенсионером, Корбалевич стал уговаривать его написать мемуары.
Б.Н. долго думал, а потом сказал:
— Леня, я не секретарь ЦК, чтобы писать мемуары. Давай я напишу записки. О том, как мы работали в послевоенные годы за кордоном.
На том и сошлись. Однако сколько ни встречались они на двадцатое декабря в стенах их оперативной альма-матер, Б.Н. разводил руками, мол, еще не приступил. Потом он умер.
И вдруг жена Б.Н. звонит Леониду и говорит, что, разбирая бумаги мужа, нашла конверт, на котором была надпись: передать Корбалевичу Л.А.
Так рукопись Б.Н. попала к нему.
Корбалевич посмотрел на первый ее лист: «Карлхорст, — значилось там, — 1956 год».
Он пожалел, что не захватил рукопись с собой на квартиру Ухналева. Ухналев мог бы уже сейчас ее читать. Ну да ладно, скорее всего, это не последняя их встреча. Старики настроены решительно, и они с тропы войны не сойдут.
А что делать ему? Можно, конечно, сходить к начупру с заявлением Расима Сатыпова, но делать этого сейчас не надо. Могут возникнуть многие вопросы, на которые у него нет ответа. Значит, как всегда обычный путь — изучаем оперативную обстановку, а потом уже идем к начальству. Причем к начальству идем не за решением, которое оно должно принять, а с готовым вариантом решения, а то и двумя.
Корбалевич набрал номер оперативной связи и пригласил к себе молодого сотрудника по фамилии Михно.
— Петро, — сказал он ему, — как обстановка вокруг посольств?
— Пока все в норме, активность типичная для лета.
— Скажи-ка мне, пожалуйста, а почему посольство некоей Каморканы значится у нас представительством. Это что, попытка спрятаться за статус представительства, чтобы не попасть в поле зрения контрразведки?
— Я могу только предположить, — ответил Михно. — Обычно у нас аккредитируются два вида посольств. Те, которые возглавляются Чрезвычайными и Полномочными послами, и те, кто представлен Временными Поверенными. Почему Каморкана избрала такой статус, мне трудно сказать. В Москве у нее полноценное посольство.
— Ты можешь мне прямо сейчас сделать расклад по сотрудникам, которые там работают?
— Нет, дело в том, что в МИДе тоже не могут понять этот статус. Они полагают, что это некий переходный этап к посольству.
— И поэтому у них ничего нет?
— Именно.
— Ладно, мне завтра к утру все, что есть по сотрудникам-мужчинам.
— Все понял, мне можно идти?
— Иди.
— А результаты оформить…
— Пока не оформляй, нет времени, просто доложишь мне обстановку, и все.
После ухода Михно Корбалевич зашел к Гольцеву.
— У тебя остался знаменитый цейлонский чай? — спросил он своего зама.
— Тебе зеленый, красный, черный или цветочный, — спросил Гольцев, весьма гордившийся тем, что разбирается в чаях.
— Давай зеленый, — произнес Леонид. — Говорят, он давление снижает, а у меня что-то голова стала побаливать.
— Не соблюдаешь режима труда и отдыха, начальник, — сказал на это Гольцев.
— А вот я у тебя и отдохну, — заметил Корбалевич и сел за приставной столик.
Гольцев между тем стал засыпать в чайник зеленый чай, заливать его кипятком, а потом вышел из кабинета.
— Ты где был? — спросил его Корбалевич, когда Гольцев наконец вернулся.
— Выливал воду.
— Заваренную?
— Ну да.
— А зачем?
— Затем, что это зеленый чай. И его нужно пить со второй или третей заварки. Это один из немногих случаев, когда женщина полезней девушки.
— Господи, при чем тут женщины и девушки?
— Еще один признак того, что тебе, начальник, отдыхать нужно.
— Почему?
— Плохо соображаешь вне профессиональных сфер деятельности.
Гольцев еще раз залил кипятком чайник, накрыл его стеганой рукавицей.
— Пусть подушится, — сказал он.
— Попарится, ты имеешь в виду.
— Подушится, — повторил Гольцев. — Парятся в бане и веником, а чай должен подушиться, то есть стать душистым.
Выждав несколько минут, Гольцев плеснул в две кружки немного заварившегося чаю и поставил перед начальником вазочку с кусочками сахара.
— Не вздумай бросать сахар в чай, — сказал он, — только вприкуску, иначе весь вкус поглотит сахар.
И они начали пить чай. Правда, слово «пить» относилось больше к Гольцеву. Он действительно пил напиток: делал небольшой глоток, отставлял чашку, перебрасывался несколькими словами с Корбалевичем, снова делал меленький глоток.
Корбалевич же, выпив первую порцию по правилам, которые навязал ему Гольцев, долил в чашку чаю, чуть остудил, бросил в рот комочек сахара и запил его тем, что было в чашке.
— Ты варвар! — сказал на это Гольцев. — Пить чай — это целая процедура.
— Ладно тебе, цивилизованный ты наш, скажи лучше, у тебя остались связи официальные и неофициальные в Москве?
— Ты же знаешь, что остались, — ответил Гольцев, нисколько не ускорив процесс поглощения чая и не смущаясь тем, что начальник уже перешел к служебным вопросам.
— Тогда сделай доброе дело, узнай, не стажировались ли в резидентуре посольства Каморканы в Москве люди, которые потом появились у нас? И не проходили ли они по учетам, неважно каким, как представители, или, на худой конец, люди, имеющие причастность к спецслужбам Каморканы?
