– Ты не мог бы сесть за руль? С меня на сегодня довольно.
– Конечно. – Ее коллега взял ключи и сел на место водителя. Пия расположилась рядом, а Ким сзади. За всю дорогу никто не проронил ни слова, и Пия была благодарна им за тишину. Дороги были пустынны, а на высоте Кёнигштайна дождь сменился плотным снегопадом. Только сейчас Пия увидела СМС от Боденштайна. Появился Эрик Штадлер. После пресс-конференции поеду туда.
Эрик Штадлер. Любил ли он свою сестру? Каково было ему видеть, как она годами мучилась? Может быть, самоубийство его сестры послужило триггером для всех следующих убийств? У Эрика Штадлера и его отца была двойная причина ненавидеть Ренату Роледер, Дитера Рудольфа и Фрица Герке. Пия зевнула. В машине было тепло, и ее разморило. Сейчас она могла бы быть вместе с Кристофом на корабле и беззаботно нежиться на солнце. Вместо этого она ехала сквозь темень и снегопад и при этом ни на шаг не продвинулась в расследовании! Это было страшно – лишь реагировать, а не действовать. Четыре жертвы! А они до сих пор блуждают в потемках.
– Ну вот мы и приехали, – сообщил неожиданно Джем, и Пия испуганно вздрогнула. – Свет горит, кажется, они дома.
Ким закрыла свой айпэд, они вышли из машины, позвонили и с трудом по снегу, высота которого доходила до щиколотки, стали пробираться к двери дома Винклеров.
Мать Кирстен Штадлер, Лидия Винклер, была хрупкой женщиной с коротко остриженными темно-рыжими крашеными волосами и изношенным лицом, сплошь покрытым морщинами.
– Проходите, – сказала она приветливо. – Сочувствую, что вам пришлось ехать сюда в такую ужасную погоду.
– Ничего страшного. – Пия заставила себя улыбнуться. – К счастью, земля Гессен предоставляет зимнюю резину для служебных автомобилей.
Дом в действительности был просторнее, чем казался снаружи. Построенный в типичном стиле семидесятых годов, с мрачными деревянными потолками, персидскими коврами на темно-коричневой напольной плитке, старомодными гардинами и слишком большими окнами с металлическими рамами, он напоминал дворец Фрица Герке. Фрау Винклер провела их в гостиную, которая по величине была такой же, как весь первый этаж дома Пии в Биркенхофе, но темные деревянные потолки казались более низкими, чем были на самом деле.
– Одну минуту, я позову мужа. – Женщина исчезла, не предложив им сесть. Пия, Джем и Ким переглянулись и незаметно огляделись вокруг. На комоде стояли многочисленные фотографии в рамках, и Пия принялась их с любопытством разглядывать. На большинстве фотографий была Кирстен Штадлер или ее дети в разном возрасте, зятя не было ни на одной фотографии. На стене висели фотографии покойной дочери. Кирстен Штадлер была симпатичной девушкой, а потом привлекательной женщиной с искренней улыбкой.
Прошла целая вечность, пока не появилась фрау Винклер, ведя за собой супруга. Он был значительно выше жены, лысый, с худым лицом и злобными складками вокруг рта. В его светлых глазах затаилась та самая раздражительность, которая только и ждет повода, чтобы вырваться наружу. Он с первого взгляда не понравился Пии.
– А, полиция. А позднее не могли прийти? – проворчал Йоахим Винклер вместо приветствия и демонстративно сунул руки в карманы брюк. Пия ничего не ответила, и какое-то время в комнате царило неловкое молчание. В доме было очень жарко, и Пия почувствовала, что вся покрывается потом. У нее пересохло во рту и начала болеть голова.
– Что вам угодно? – спросил Винклер резко.
– Вы, вероятно, уже знаете от вашего зятя Дирка Штадлера, что убийства, совершенные в последнее время неким снайпером, судя по всему, связаны со смертью вашей дочери, – начала Пия без каких-либо прелюдий. Неподвижная физиономия Винклера помрачнела, как только она упомянула имя его зятя.
– Нет, мы этого не знали, – пробурчал Йоахим Винклер. – Мы не поддерживаем отношения с мужем нашей дочери.
Ни он, ни его жена не хотели знать, о какой связи идет речь. На их лицах читалось напряжение, но никакого особого удивления и уж тем более интереса. Поразительная реакция.
– Убивают родственников людей, которые могут быть связаны со смертью вашей дочери, – продолжала Пия. – Господин Штадлер сказал, что он предполагает, что, возможно, вы тоже имеете к этому какое-то отношение.
Она уловила ошеломленный взгляд Джема, но слишком поздно поняла свою оплошность.
– Что? – взорвался Йоахим Винклер и побагровел от возмущения. – Да как смеет этот тип утверждать нечто подобное?
Разговор зашел в тупик, практически не начавшись. Неловкую формулировку Пии, которая привела Винклера в бешенство, можно было объяснить ее переутомлением или инстинктивной антипатией, которая у нее возникла к тестю Штадлера. Но она как профессионал не должна была позволить себе идти на поводу у усталости! Будет лучше, если она передаст эту миссию Джему, он сможет вести беседу более дипломатично, чем она.
– Не волнуйся, Йохен. – Его жена тронула мужа за плечо, пытаясь его успокоить, но тот резко увернулся.
– Я не собираюсь слушать эту чушь! – фыркнул Винклер в ярости. – Оставьте меня в покое!
Он круто повернулся и на негнущихся ногах удалился. Через некоторое время где-то в доме раздался громкий звук телевизора.
– Извините, пожалуйста. – Пия с сожалением пожала плечами. – Я несколько неловко выразилась, но мы уже несколько дней находимся под сильным давлением.
– Ничего. – Лидия Винклер с трудом улыбнулась. – Мой муж все еще очень восприимчив, когда речь идет о Кирстен. Он, как и прежде, во всем винит себя.
Хелен Штадлер обвиняла себя в смерти своей матери, а теперь еще и ее дед?
– Но ваша дочь умерла от кровоизлияния в мозг, – сказала Пия. – В этом никто не виноват.
– Мы все пережили тяжелые времена. Из-за смерти дочери распалась вся семья. Всегда тяжело смириться с внезапной, неожиданной смертью, но если добавляются еще и такие обстоятельства, то это превращается в настоящее испытание.
– Какие обстоятельства вы имеете в виду? – поинтересовался Джем.
– Это длинная история. – Лидия Винклер вздохнула и указала на диван. – Проходите и садитесь.
* * *
Каролина Альбрехт бывала на многих пресс-конференциях, но всегда входила в число тех, кто сидел на подиуме. Сейчас она стояла в толпе жаждущих сенсации журналистов, операторов и фотографов в ожидании заявления полиции. Константин Фабер действительно прислал ей письмо, где сообщил о назначенной на ближайшее время пресс-конференции, но тут же приписал, что сам он не будет на ней присутствовать. Наплыв журналистов был огромным, и никто не проверял аккредитацию и удостоверения прессы, поэтому она без проблем прошла в зал.
В начале восьмого полицейские и прокурор наконец поднялись на сцену и сели за длинный стол, перед которым громоздился лес микрофонов. Вспыхнули прожекторы, засверкали вспышки. Руководитель уголовной полиции Хофхайма, энергичная рыжеволосая дама в костюме бутылочного цвета, первой взяла слово и, на удивление Каролины, действительно выложила все факты. Она предполагала, что полиция и дальше будет скрытничать и маскировать свои неудачи в расследовании и совсем не рассчитывала на откровенность.
– Вам нет необходимости все за мной записывать, – сказала доктор Николя Энгель присутствующим журналистам. – Мы подготовили подробное заявление для прессы, в котором содержатся все данные и факты. Спасибо за внимание. Можете задавать вопросы.
Начался настоящий штурм, все повскакали с мест и стали наперебой кричать. Две молодые женщины с микрофонами в руках были не в состоянии справиться с толпой, пока, наконец, не вмешалась рыжеволосая и не стала по очереди давать слово журналистам.
– У вас уже есть «горячий след»? – спросил кто-то.
В зале стало совсем тихо, только щелкали пусковые кнопки камер и сверкали вспышки.
– К сожалению, нет, – ответил главный комиссар фон Боденштайн спокойным голосом. – Сегодня вечером мы представили вам все факты, которыми располагаем. Мы вас будем немедленно информировать, как только узнаем что-то, что могло бы успокоить напуганных людей. Но пока мы, увы, не очень далеко продвинулись. Поэтому мы хотели бы попросить всех жителей Рейн-Майнского региона быть очень внимательными. Но мы можем с уверенностью утверждать, что преступник не без разбора выискивает свои жертвы. Большего, к сожалению, я сказать пока не могу.
Без четверти восемь пресс-конференция завершилась. Зал мгновенно опустел, остались лишь несколько телевизионщиков, упаковывавших свои камеры. Каролина спрашивала себя, зачем она вообще сюда явилась. У нее создалось впечатление, что память о ее матери, которая обозначалась лишь как жертва № 2, была замарана. Больше всего ей хотелось взять микрофон и наорать на эту жаждущую сенсации свору, чтобы они прекратили наконец вести себя столь бесцеремонно, но тогда бы они наверняка набросились на нее как на дочь жертвы № 2 и попытались заполучить дополнительную информацию или фотографии, чтобы – и это было еще хуже – сделать из этого сентиментальную историю одной судьбы.
