Видимо, брови Расима поползли вверх. И тогда Эрдемир пояснил, что такие комнаты сейчас непременный атрибут не только посольств и других дипломатических представительств, но и серьезных фирм, которые дорожат своими секретами и беспокоятся о безопасности и благополучии своих друзей.
«Таких друзей, — мысленно отреагировал на это Расим, — за нос да в музей».
Эрдемир неторопливо разлил чай в чашки, подвинул одну из них Расиму. Они стали пить чай, заедая сушеными фруктами и маленькими кубиками пирожных.
— Как тебе наш Поверенный? — спросил Эрдемир.
— Я не Господь Бог, — сказал Расим, — чтобы оценивать вашего Поверенного.
— Дипломатичный ответ, — констатировал Эрдемир. — А как прием?
— Это был первый дипломатический прием в моей жизни, и мне не с чем сравнить.
— И это принимается, — сказал Эрдемир.
Ему почему-то было весело.
— Как твои финансовые дела?
— А ты хочешь попросить меня вернуть долг?
— Нет, — сказал Эрдемир, — долг я тебе прощаю. Потому что это долг друга. А теперь я тебе предлагаю не дружеские, а вполне официальные отношения. Которые к тому же будут хорошо оплачиваться, и ты можешь бросить свою школу и вести тот образ жизни, который тебе больше по душе.
— Надеюсь, это будет не шпионаж?
— Дался вам в России этот шпионаж!
— Мы в Беларуси.
— И в Беларуси тоже. Сейчас в мире нет шпионажа.
— А что есть?
— Коммерческие отношения деловых людей, в которых одна сторона предоставляет услуги, а вторая оплачивает их.
— Ну, если так, но без дураков…
— Конечно, без них. Отныне встречаться будем не здесь. У нас есть специальные квартиры в городе.
— Ну, вот, а ты говорил, что шпионажа не будет.
— Его действительно не будет. И вся эта конспиративность нужна лишь для того, чтобы тебе, как это… не сделали лапти.
— Не сплели лапти, — поправил его Расим.
— Пусть будет так…
— Как там Фарук?
— Я его не видел очень давно.
— Он по-прежнему в оппозиции к существующему режиму в Каморкане?
— Вряд ли он оппозиционер. Он, скорее всего, фронда, но фронда, пытающаяся своим фрондированием обратить на себя внимание.
— Зачем ему это?
— Человеку всегда нужно выделиться из общей массы, чтобы его случайно не затоптали.
— А не приведет ли это к обратному результату? — спросил Расим.
— Может и привести, если уж ты не только высунулся, но и вылез поперек других.
— Значит, во всем нужна мера?
— Да, и во фрондировании тоже.
— Вот если бы ты остался филологом, а не ушел в дипломаты, — сказал Расим, — я бы привел тебе некое стихотворение, которое от имени чиновников было опубликовано в 1953 году в журнале «Крокодил». Звучало оно так:
Нам, товарищи, нужныПодобрее Щедрины.И такие Гоголи,Чтобы нас не трогали.
— К чему ты его привел?
— Да все к тому же. Везде одно и то же… Нужно высунуться, но высовываться нужно чуть-чуть, иначе тебя свои же и затопчут… Говори адрес квартиры.
— Погоди, до адреса мы еще дойдем. Ты скажи мне, за это время пока мы не встречались, ты не заметил вокруг себя ничего странного?
— Нет.
— И мир не стал другим.
— Нет, не стал.
— Хорошо, мир остался прежним, но ты стал смотреть на него другими глазами.
— Нет, Эрдемир, я смотрю на него так же, как и до поездки в Анталию в прошлом году.
— А почему ты перестал ездить в Турцию?
— Потому что поссорился со своим приятелем, главой фирмы, в которой я работал и благодаря которой ездил в Турцию.
— Ты можешь это доказать?
— Эрдемир, я ничего не буду доказывать. Если ты такой досужий, узнай это сам.
— Ладно, не сердись, — сказал Эрдемир. — Ты должен быть готов к проверкам, ведь нам с тобой придется работать.
— Эрдемир, — сказал Расим, — если ты не доверяешь мне, давай не будем работать.
— Еще раз говорю, не сердись, — сказал Эрдемир. — Ты мог бы узнать номера телефонов сотрудников Министерства легкой промышленности?
— Я не пробовал, но могу попытаться.
— Попытайся, пожалуйста, это будет так называемая двойная проба. Я пробую тебя, ты — меня.
— Ну что ты меня пробуешь, это понятно, но как я тебя пробую?
— Весьма просто: ты даешь мне информацию, я тебе плачу. Мне не нравится качество информации, я плачу меньше. Тебе не нравится оплата, ты говоришь мне об этом. Идет?
— Давай об этом поговорим после того, как ты мне заплатишь хотя бы один раз.
— Ты сомневаешься в этом?
— Пока да.
— А разве я не заплатил за тебя там, в Анталии?
— Заплатил.
— Ну так в чем дело?
— Дело в некоторых неясностях, недомолвках и недоговоренностях.
— Не волнуйся, это все пройдет после нескольких встреч.
— Ты полагаешь?
— Я это знаю… Слушай меня внимательно. Вот тебе мобильный телефон, sim-карту поставишь в офисе оператора и сообщишь Бахадыру номер. Если тебе звонит Бахадыр и приглашает в представительство к определенному часу, то ты воспринимаешь эту информацию и приглашение адекватно.
— То есть прихожу в представительство.
— Да.
— Но если звоню я и говорю, что нужно встретиться в представительстве, то ты идешь по указанному мной адресу на улицу Максима Богдановича, за два часа до указанного срока. Запомни это. Да и вот еще. Ты не пугайся, пожалуйста, но некоторое время мы за тобой присмотрим. Для твоей же безопасности. И Бахадыр передаст тебе еще один мобильный телефон. Можешь с него звонить кому угодно. Но только не мне. Я сам буду набирать тебя, когда мне понадобится.
Б.Н. История пятая
Удивительнее всего, что мой провал почти не сказался на моей карьере. Правда, за кордон с того момента я почти не выезжал, да и Ефимов дулся на меня некоторое время, мол, «подставил я его непрофессиональными действиями». Но большое начальство рассудило: «Где пьют, там и льют», — и никаких оргвыводов в отношении меня не сделало.
Спустя некоторое время технари предоставили мне запись той передачи телевидения Тюрингии, где я вербовал бедного Фишера. Передача была прекрасно смонтирована. Сама наша беседа прерывалась комментариями ведущего, а Фишер долго говорил о том, что на роль инициативника[25] его подтолкнули события 1953 года, когда массовые беспорядки в Восточной Германии едва не привели к падению социалистического режима и объединению Германии.
Из любопытства я стал просматривать материалы событий пятилетней давности, где нашел прелюбопытнейшие данные.
В 1952 году Штази буквально захлебывалась от всплеска активности со стороны противника.
В западных секторах Берлина активизировали свою работу такие организации, как НТС, «Группа борьбы против бесчеловечности», «Восточное бюро», «Союз немецкой молодежи». Их агентура и группы провокаторов распространяли среди населения ГДР листовки и слухи антиправительственного содержания.
Только за предшествующий массовым беспорядкам год Штази было арестовано 2625 человек, 600 из них подозревались в шпионаже, который они осуществляли с позиций 35-ти западноберлинских и западногерманских подрывных центров. Профессионалам было ясно, что готовится какая-то большая подрывная акция. Но структуры СЕПГ никак не реагировали на изменение обстановки. В результате 16–17 июня 1953 года начались массовые забастовки на предприятиях Восточной Германии. Но и после этого руководство СЕПГ не проявило должной активности и не реагировало на явные провокации подстрекателей. Так, без соответствующей реакции партийного руководства оставались случаи подобные тому, что произошел в Берлине 16 июня, когда в ответ на призывы прекратить забастовку, толпа убила женщину диктора и избила водителя машины с радиоустановкой.
Пик массовых беспорядков в Восточном Берлине пришелся на 17 июня, когда на улицы вышли более пятидесяти тысяч человек. Одна из колонн демонстрантов численностью свыше 10 тысяч снесла полицейский кордон и направилась к зданию правительства ГДР. Нападавшие разоружили и избили полицейских, захватили здания правительства и СЕПГ. В это время к погромщикам пришло подкрепление из западных секторов Берлина в количестве более тысячи человек. Они начали громить киоски, поджигать автомашины.
При видимой стихийности этого выступления радиоконтрразведка фиксировала небывалую активность в эфире Мюнхенского разведцентра и шпионских радиопередатчиков. В городе Гросспашлебен военные контрразведчики захватили радиста американской резидентуры Винтцлера во время работы на радиопередатчике. Оперативной группе уполномоченного МВД СССР в Германии удалось задержать другого агента-радиста, жителя города Галле Эккариуса. На следствии они сознались, что были завербованы американцами во время своих выездов в Западный Берлин.
