не сделал Поппи ничего плохого. Никогда.
Дверь ее дома открылась. Оттуда выбежали Саванна и Айда, а следом за ними и Поппи. Все трое о чем-то разговаривали между собой. Потом, словно почувствовав на себе мой тяжелый взгляд, Поппи посмотрела в сторону нашего дома и заметила меня.
Сестры проследили за ее взглядом. При виде меня Айда улыбнулась и помахала рукой. Саванна, точно так же как ее папочка, смотрела на меня с молчаливой тревогой.
Я кивнул Поппи, и она медленно направилась ко мне. Айда и Саванна не отставали. Поппи была красива, как и всегда. Красная юбка до середины бедра, черные колготки, замшевые ботинки без каблука. Темно-синее пальто. Под ним виднелась белая блузка и черный галстук.
Просто прелесть.
Поппи остановилась передо мной. Девочки держались чуть поодаль. Я должен был удостовериться. Получить подтверждение, что она моя, что мы вместе. Я оттолкнулся от поручня и бросил сигарету на землю. Взял лицо Поппи в свои ладони, притянул ее к себе и поцеловал. В этом поцелуе не было нежности. Мне он требовался для другого. Я ставил клеймо, помечал Поппи. Давал всем понять, что она — моя.
А я — ее.
Этот поцелуй был средним пальцем, выставленным для всех, кто попытался бы встать у нас на пути. Я отстранился. Щеки Поппи горели румянцем, губы припухли.
— Отправь его в свою банку, — предупредил я.
Сбитая с толку, Поппи растерянно кивнула. Позади послышалось хихиканье. Смеялись сестры. Точнее, Айда. Саванна только глазела на нас, открыв рот.
— Ты готова? — Я сжал руку Поппи в своей.
— Мы так и пойдем в школу? — спросила она.
— Да, — нахмурился я. — А что?
— Но тогда все узнают. Все будут говорить и…
Я снова прижался к ее губам и, отстранившись, сказал:
— Так пусть говорят. Раньше ты о таком не волновалась. И не начинай.
— Они решат, что мы снова вместе.
Это начинало меня злить.
— Так и есть, — твердо произнес я.
Поппи моргнула. Потом моргнула еще раз. А потом улыбнулась, начисто гася мой гнев, взяла меня под руку и прижалась головой к моему плечу.
— Тогда да, я готова, — сказала она и посмотрела на меня снизу вверх.
Я задержал взгляд на ее лице. Пусть наш поцелуй и был вызовом для всех, кто не хотел видеть нас вместе, но ее улыбка показывала средний палец тьме внутри меня.
Саванна и Айда подбежали к нам, и мы всей компанией направились в школу. Перед самым поворотом к вишневой роще я обернулся через плечо. Мистер Личфилд смотрел нам вслед. Лицо его было темнее тучи, и я напрягся, но стиснул зубы. Эту битву ему не выиграть.
Всю дорогу до своей школы Айда трещала без умолку. Поппи смеялась и с нежностью посматривала на младшую сестренку. И я понимал почему. Айда была миниатюрной копией Поппи. Вплоть до ямочек на щечках.
Саванна была совсем другой. Замкнутой, вдумчивой. Готовой ревностно защищать и оберегать старшую сестру.
Помахав нам рукой на прощание, Саванна повернула к своей школе.
— Такая тихая сегодня, — заметила Поппи, провожая ее взглядом.
— Это из-за меня, — сказал я.
Поппи недоуменно покачала головой.
— Нет, — возразила она. — Ты ей нравишься.
Я стиснул зубы, а потом пожал плечами:
— Ей нравился прежний Руне. Понимаю. Она беспокоится, как бы я не разбил тебе сердце.
Поппи потянула меня под дерево рядом с входом в нашу школу. Мы остановились, и я отвел глаза.
— Что случилось? — спросила Поппи.
— Ничего.
— Ты не разобьешь мне сердце, — произнесла она со стопроцентной уверенностью. — Парень, который возил меня в бухту, а потом послушать оркестр, не может его разбить.
Я молчал.
— Кроме того, если мое сердце разобьется, с твоим случится то же самое, помнишь?
Я раздраженно фыркнул. Поппи толкнула меня, прижимая спиной к дереву. Я видел заходящих в школу учеников. Большинство во все глаза пялились на нас. Многие уже начали перешептываться.
— Ты можешь сделать мне больно, Руне? — требовательно спросила Поппи.
Пораженный таким упорством, я заглянул в ее глаза:
— Никогда.
— Тогда к черту всех тех, кто считает иначе.
Я рассмеялся, тронутый ее горячностью. Поппи улыбнулась и, подбоченясь, поинтересовалась:
— Ну, как я тебе? Гожусь в плохие девчонки?
Неожиданно для Поппи я схватил ее за плечи и поменял нас местами, прижав ее к дереву. Прежде чем она успела что-либо сказать, я накрыл ее рот поцелуем. Неторопливым, глубоким. Губы Поппи раскрывались, пропуская мой язык. Я ощутил ее сладкий вкус и отстранился.
Поппи тяжело дышала.
— Я знаю тебя, Руне. Ты не обидишь меня, — сказала она, зарываясь пальцами в мои влажные волосы, после чего сморщила нос и с легкой улыбкой добавила: — Жизнь даю.
В моей груди медленно зарождалась боль.
— Не смешная шутка.
— Смешная. — Поппи вытянула большой и указательный палец, оставив между ними небольшой промежуток. — Немножко.
Я тряхнул головой:
— Ты знаешь меня, Поппимин. Только ты. Знаешь таким, какой я есть для тебя. Только для тебя.
Поппи одарила меня пристальным взглядом.
— Возможно, в этом и заключается проблема, — сказала она наконец. — Если бы ты пустил в свой мир других людей… Если бы показал тем, кто тебе дорог, другого тебя, того, что скрыт за всей этой темной одеждой и мрачным видом, они не стали бы судить тебя так строго. Увидев твою истинную душу, они бы приняли тебя таким, каким ты предпочитаешь быть.
Я молчал, а Поппи продолжала:
— Например, Элтон. Какие у тебя с ним отношения?
— Он еще ребенок, — ответил я, не понимая, что Поппи имеет в виду.
— Он маленький мальчик, который просто обожает тебя. Маленький мальчик, который грустит оттого, что ты не разговариваешь с ним, не проводишь с ним время.
— Откуда ты знаешь?
— Он сам мне это сказал, — ответила Поппи. — Его это очень расстраивает.
Я представил плачущего Элтона и тут же отогнал этот образ. Мне не хотелось об этом думать. Возможно, мы не особо ладили, но я не хотел бы видеть его слезы.
— Знаешь, почему он носит длинные волосы? Почему отбрасывает их точь-в-точь, как ты? У него это здорово получается.
— Элтон носит длинные волосы потому, что он норвежец.
Поппи закатила глаза:
— Не каждый мальчик-норвежец носит длинные волосы. Не говори глупости. Он подражает тебе, хочет быть похожим на тебя. Копирует твои привычки и манеры. Хочет, чтобы ты его заметил. Он тебя обожает.
Я опустил голову, уставившись в землю. Поппи взяла в ладони мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза.
— А твой папа? Почему ты…
— Хватит! — грубо оборвал я, не желая говорить еще и об отце. Он увез
