Psychiatry об исследовании Кляйна: он назначал пациентам с шизофренией новый препарат – бета-эндорфин – и добивался значительного улучшения их состояния. Его открытие было поразительным. На тот момент все известные нейролептики относились к разным модификациям хлорпромазина. Бета-эндорфин, в свою очередь, является совершенно иным типом соединения – нейропептидом, который вырабатывается в организме человека естественным образом. Оказалось, что после совершенно нового класса антидепрессантов (ингибиторов МАО) Кляйн открыл совершенно новый класс нейролептиков.
С необычайным волнением я подошел к знаменитому психиатру, представился и задал несколько вопросов по поводу исследования: мне хотелось и лучше в нем разобраться, и впечатлить Кляйна своей осведомленностью. Сперва он отнесся ко мне настороженно, но, когда понял, что я искренне им восхищаюсь, смягчился и охотно продолжил беседу. В конце он поблагодарил меня за вопросы в присущей ему величественной манере.
Лишь потом я узнал, что, несмотря на известность, Кляйн стал парией в научных кругах. Если говорить более современным языком, его карьера клонилась к закату. На конференции во Флориде я должен был заметить, что его напыщенность отталкивает коллег. Но я был слишком молод и наивен, поэтому Кляйн произвел на меня неизгладимое впечатление. Вскоре я на собственном опыте узнал, как он нарушал медицинскую этику.
Натан Кляйн (1916–1983). Яркая личность и пионер психофармакологии. Художник Дэвид Ласка (портрет любезно предоставлен доктором Юджином Лаской и Институтом психиатрических исследований имени Натана Кляйна, Оринджберг (штат Нью-Йорк); фотография портрета любезно предоставлена магистром философии, доктором наук Кун-Си Хоем)
Во время прохождения ординатуры в больнице Святого Винсента я сталкивался с тем, что многие психиатры Нью-Йорка называли «случаем Кляйна». В отделение неотложной помощи, амбулаторное отделение и стационар стали поступать пациенты доктора Кляйна. Все они пострадали от его рискованных, а иногда и откровенно необдуманных методов лечения. У пациентов наблюдались серьезные побочные эффекты, вызванные сложными коктейлями психотропных препаратов или их резкой отменой.
Большинство специалистов, которые лечили пациентов с депрессией, маниакально-депрессивным психозом, шизофренией и тревожными расстройствами, назначали один-два препарата (в редких случаях три). Доктор Кляйн же выписывал невероятные комбинации из пяти и более сильных лекарств, зачастую в высоких дозах. Дошло до того, что можно было узнать, лечил он человека или нет, просто взглянув на список назначенных прежде препаратов. Никто не обладал такой смелостью (или безрассудностью), чтобы выписывать зелья из лекарств, влияющих на сознание.
В конце концов, не смерть пациента и не массовый иск о халатности стали причиной заката карьеры Кляйна, хотя, безусловно, возможность такая была. Все произошло из-за того самого исследования, которое побудило меня подойти к известному психиатру на конференции во Флориде. Кляйн не представил протокол своего изыскания на утверждение в Институциональный наблюдательный совет по этике, а это является обязательным условием для проведения медицинских опытов на людях. Кроме того, он не удосужился получить верно оформленное информированное согласие от пациентов, на которых ставил эксперименты с психоактивными веществами. Очевидно, из-за желания добиться нового научного прорыва и, возможно, получить Нобелевскую премию Кляйн поспешил первым опубликовать материалы исследования о новом классе препаратов.
Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов проводило расследование в отношении Кляйна. В 1982 году ему пришлось подписать официальный документ, в котором он соглашался на запрет проводить исследования препаратов до конца жизни. Исследование психоактивных веществ помогло Кляйну сделать карьеру, но оно же ее и погубило. Через год он умер на операционном столе из-за осложнений, вызванных аневризмой аорты.
Несмотря на неосторожную деятельность Кляйна, психофармакология все же изменила психиатрию к лучшему. У людей, страдающих тяжелыми ментальными расстройствами, появилась надежда на улучшение состояния и даже на выздоровление. Но вместе с тем возникло некоторое напряжение, поскольку психиатры испытывали сложности с переосмыслением своей профессии. Это затруднение не ускользнуло от внимания журналистов, которые не преминули осветить зарождающийся идеологический раскол. В 1955 году, когда общая картина охраны ментального здоровья изменилась под влиянием хлорпромазина, журнал Time писал: «Оторванные от реальности интеллектуалы (в основном фрейдисты) утверждают, что прагматики из государственных больниц неспособны добраться до скрытых причин психопатологии, а потому не могут вылечить пациентов. В свою очередь, сторонники Фрейда хотят знать, с чем связан скрытый конфликт: с желанием инцеста или с тем, что пациент воровал деньги из копилки брата, когда ему было пять лет. В мире же психиатрических лечебниц подобные рассуждения напоминают спор о том, сколько ангелов может танцевать на булавочной головке».
Но для того чтобы психофармакологи смогли окончательно сместить психоаналитиков и занять главенствующее положение, требовалась еще одна – последняя – революция.
Часть III. Возрождение психиатрии
Если и было в интеллектуальной действительности конца двадцатого века что-либо примечательное, так это невероятный успех биологического подхода в психиатрии (лечение ментальных расстройств как заболеваний, на которые влияют гены и химия мозга). Влияние учения Фрейда, которое занимало главенствующее положение в истории психиатрии на протяжении века, сходит на нет, как снег с приходом весны.
Эдвард Шортер
Глава 7. Из тьмы на свет. Революция в изучении мозга
Вот эта полуторакилограммовая желеобразная масса, которая умещается в ладони, может размышлять о просторах межзвездного пространства, о значении бесконечности и о себе самой, размышляющей о значении бесконечности.
Вилейанур Рамачандран
У любой букашки, что ползает по земле или прячется на дне моря, есть мозги!
«Волшебник из страны Оз»
Если бы у меня были мозги…
В книге «Волшебник из страны Оз» Страшила мечтал получить мозги. Каково же было его удивление, когда Волшебник сказал, что мозги у него уже есть – просто он об этом не знает. На протяжении значительной части двадцатого века так же обстояли дела и в психиатрии: о мозге там не думали. И хотя психиатрия – отрасль медицины, которая специализируется на аномалиях мышления и выражения эмоций, сам мозг не изучался вплоть до 1980-х годов.
Впрочем, этот орган не интересовал не только психиатров. Долгое время уровень интереса к розоватой начинке наших черепных коробок был несоразмерен с ее важностью. Особенно трудно мозгу было тягаться с основным соперником в борьбе за звание главного органа – с сердцем. Влюбляясь, мы образно дарим друг другу сердце, а не мозг. Когда нас бросают, это разбивает нам сердце – никто после расставания не скажет, что остался с разбитым мозгом. Про щедрых людей говорят, что у них большое, доброе или золотое сердце. Даже в Библии именно сердце наделяется особыми свойствами: «Возлюби Господа Бога
