никак не смог бы сдержаться. Он заревел будто лев и бросил свои шесть футов два дюйма роста и двести тридцать фунтов веса на соперника.
Росс не ударил – просто шлепнул тыльной стороной кисти. Дейл пролетел три фута, за ограждение террасы, а потом девять футов вдоль склона к саду внизу.
Дейл не разбился и не сильно ударился, склон густо покрывала растительность. Снизу раздался беспомощный стон. И нескольких секунд не прошло, как зрители подбежали к лежащему и объявили, что с ним все в порядке. Но драка, само собой, закончена – что и требовалось.
– Хотел бы я, чтобы он не понудил меня к этому, – сказал Росс собравшимся зрителям.
Его искренность казалась такой настоящей и убедительной, что Даветт прямо ощутила волну благорасположения к Россу.
– Мне очень жаль, – глядя на нее, сказал он.
Лишь тогда она поняла, что он еще держит ее в руках, и захотела отстраниться, вырваться, но он заговорил снова, и на этот раз Голосом.
– Я уверен, вам хватит сильных эмоций на этот вечер, – промурлыкал он. – Давайте отведем вас наверх, пока вы не свалились с ног.
И ведь ей так захотелось спать, воображение нарисовало мягкую кровать, и никаких толп, музыки, голосов, но прохладные простыни…
– Спасибо, – прошептала она, кивнула им обоим, потому что Китти уже оказалась рядом.
Все трое уверенно зашагали наверх по широкой лестнице, потом двинулись по коридорам к спальне Даветт. Пока Китти помогала сонной Даветт раздеться и улечься, Росс куда-то запропастился.
– Ведь он и вправду изменился? – спросила Китти с очевидным удовольствием, будто нынешний вечер как-то оправдал то, что случилось у нее с Россом.
Но утомленная Даветт не ответила, хотя ей показалось, что сумела кивнуть, прежде чем уплыть в дрему.
И не увидела снов.
Даветт не была уверена даже и в том, что по-настоящему спала. Она будто парила в полусне и слышала все происходящее кругом, ощутила, когда перестал играть оркестр, люди разошлись и большой дом наконец опустел. Китти всегда на ночь оставалась в соседней спальне, еще со школы. Чуть позже Китти заговорила с Россом, и затем послышались другие звуки – шорох, бормотание, неясные стоны, – и Даветт заставила себя забыться, чтобы не слушать.
Намного позже, уже близ рассвета, она ощутила тяжесть на краю кровати и открыла глаза, чтобы закричать, велеть прекратить и убираться. Но не смогла заговорить. Его глаза сверкали. Его кожа казалась молочно-белой, а улыбка такой восхитительной. Его черные кудри сияли в свете, льющемся сквозь раскрытую балконную дверь.
– Вы хорошо меня слышали сквозь то растение? – осведомился он.
Она лежала неподвижно на спине всю ночь, а теперь, будто включенная, села.
– То есть… ты знал?
– Ну конечно, – тихо сказал он и зазвучал Голос: – Китти слышала меня и раньше. А остальные не важны.
Он погладил ее щеку, и, черт возьми, Даветт ничего не смогла с этим поделать.
– Это все было – для тебя.
Кровь будто закипела в жилах, дыхание стало резким, прерывистым, частым, и, когда рука отстранилась, Даветт чуть не закричала: «Что же со мной?» Так жаль больше не ощущать его пальцы у щеки…
Его улыбка расплылась, правая рука снова приблизилась к лицу, ногти большого и указательного пальцев сошлись вместе и щелкнули, будто зубы мелкого зверька.
Щелк-щелк…
И она поняла, где этот зверек ухватит ее сквозь тонкую ночную сорочку. Но она не могла остановить его, не могла даже перестать его хотеть. И тогда, двигаясь в такт движению ее груди, ногти сомкнулись на ее левом соске, нежно, но сильно. И от боли Даветт забилась в мучительном, невыносимо сладостном оргазме, какой не могла и представить.
Она сидела в вульгарной лимонно-зеленой комнатушке дешевого мотеля и рассказывала Команде – рассказывала Феликсу – о той первой ночи. О самом скверном. Нет, потом было и хуже – преступления, смерти. Но для нее та ночь стала худшим из худшего.
Потому что с тех пор оба знали: Росс мог сделать с ней, что только хотел и когда хотел. Тогда началось унижение. Невыносимое ощущение того, что ты – доступная никчемная дешевка, пользованный второсортный товар.
Ведь сексуальное возбуждение осталось. Даже сейчас, вспоминая и благодаря Господа Бога за то, что все закончилось, она ощущала сладкий трепет. Это напряжение чувствовали и все окружающие, кроме разве что отца Адама, чье благочестивое лицо казалось вытесанным из гранита. Но подействовало даже на Аннабель.
Даветт попыталась объяснить, в чем тут дело, хотя не была уверенной и сама. Скорее всего, суть в половинчатой лжи, в самой темной ее стороне, потому что половина лжи подразумевает половину правды, и все вместе – яд. Вампир умеет готовить его.
Вампир говорит правду, но умалчивает о том, что правда – не вся.
День после вечеринки показался одним из лучших дней в жизни. Потом Даветт поняла, что она всего лишь по-детски беспомощно пряталась от подступающей темноты. Но тогда день казался таким теплым и светлым, родным.
Годы подряд первый день любых каникул Даветт проводила одинаково: бродила по магазинам вместе с Китти. Часто ездили вместе с тетей Викторией в лимузине – и это всегда было весело, потому что восшествие тети в дверь магазина вроде «Нейман-Маркус» всегда вызывало поразительное, невероятно лихорадочное мельтешение персонала.
В тот день тетушка ощущала себя слишком усталой, но это не помешало ей, в обычной манере повелевающей двором императрицы, поднять обеих девушек рано поутру, чтобы «юные леди оделись, убрались и приготовились к столу!».
Даветт любила, когда ее поднимали вот так, заставляли суетиться и прихорашиваться под зычный голос тетушки, хихикать и похохатывать, забираясь вместе с Китти в ванную рядом со спальней.
Даветт так нравилась эта суета – потому что можно было не думать. И не вспоминать прошлую ночь. И его. И себя. И не думать про то, рассказывать Китти или нет. В конце концов, Росс – ее парень. Господи, что только она подумает, если Даветт расскажет…
Но о чем? Разве что-то на самом деле произошло?
А может, это все было жутким странным кошмаром? В смысле, ну кто может довести до такого состояния одним прикосновением? Разве возможно?
И крошечный голосок где-то на окраине рассудка пропищал: «Для Росса Стюарта – возможно. И в любое время, когда он захочет».
Но она на голосок не обратила внимания, похихикала еще немного, и вскоре подружки выбрались под солнце с чековыми книжками наперевес и кредитными картами без предохранителей. И удовольствие было как всегда, и даже больше.
Шопинг!
ШОПИНГ!!!
Они так долго и замечательно посмеялись, и потратили так много денег!
Чудесно.
А потом обедали в любимом месте, сидели, а вокруг горой громоздились пакеты с покупками. Как всегда, обслуживал их Луиджи и отпускал свои обычные изощренные колкости про богатых самодовольных девчонок и то, что бывает с такими после революции, которая посчитается с богатыми.
