это тоже почувствовал. Он уже нашаривал деньги по карманам.
— Мамаш, давай мне весь товар, — грубовато сказал он, протягивая деньги. Денег было достаточно. — И тару я прихвачу, — сказал он, указывая на баульчик.
— Нет, молодой человек. Вы даете слишком много, если это за салфетки. А если за саквояж, то он не продается.
— А если добавим? — Видно было, что у Камильки закончились русские деньги и он вытащил сотню долларов.
Бабушка, нисколько не смутившись видом купюры, твердо повторила:
— Не надо, молодой человек. Не стоит торговаться. Я не смогу продать саквояж.
— Бабуля, ну все же продается. У всего есть цена, — убежденно начал Камиль. — Ладно, хорош, вот пять сотен. Я себе за такие деньжищи пять новых купить могу. — Он кивнул на саквояж.
— Прошу вас, не распаляйте себя. Это медицинский саквояж. Вам он просто будет не удобен и ни к чему, — мягко объяснила она.
— А я врач, мне пригодится, — уже заводясь, наседал Камиль.
— Ну раз вы врач, вам будет легко понять, почему я никогда не продам этот портфель. Даже если буду только на хлебе и воде. Даже если не будет денег на лечение. — Ее голос задрожал и слегка прерывался от волнения, но она быстро взяла себя в руки. — Этот саквояж принадлежал академику Амосову Николаю Михайловичу. Вы, конечно же, знаете этого гениального врача. Таких больше долго не будет. Он спас тысячи людей. А я была у него главной хирургической сестрой. Это мне его дар… награда… и память…
То, как она произнесла «дар» (не подарок, а именно дар), выдавало особое чувство, особую гордость.
— Да ладно тебе, мать. Вон фронтовики медали свои продают, им че, думаешь, не жалко? Продают же. Ладно, вот тебе косарик, мне уже ехать надо. — Он добавил к пятистам долларам еще пятьсот и протянул их пожилой женщине.
Тысяча долларов зеленым соблазнительным веерочком раскрылась и закрылась в умелых Камилькиных руках. Я была убеждена, что устоять перед этим богатством ей, едва сводящей концы с концами, будет невозможно.
Но главная хирургическая сестра даже руки не протянула, только сказала тихо:
— Медали свои они продают не от хорошей жизни. Да чаще всего после этого и сами умирают вскорости… Потому, что жить нечем. Ты поезжай, сынок. Ведь по правде, тебе ничего не нужно. Вот только мне кажется, что ты давно ничего домашнего не ел. Возьми в дорогу.
Как-то быстро она извлекла из саквояжа что-то завернутое в белейшую тканую салфетку.
— Это домашний пирог с яйцом и капустой, — пояснила она. Но по аппетитному запаху, который вырвался наружу, и так было понятно, что внутри кулинарный шедевр. — Насчет гигиены не сомневайся. У меня все стерильно, как после автоклава. Скушай, желудок свой порадуешь.
Камиль от неожиданности даже остолбенел. Но тут же пришел в себя. Пришел, надо сказать, красиво:
— За угощение спасибо. А работа мне ваша понравилась, так что салфетки я забираю, покупаю, — уточнил он. — Ну а то, как я ручной труд оценю, это мое дело. Возьмите эти деньги, вы их заработали. И не отказывайтесь, пожалуйста, на этот раз.
— Спасибо, сынок, — поблагодарила она узкоглазого Камиля, дотронувшись до его руки. — Не откажусь. Помог ты мне очень, знай это. Я помолюсь за тебя.
— Да ладно тебе, мать. И тебе спасибо. Ты тоже мне помогла. И помолись за меня. Бог, говорят, один.
Президентская печать под ногами (в доме Форда)
Несколько лет назад в заснеженном лесу, в окружении Скалистых гор, в Колорадо, деловые, как и во всем мире, американские риелторы осматривали дом в тысячу квадратных метров. Он был выставлен на продажу. Хозяева хотели получить за него тринадцать миллионов долларов. Дом был не новый, к тому же не такой большой, как у голливудских звезд. И конечно, такие деньги за него никогда бы не запросили, если бы этот дом не имел особой истории. Его строил и первым владельцем был сам президент США.
Риелторы осматривали спальни (их там было семь), столовую, библиотеку, бассейн, и уверена, что когда они уходили, то просто не могли не замереть от величественной красоты, которая открывалась сразу же за дверью. Когда входишь в дом, то картины живой природы, захватывающие дух, остаются за спиной входящего. Ну а когда покидаешь этот дом, открыв дверь, даже не на улицу, а в мир — в горный, вечно переменчивый пейзаж, — вот тут-то и ощущаешь, как происходит чудо! Прямо дух захватывает. Во всяком случае, так было со мной, когда я там оказалась. А было это за двенадцать лет до смерти тридцать восьмого президента США Джеральда Рудольфа Форда. Неожиданно для себя мы оказались у него в гостях. Но обо всем по порядку.
Это был 1994 год. В тот год у Алексея было очень много поездок и выступлений на самых разных международных форумах. И вот в июне, когда уже начались отпуска, он получает предложение принять участие в работе Всемирного форума, организуемого Американским институтом предпринимательства. Это крупный интеллектуальный центр, в котором работали многие известные политики, экономисты, финансисты и банкиры. Их разработки нередко определяли решения президента США. Президент Форд, уже отошедший от власти, возглавлял попечительский совет института.
В гостях у президента Форда с мужем и дочкой Дашей на его ранчо
Америка — такая страна, в которой не принято обращение «бывший». Во всяком случае, к послам, вышедшим на пенсию, или
