Андрейка еле-еле переводил дыхание. Кровь ему ударила в голову. Он крепко сжал руку Мелентию.
- Легше, сатана! Пальцы сломишь!..
- Говори, говори! Какой конец? - задыхаясь, прошептал Андрейка.
- И вот однажды, в солнечный весенний день, на Красной горке, они повенчались... А боярин в этот же день умер... Не перенес такого стыда.
Андрейка облегченно вздохнул, несколько раз перекрестился за "упокой души боярина".
- Ну, а что же стало с холопом?
- Хозяином в вотчине заделался сей холоп.
- Хозяином? - живо переспросил Андрейка.
- Да. Хозяином. И сказал он своей жене: "Все одно я жить на свете не буду!" Пришла на боярышню новая беда-напасть. Сердце, так сказать, петухом запело, заныло - нет мочи! "Что ж тебе надо, чтоб ты жил и дитятка нашего дождался?" Тут холоп стукнул кулаком по столу и сказал: "Хочу я всех холопов и людей из вотчины разогнать. Пускай живут сами по себе, а мы с тобой сами по себе... Пускай они нам не мешают... Тогда я и дите свое ждать буду и растить его буду..." Думала она, думала, да и сказала: "Ладно, делай, как знаешь!" Из горла кус вырвал!
Андрейка обнял Мелентия и облобызал:
- Спасибо, брат! И про непогоду я забыл... Хорошо кончилось. Славно! И я бы так поступил.
Утром войско двинулось дальше. Вьюга стала утихать, но все дороги за ночь так замело, что на каждом шагу приходилось расчищать путь. Толпы даточных людей с лопатами накидывались на сугробы, отбрасывали в стороны снег. Как и всегда, наибольший порядок и стойкость в походе соблюдали стрельцы. Пешие и конные отряды, каждый в тысячу человек, разбившись на сотни, бодро и ровно шли в своих полках, подавая другим пример.
Андрейка всегда любовался ими, и сердце его радовалось, что в рядах московского войска есть такие молодцы. С такими не страшно, непременно победишь!
В последующие ночи на темном небе появились огни - бледные сполохи; воины, осеняя себя крестным знамением, шептали один другому разные страшные предсказания - общее мнение было таково, что впереди государство ожидают лютые воины, что много людей поляжет в боях с проклятым врагом, но победить надо!
Ночи, озаренные синими, зелеными и желтыми лучами, неотступно сопровождали войско.
VII
Двадцать второго января 1558 года утром русское войско перешло границу вблизи города Пскова.
Под звуки труб и набатный гул московские ратники вступили в ливонскую землю.
Черными живыми крестами в сером, унылом воздухе закружилось горластое воронье. Низко волочились космы облаков над пустынными полями и темными буграми холмов. Заметно потеплело. Воздух стал влажным, как это бывает перед таянием.
С гиканьем и свистом ертоульные рассыпались по окрестностям.
Ливонские власти не чинили помехи - границы были открыты.
Углубившись версты на три внутрь страны, осторожный, неторопливый Шиг-Алей собрал около себя воевод, чтобы рассудить, кому и куда идти. Один отряд войска под началом князя Куракина, Бутурлина и боярина Алексея Басманова уже до этого ушел на север, к Нарве. Ему было наказано расположиться в крепости Иван-города, впредь до особого уведомления. Теперь перед воеводами была задача разбить войско на небольшие отряды, чтобы они разошлись по прирубежной полосе Ливонии, предавая огню и мечу орденские земли.
Шиг-Алей напомнил приказ царя: не осаждать крепостей; совершать пока разведывательный поход; при пожоге и разорении сел и деревень щадить черный люд, то есть латышей, ливов и эстов, но жестоко наказать ливонских дворян в их вотчинах и деревнях. Дерпт решено было не брать осадой, а "попугать". За это дело взялся сам Шиг-Алей.
О завоеваниях речи не было. Шиг-Алею царь доверил заключать договоры с ливонском магистром, коли к тому повод явится. Для себя Иван Васильевич посчитал унизительным вести переговоры с "князьками и попами" немецкими. Так и заявить им, что "государь с вами никакого дела не желает иметь".
Настоящей войны при таких условиях не предвиделось. Да и со стороны врага не было ни малейшего признака противодействия.
Шиг-Алей послал воеводу Барбашина с отрядом из русских и татарских полков действовать вдоль литовской границы. Отойдя несколько верст от рубежа, они должны были разделиться на мелкие отряды и разорять ливонские земли, "под носом у литовского короля".
Шиг-Алей более всего полагался на татар. Он знал, - они пощады "неверным" не дадут. Чем больше убытка они наделают неприятельской стране, чем больше побьют немцев, тем скорее магистр запросит мира. Напуганное ливонское дворянство заставит своих правителей поклониться царю. Таков был обычай татарских нашествий.
Андрейка, Мелентий и Васька Кречет пошли с пушкарским караваном при войске Шиг-Алея. Войско это направилось прямиком к крепости Дерпт, а потому и наряда Шиг-Алей взял с собой немало.
Ночью наводило ужас зарево.
В окрестностях Дерпта горели деревни. Татарские всадники, черные, гибкие, стрелою носились по опустевшим улицам и поджигали деревянные крытые соломою дома пуками горящей пакли на копьях.
Обоз, с которым шел наряд Андрейки, к вечеру стал в роще на бугре, недалеко от Дерпта. Пушкари бездействовали. Издали откуда-то доносились протяжные крики татарских и казацких всадников и отдаленный топот множества коней. Андрейка тосковал о том, что ему не проходится испробовать своего наряда в огневом бою. Изредка слышались выстрелы самопалов и пищалей, еще более раздражая нетерпеливых пушкарей.
К пушкарям прискакал гонец:
- Готовься! Из крепости вышли!
Розвальни с нарядом потянули на пригорок. Отсюда отлично был виден замок. Пушки взвалили на подставы. Вдали, около замка, метались люди с факелами. Их было много. Лязгало железо. Слышались отдаленные крики. Топот коней. Около замка началась схватка.
Воевода дал приказ пушкарям сделать залп по крепости.
Андрейка заложил в пушки ядра.
Блеснула молния, последовал удар. Люди с факелами заметались уже на стенах замка. Видно было, как спустили на цепях мост, отворили ворота... Факелов в поле около замка не стало видно.
В ворота хлынула толпа ливонских ратников. Снова - вой трубы.
Пушки андрейкиной десятни сделали еще залп. Теперь по толпе в воротах.
Прискакавший из-под замка Василий Грязной остановился. Достал тряпку, подошел к Андрею.
- Завяжи!..
- Эк тя лобызнули, Василь Григорьич!..
Андрей заботливо стер снегом кровь со лба у Грязного и принялся завязывать ему рану.
- Каленою стрелой ахнули, дьяволы! - ворчал Грязной. - Да уж и мы их побили немало... Попомнят нас!.. Полны рвы нарублено их у крепости... Злые, демоны!
В полночь все затихло.
Приказ был не разводить костров.
Холодно. Начинала пробирать дрожь; Андрейка и Кречет, как и в прошлые ночи, укрылись под рогожами и войлоком и, сидя на корточках спиной к пушкам, задремали. Так теплее. Правда, дышать трудновато, но все же лучше, нежели в шалаше.
Пушкари по очереди караулили.
Царь, получив вести о переходе войском ливонского рубежа, строго-настрого запретил продажу вина, гусель гудение, русалочьи игрища, пиры, плясанье, сопели, ворожбу, блудодеяние в соблазн другим, срамословие и всякие иные "бесстыдные дела"...
Во всем государстве был объявлен великий пост. Мясо везли только войску, а в Москве, городах и вотчинах "едение телес" было запрещено.
Колокольный звон гудел над Москвою круглые сутки.
Приуныли шуты и скоморохи. Нельзя уж стало им потешать народ на базарах, в кабаках и на свадьбах своими "бесовскими чюдесы", "глумами и песнями"... Даже сопели, гусли и домры пришлось убрать. Строг царь-государь! Беда, коли ослушаешься! Пристава да сторожа, поди, только того и ждут. Везде они! По улице идешь - хоть шапки не надевай. Недаром говорят: "У царя колокол по всей земле".
Притихли и на посадах. Того нельзя, другого нельзя. Гляди в оба! В церкви не только ругаться и драться - разговаривать запретили. За каждое слово бранное клади деньгу. Попы оживились. Так и смотрят за богомольцами, а ведь известно: "от вора отобьюсь, от приказного откуплюсь, а от попа не отмолюсь!"
Кто не знает, что бог любит праведников? Однако бес все около ходит, да и на грех наводит. Не хочешь соблазна, а он тут как тут. Слыханное ли дело - срамословие запретить! А без него как без молитвы. Одним словом, рад бы в рай, да грехи не пускают.
Порядки строгие пошли, неслыханные: думай постоянно о боге!
- Тесно стало жить! На просторе только волки воют, - подтрунивали втихомолку пересмешники.
Опустели площади, улицы, кабаки... Торжища - скучные, невеселые. Приедут мужики, привезут сена, либо овса, либо звериных шкур и прочего, померзнут, да и опять уедут. Куда делись все эти сапожники, чоботные мастера, седельники, пирожники, серебреники и прочих многих ремесл мастера? Одни иконники со своими иконами на самом виду, да свечной ряд, да гробовщики...
Все изменилось!
В Китай-городе обширные гостиные ряды и лавки, ранее оживленные улицы, площади и сады опустели. Не столько торговых людей, сколько нищих и бродячих собак.
