твоего всем сердцем твоим» (от Матфея, 22:37).
Но сердце – это всего лишь насос. Его единственная задача – перекачивать кровь по телу. В среднем за жизнь человеческое сердце сокращается и расслабляется два миллиарда раз. Других функций у него нет. А мозг – это непостижимый суперкомпьютер, по сложности во множество раз превосходящий любой другой орган. Поначалу это просто крошечная нервная трубка, которая формируется через три недели после зачатия, но потом начинает стремительно расти и в итоге превращается в желеобразную «морщинистую» субстанцию массой полтора килограмма, содержащую сотню миллиардов нейронов, которые общаются между собой посредством тридцати триллионов соединений. Эта субстанция каким-то образом регулирует частоту сердечных сокращений, температуру тела и аппетит, параллельно заставляя нас петь песни, лепить скульптуры, программировать и писать огромные трактаты о ней самой. Сравнивать сердце с мозгом – все равно что сравнивать кукольный домик с Нью-Йорком.
Всех, кто хотел исследовать мозг, останавливало то, что эта загадочная супермашина находится внутри непроницаемого сосуда – черепа. До недавнего времени было только два варианта его изучения: распилить череп живого человека либо извлечь мозг из тела при вскрытии. Поэтому неудивительно, что первая псевдонаука о мозге – френология – была основана на оригинальной, но ошибочной теории о том, что непосредственный доступ к мозгу для его изучения не требуется.
Френологию создал немецкий врач Франц Йозеф Галль в 1809 году. Он предположил, что каждая часть мозга отвечает за определенную функцию: одна – за голод, другая – за сексуальное влечение, третья – за гнев и так далее. Как позже установили специалисты по нейронаукам, он во многом оказался прав: специфические функции действительно локализованы в определенных областях мозга.
А вот две другие гипотезы Галля оказались не столь удачными. Так, он считал, что если у индивида слишком активно проявляется какая-то психическая функция (например, ему свойственно чрезмерное сексуальное влечение), то у него (1) увеличится отвечающая за данную деятельность часть мозга, а это (2) повлечет за собой выпуклость черепа именно в указанной области. Таким образом, Галль утверждал, что психические свойства человека можно определить, измерив «шишки» и впадины на его черепе. В общем, можно сказать, что френология была первой и довольно грубой попыткой картирования мозга.
Галль внимательно изучал форму черепов заключенных, пациентов обычных больниц и психиатрических лечебниц, нередко объявляя о сенсационных «открытиях». У отъявленных бандитов якобы была впадина на задней части черепа, что, по мнению исследователя, указывало на снижение способности себя контролировать. У молодых воров якобы были «шишки» прямо над ушами. Но на самом деле все предположения о корреляции между строением черепа и поведением оказались совершенно беспочвенными. Сейчас мы точно знаем, что никакой связи между личностью человека и формой его головы не существует.
Поскольку френология не могла дать никаких полезных прогнозов относительно человеческого поведения, она окончательно утратила популярность в середине девятнадцатого века – примерно в то же время, когда Вильгельм Гризингер назвал психические заболевания «болезнями нервов и мозга».
Спустя сто лет, в конце 1940-х – 1950-е годы, в американской психиатрии появилась первая группа специалистов, занимающихся именно проблемами мозга. И хотя их было значительно меньше, чем фрейдистов, члены таких организаций, как Общество биологической психиатрии, возобновили исследования, начатые их немецкими предшественниками. Впрочем, они не только изучали посмертные образцы, но и искали зацепки в телесных жидкостях живых пациентов: крови, ликворе (спинномозговой жидкости) и моче.
Представители нового поколения биопсихиатров верили, что где-то в этом органическом супе они отыщут собственный святой Грааль – биологический маркер ментального заболевания.
Как Джон Кейд в свое время считал, что маниакальные состояния вызываются метаболическими токсинами, так и последователи биологического направления психиатрии предположили, что ментальное расстройство может быть вызвано каким-то патогенным органическим соединением, которое организм начинает производить по ошибке и которое, вероятно, можно выявить при помощи лабораторных тестов. Основанием для появления этой гипотезы послужило нарушение обмена веществ, известное как фенилкетонурия (ФКУ) – заболевание, вызванное генетической мутацией, которая препятствует метаболизму в печени фенилаланина (незаменимой аминокислоты), в результате чего он накапливается в организме. Избыток этого вещества препятствует развитию мозга, а также приводит к умственной отсталости и поведенческим проблемам. Таким образом, фенилаланин является биологическим маркером ФКУ. Повышенный уровень этой аминокислоты в крови или моче пациента, скорее всего, свидетельствует о наличии заболевания, так как у людей без ФКУ показатели фенилаланина находятся в пределах нормы.
В середине 1960-х годов сторонники биологической психиатрии принялись искать маркер путем сравнения мочи страдающих ментальными расстройствами с мочой здоровых людей с помощью нового метода – хроматографии. В ходе сравнения использовалась специальная бумага с высокой химической чувствительностью, меняющая цвет при контакте с тем или иным веществом. Если на одну полоску бумаги нанести каплю мочи здорового человека, а на другую – каплю мочи больного, то по цветовому различию можно определить типы и количество химических элементов в моче, а выявленная разница как раз и будет свидетельствовать о наличии побочных биохимических продуктов заболевания.
В 1968 году в хроматографических исследованиях произошел прорыв.
Ученые из Калифорнийского университета в Сан-Франциско обнаружили, что моча больных шизофренией при контакте со специальной бумагой приобретала бледно-лиловый цвет, в то время как при контакте с мочой здоровых людей такого не происходило. Более того, другая группа исследователей тоже заметила так называемое «розовое пятно». В связи с этим могло показаться, что раз ученые могут распознать весь спектр ментальных расстройств, просто попросив пациентов помочиться на бумажку, то психиатрия стоит на пороге новой эры.
Но, к сожалению, оптимизм быстро улетучился. Когда эксперимент повторили другие исследователи, они нашли простое объяснение изменению цвета бумаги. Оказалось, что предполагаемые биомаркеры были свидетельством вовсе не шизофрении, а употребления нейролептиков и кофеина. Пациенты с шизофренией, участвовавшие в хроматографических исследованиях, принимали (что вполне логично) антипсихотические препараты, а поскольку в больнице для душевнобольных заняться особенно нечем, они пили много кофе и чая. Другими словами, анализы мочи выявляли страдающих шизофренией среди тех, кто употреблял лекарства от этого заболевания и пил кофеинсодержащие напитки.
И хотя поиск биомаркеров в 1960—1970-е годы ни к чему не привел, он, по крайней мере, начался с гипотез, в которых причиной ментального расстройства считалась физиологическая дисфункция, а не сексуальные конфликты или «холодные матери». Со временем сторонники биологического подхода в психиатрии переключились с телесных жидкостей на сам мозг, но, поскольку этот орган находится внутри черепа и покрыт множеством оболочек, существовал высокий риск повредить его в ходе исследования. Как же тогда быть? Как разгадать тайны живого мозга?
Настежь распахнутая дверь в сознание
Поскольку визуальный осмотр мертвого мозга в девятнадцатом – начале двадцатого века
