— Молчать!
— Совершенно верно, ваше благородие, — льстиво осклабился Бэрдыхан.
— Не отставай, — вяло сказал вихрастому бедолаге второй полицейский. — Предупреждал ведь — нельзя отставать. Память-то того…
— Память-то ничего, — усмехнулся бедолага. — Особенно у боков моих да шеи крепкая память. Долго помнить будут.
— Это ты про что? — поинтересовался Цопа.
— Да все про то же, про брата, — улыбнулся вихрастый. — Путают нас с Фанчиком. Мать родная и та не разбиралась. Фанчик напроказит, а мне, бедолаге, таска. Скажите, ваше благородие, что там брат мой набедокурил? За что я отвечать должен?
— Молчать! — устало произнес Цопа, вглядываясь вперед — не показались ли хаты Слободзеи.
Но когда, наконец, незадолго до заката, этап прибыл в Слободзею, то Цопа приказал не останавливаясь шагать дальше. Уж очень не по душе пришлась та встреча, которую — вольно или невольно — оказали им жители села. На улице тут и там попадались мужчины, женщины. Как назло, почти все вышли из хат. Ребятишки играли, старики грелись на солнце.
— Словно на ярмарке! — сплюнул Цопа. — Что мы, медведи ученые, что ли?
И даже радушное приглашение старосты остановиться и передохнуть было Цопой отвергнуто — он боялся, что может повториться бужорская история. А селяне узнали Бэрдыхана и переговаривались, недоуменно пожимая плечами: как это бужорский староста попал под арест?
— Может, он и есть тот смутьян, которого вся полиция две недели ловит? — смеялись крестьяне.
Весть же о том, что среди арестованных находится мош Илие, никого не удивила — это Цопа сразу приметил. Значит, знали уже. И вышли встречать.
— Вон он, копач? Мош Илие! — слышалось отовсюду. — За то, видно, страдает, что только возле нашего села пять колодцев вырыл!
— Ну-ка, — подступили к Цопе несколько крепких парней, — скажи, за что старика мучаешь! Мош Илие на виду у всей Молдовы жил, за ним ничего дурного нет — любой поручится. Отпусти старика, казенная шкура! Мы его сами до города довезем!
— Тише, люди добрые, — сказал мош Илие. — Я суда не боюсь, убегать не собираюсь, до города, как положено, дойду и там со всеми друзьями повидаюсь. Так-то… А Цопа тут ни причем — дали ему приказ, он выполняет… Спасибо, родные!
— Правильный разговор! — сразу же вновь обрел храбрость духа струхнувший было Цопа. — Мы службу исполняем, рассуждать не приходится. Так что осторожнее насчет всяких там слов…
— Ветер разжигает огонь, слова разжигают вражду, — сказал Бэрдыхан.
— Смотря какие слова… Лживые разжигают, а правдивые гасят, — пригладил усы мош Илие.
— Как вам помочь, дедусь? — спросил копача самый широкоплечий из парней.
— Мы еще с тобой повеселимся, — улыбнулся копач. — И это будет очень скоро. Почему ты смотришь на меня так недоверчиво? Разве я обманул кого-нибудь в своей жизни?
— Я верю вам, дедусь, — сказал парень. — Жду вас в Слободзее!
Все это очень не понравилось Цопе. Он не сказал ни слова, но решил уходить отсюда, как можно скорее. Господи, насколько легче и спокойнее было водить конокрадов! Никто никогда их не защищал. Даже наоборот — если конокрад пытался убежать, то крестьяне помогали его изловить!
Цопа посоветовался со своим подчиненным. Тот предложил остаться в селе поужинать, отдохнуть.
— Ясно, — сказал Цопа. — Значит, пойдем дальше! Спасибо за совет.
— Шагом а-а-арш! — громко скомандовал он. — Не разговаривать, не нарушать, не оказывать сопротивления!
Выведя этап за околицу села, Цопа сказал:
— Не торопись! Смотри по сторонам! Ищи привала! Мош Илие посоветовал пройти еще верст пять и остановиться в маленькой рощице возле старого ветряка.
— До вечерней зари, может, и поспеем. Бэрдыхан, который надеялся, что в Слободзее его нагонит каруца, не очень расстроился:
— Вы не знаете моего батрака! Он мне предан, как пес. Любит меня и чтит больше отца родного. В Слободзее меня не догонит — дальше поедет. Вот помяните мое слово! Смотрите только на дорогу. Кто первый моих волов заметит, тому жареного цыпленка… Там припасу хватит!..
…А волы Бэрдыхана тем временем приближались к Слободзее.
— Вы что ж, хотите моего хозяина догнать? — спросил наконец возница братьев.
— Да, — сказал Митикэ. — А чего же мы гнали этих несчастных волов, словно они скаковые лошади?
— Вы гнали, не я! — пожал плечами возница. — В Слобоздею въезжать не буду.
И он действительно повернул каруцу, проехал шагов двести по выгоревшей траве и остановил волов под курганом.
Братья удивленно переглянулись.
— Что ж, значит, хозяйкин наказ не желаете выполнять? — спросил Митикэ. — Бедный староста идет по дороге, страдает, худеет, умирает от голода… И вам не жалко?
— Вот ему, — ткнул кнутовищем в бока вола возница, — жалко: товарища по выпивке потерял… — Наказ мне дан какой? Хозяина догнать. Вот в Слободзее нынче, не ровен час, прямо на него и наскочим.
Братья понимающе переглянулись.
— Так уж я лучше завтра поутру в село-то въеду, — продолжал возница. — Подожду в Слободзее денька два-три, а потом назад, до дому. Хозяйке доложу: не догнал, дескать…
— Понятно, — сказал Фэникэ. — Ну, а нам в Слободзею скорее нужно!
И он с завистью поглядел на сложенные в каруце запасы еды для старосты.
— Завтра в селе встретимся. — Митикэ вскинул мешок на плечо. — Спасибо, бадя, вам, что подвезли. Теперь-то до села рукой подать.
Возница пожал плечами — мол, благодарить не за что, волы хозяйские — и принялся распрягать. Братья зашагали к дороге.
— Если телеги в селе не добудем, — сказал Митикэ, — то завтра мы заставим его ехать с нами дальше…
— Не шагать же мошу Илие пешью до самого города! — поддержал Фэникэ. — Вот жаль, мы не захватили ничего поесть…
— Будет село — будет еда, — уверенно произнес Митикэ. — Тут же Слободзея рядом, потерпи.
Но в село братьям удалось попасть не так уж скоро.
Версты через две от того кургана, где они оставили каруцу, на дороге братья повстречали чабана. Его шаровары и остроносые лапти были покрыты толстым слоем дорожной пыли. Чабан сидел возле придорожного креста и устало смотрел себе под ноги.
— Доброго пути! — приветствовал путника Митикэ.
— Удачи в делах! — сказал Фэникэ.
— Люди добрые!' — спросил чабан. — Вы не видели брички? Сама красная, а конь серый.
— Нет, не встречали… — молвил Митикэ. — А чья это будет бричка?
— Купца Грекула, — ответил чабан, вставая.
Он подошел к братьям, внимательно вгляделся в их лица. Заметив у Фэникэ засунутый за пояс флуэр, спросил:
— Вы кто же будете? Музыканты?
— Можем быть и музыкантами, — сказал Фэникэ.
— Люблю музыку. — Чабан улыбнулся, и усталость словно вспорхнула с его лица — таким вдруг оно стало молодым и красивым. — Дойны сам пою. Только вот не до песен мне…
Усталость снова легла на его лицо.
— Горе какое? — участливо спросил Митикэ. — Чем помочь можно? Или уже не вернешь?
— Что вы! — вздрогнул чабан. — Пока еще отец-мать живы… А вот беда такая… что, пожалуй, и не вернешь… Купец Грекул семью нашу обобрал. Разбойник с большой дороги, вор ночной и тот не сделал бы того.
Чабану, видимо, так необходимо было рассказать о своей беде, так хотелось излить душу кому-нибудь, что, окажись на месте братьев любой другой человек, он вое равно поведал бы свою горестную историю.
Семья чабана — отец, мать и младший брат — решили все вместе помочь ему обзавестись хозяйством, перестать пасти чужих овец и вернуться в село, к полю и винограднику.
Начали копить деньги. Отец чабана решил отдать сбереженные деньги на хранение купцу Грекулу, своему другу детства, который успел торговлей сколотить себе солидный капиталец.
— Грекул — мой друг, — говорил старик сыновьям, — он не обманет, у него денег много, наши карбованы для него — тьфу! — что виноградная косточка для вола.
Как только соберется карбован, старик несет Грекулу. Так и жили. Когда собралось двести карбованов, старик решил взять их — подвернулась выгодная покупка: продавалась по случаю хата и волы.
Но вдруг Грекул, выслушав просьбу старика, удивился беспредельно:
— Ты что-то путаешь, мой дорогой, — сказал Грекул. — Я никогда у тебя не брал ни копейки! Разве у тебя есть свидетели? Или расписка?
Старик принял это за шутку, но купец не шутил.
— Меня в округе считают честным купцом, — сказал Грекул. — И никто не поверит, что я стану портить себе имя из-за каких-то двухсот карбован. Да и кроме того: откуда у тебя могли взяться такие деньги?
Старик был настолько потрясен вероломством Грекула, что пришел домой и тяжело заболел. Сыновья пришли к купцу, но тот их выгнал.
Чабан решил посоветоваться с мошем Илие, но моша накануне увела полиция.
