А врожденную паранойю, с детства наблюдаемую у Петра, приходилось испытывать на себе не только подвластными ему людьми, но и представителям правящих династий:
«В 1718 году, сидя за столом в обществе королевы прусской Софьи-Шарлотты, Петр вдруг начал размахивать рукой, в которой держал нож. Софья-Шарлотта испугалась и хотела встать. Он схватил ее за руку с такой силой, что она вскрикнула. Царь пожал плечами и довольно громко сказал:
«У Катерины не такие нежные кости!»[54] [16, с. 104].
То есть этот психически ненормальный человек был опасен не только своим подданным. Что и проявлялось практически везде, где он ни появлялся.
Почему Петр так легко преступил закон своего государства, когда впервые за всю историю России законная супруга монарха, принесшая ему наследника, была насильно заточена в монастырь? Нормальный русский человек после такого поступка (если при этом сам не станет монахом) может видеть свою душу после смерти достойною только вечного мучения в аду! Потому как:
«Двоебрачие — вступление во второй брак при существовании первого, — преступление уголовное, влекущее за собою строгое гражданское и церковное наказание» [95, с. 713–714].
Петр же, заточивший в монастырь принесшую ему наследника супругу, подтвердил тем свой явный отказ от святоотеческого устроения семьи. Тем и привнес в компрометирующую его графу очередной пунктик. Уже теперь за № 28.
Именно потому он так и поступил, что, имея гены инородца, мыслил о будущности своей души именно инородно нашим святоотеческим понятиям. А по их теориям получается, что ежели ты сам себя каким-либо образом в желаемый рай определил, то там тебе место давно уже забронировано. Это касается и, магометан, которым предписано получение после смерти огромного гарема, и неохристиан в лице католиков и протестантов, которые еще при жизни определяют себя в якобы всем им некогда обещанный рай лишь за то, что они на него согласны.
И такое его следование всем этим разновидностям сект опять же изобличает в нем полностью нерусского человека.
Царица Евдокия была со слишком противоположным Петру менталитетом, а потому столь быстро оказалась отвергнута просыпающимся в нем монстром, который тянул его к поклонению иным богам. Поэтому столь становится понятна фраза Мережковского: «Если был когда-нибудь человек, менее похожий на христианина, то это Петр».
И девки его с самого начала этих пресловутых «славных дел» интересовали именно закордонные — со свободными нравами. И именно в Кукуевой слободе первой любовницей Петра стала бывшая любовница Лефорта Анна Монс. Нравы же этой девицы были таковы, что когда ее супруг Кайзерлинг стал слишком настойчиво домогаться от Петра сделать уступку по поводу повышения по службе очередного ее родственника, то на обвинение в соблазнении своей пассии Петром Меншиков отреагировал следующими словами:
«Ваша Монс… я обладал ею так же, как и вы, все другие. Отстаньте с нею» [16, с. 254].
А таковых любовниц у Петра, которыми также обладали и «все другие», было очень немалое количество. Потому и невозможно определить, какие дети, рожденные от его любовниц, были его собственными, а какие Меншиковых, Лефортов и т. д.
Вступал же в обладание ими он по-разному: кого покупал, кого упаивал, а кого и просто насиловал. Но ко всем к ним он относился примерно так же, как и к казненной им, столь о себе много нашумевшей леди Гамильтон:
«Когда топор сделал свое дело, царь возвратился, поднял упавшую в грязь окровавленную голову и спокойно начал читать лекцию по анатомии, называя присутствующим все затронутые топором органы и настаивая на рассечении позвоночника. Окончив, он прикоснулся губами к побледневшим устам, которые некогда покрывал совсем иными поцелуями, бросил голову Марии…»[55] [16, с. 260].
Когда топор сделал свое дело, царь возвратился, поднял упавшую в грязь окровавленную голову и спокойно начал читать лекцию по анатомии, называя присутствующим все затронутые топором органы и настаивая на рассечении позвоночника. Окончив, он прикоснулся губами к побледневшим устам, которые некогда покрывал совсем иными поцелуями, бросил голову Марии…
Одного лишь вышеприведенного кощунства, где некрофилия этого людоеда показана со всеми деталями, присущими нечеловеческой сущности, не оставляет более никакого сомнения по поводу его принадлежности к религиозной общности, наследующей извращенческие нравы хананейских городов Содома и Гоморры, уничтоженных Богом за их кощунства.
И вот какие сведения имеются о привычках лиц, подверженных данному пороку: «…они… могут… ввести трубку в мочевой пузырь трупа и выпить остатки уже загнивающей мочи… выпив мочи, возбуждаются…» [70, с. 53].
Между тем и мат — язык бесов (исключительно на нем ведут свои беседы эти нематериализованные сущности) — достаточно однозначно указан в симптомах этого заболевания головного мозга. Лица, подверженные данному недугу, кроме расчленения мертвых тел, садомазохизма и связанной с ним необыкновенной любви к испражнениям, подвержены и попыткам повсеместного внедрения туалетного фольклора: «…удовольствие некрофилы получают… от искажения языка (матерщина)…» [70, с. 84].
Вот носителями какого заболевания, как оказывается, туалетное наречие черной Африки любимо просто по-особому (нам всегда внушали, что мат является якобы исконно русским, но, на поверку, именно на нем даже не ругается, но разговаривает чернокожее население нашей планеты)!
Трусость и жестокость
Трусость, которая породила в Петре жестокость, теперь уже не является для нас столь удивляющей. Именно трусам свойственно неумеренное желание поиздеваться над беззащитными. Каждый трус, оказавшись нежданно победителем, к плененным врагам своим всегда относился исключительно со звериной жестокостью. Потому и пришлось следовать шведам по страшным руинам своей страны, изуродованной Петром, что породило в их душах такое несокрушимое желание отомстить подлым убийцам и насильникам. То есть тем самым мародерам, из которых состояла шайка этих вполне революционных воинствующих безбожников, что и привело к столь поспешному бегству и частичному потоплению в речке бандитского завоевательского воинства, которое было создано исключительно для разграбления чужой страны. А уж никак не для якобы какой-то от кого мифологической защиты страны своей собственной.
Такая нечеловеческая жестокость к беззащитным проявилась в нем давно. Число зверя, заложенное в имени Петра, было оправдано сразу же после того, как в его лапы попались понявшие всю его нечеловеческую сущность стрельцы. И он с присущей исключительно оборотням кровожадностью, с отнюдь не скрываемым звериным восторгом, взял на себя роль палача. Что никак не могло ввести в шок и все его окружение, которое прекрасно понимало и свою собственную беззащитность от его безумных действий, когда безмерная кровожадность Петра могла в любой момент перекинуться и на них самих. Нормальный человек вот как должен понимать эти его действия:
«Кто тиранит таракана, отрывая ножку за ножкой, кто станет у живой курицы выщипывать перья — беги его, человек. Он когда-нибудь доберется и до тебя» [91, с. 788].
Так отозвался об адептах религии зверя побывавший на иудейской бойне В. В. Розанов.
Нам слишком мало известно о том, как Петр поступал с тараканами. Но во время стрелецкой казни сидящий в нем зверь искушения не выдержал и полностью раскрыл всю внутреннюю сущность своего античеловечного содержания.
«…дикарь-каннибал… эти шутки ужасны, особенно во время святочных попоек… Таскают людей на канате из проруби в прорубь. Сажают голым задом на лед. Спаивают до смерти. Так, играя с людьми, существо иной породы, фавн или кентавр, калечит их или убивает нечаянно… (Мережковский, 1904)» [46, с. 193].
Однако ж вот нашлись сведения об отношении Петра и к тараканам:
«Если бы пошутили с ним так, как он шутит с другими — пустили бы ему на голое тело с полдюжины пауков или тараканов, — он, пожалуй, умер бы на месте… (Мережковский, 1904)» [46, с. 206].
«…не было ничего проще напугать до полусмерти не вполне вменяемого, невротизированного до предела Петра…» [14, с. 34].
Вот как Петр относился к тараканам: он их боялся. Даже такое казалось бы совершенно безобидное существо, если оно не связано, как стрельцы, по рукам и по ногам, наводило на него панический ужас!
Но верхом низости поступков этого оборотня стало зверское убийство им своего собственного сына. Аналогичное преступление наши историки умудрились навесить на Ивана Грозного. Но даже и по этой их версии, насквозь лживой, царь якобы совершил это самое убийство все же по нечаянности: в запале гнева. Но эта басня не имеет под собой совершенно никакой почвы. Ни одного исторического свидетельства о таком поступке русского царя, имевшего более чем достаточно врагов, не оставлено. Зато зафиксированы свидетельства об обратном: смерти сына Ивана Грозного от болезни.
