Заполненные людьми площади. Мужчины, бесконечно что-то обсуждавшие. Толпы людей в центре Москвы. Томительные ожидания чего-то нового, другого. Тогда мы снимали на улицах. Там жизнь писала новый сценарий.
Он назывался «Приход капитализма в Россию». Дорога из социалистического рабства привела в другой мир.
Все мечтали о свободе от социализма. И она наступила.
Можно поехать в любую страну — если у тебя есть деньги.
Можно писать, что хочешь, и знать, что тебя не вышлют из страны, как выслали Солженицына. Но нового Солженицына почему-то нет.
Можно снимать фильм, о чем хочешь, хоть о самом себе, если у тебя на это есть средства. Но новый Тарковский почему-то не появился.
Можно закончить любой вуз, если заплатят родители или сам заработаешь деньги.
Можно ВСЕ. Но вместо диктата КПСС наступил диктат денег. Диктат рынка.
«Как вы можете сомневаться?! Ведь это прошло апробацию рынком!» — сколь часто можно слышать этот модный аргумент как финальный вердикт знака качества.
Но на самом деле рынок — это то место, где тебе не только продают, но и где тебя попытаются обмануть. Не пойман — не вор. Кто украл — тот и выиграл. «Апробацию рынком» нельзя считать мерилом истины — ведь на рынке зачастую торжествует ловчила.
Мой замысел «Дороги из рабства» разбился о драматический ход событий в августе 1991-го. Когда я думаю о пути, который прошла страна, о том, куда вывела дорога из рабства, то понимаю, что для слишком многих смена строя не стала началом свободы. Острая зависимость от денег — и рынка, в его грубой, хищной, примитивной форме — стала новой формой рабства.
За три дня до ГКЧП Яковлев пишет заявление о выходе из партии. Предвидел или знал?
Знал ли тогда, в 1990–1991-м, Яковлев, куда затеянная им перестройка приведет страну? Или все знал и все понимал? Позже, после прихода к власти Ельцина и роспуска Советского Союза, я заметила, что он никогда не выступал ни против самого Ельцина, ни против реформаторов, ни против того, что они делали со страной. Он, конечно, не мог не видеть последствий своей политики. Мучила ли его из-за этого совесть или он с ней расстался уже давно, еще в Колумбийском университете, — мне это неизвестно.
Вороватые депутаты и моя шуба
Тем, кто помнит, как это было, подробности не нужны. А тем, кто родился позже, думаю, родственники рассказали. У каждой семьи своя история, и я уверена, переживаний на всех хватало.
1991 год — это была революция. И когда она случилась, я очень хорошо поняла чувства наших дедов и бабушек, тех, на чью долю пришелся Ленин со сломом эпох и судеб. А на нашу долю выпал Ельцин — также со сломом многих жизней и судеб. С колоссальным уменьшением страны, что очень тяжело переживали многие, в том числе и мой муж. Ведь и в семье, и в институте он воспитывался как государственник. И везде, где он работал — от Женевы до Москвы, — он всегда защищал интересы своей страны. А тут вдруг наступили времена, когда государству устроили «кирдык», и очень многие остались без работы, без денег, без медицинской помощи, а порой и без смысла жизни, который внезапно оказался утрачен.
— Теперь ты понимаешь, — говорила я мужу, — что испытывал твой дед, у которого большевики отобрали дом и устроились там сами. Здорово! Ничего не надо строить — пересажай, поубивай и вселяйся, куда нравится.
Кстати, тот двухэтажный особняк, принадлежавший его деду и бабушке по материнской линии, до сих пор стоит, красавец, в центре Боровска, и там до сих пор располагается милиция!
А квартиру моего одного деда уплотнили победившим пролетариатом, дед еле ноги унес. А второго деда, участника казачьего похода 1912 года в Персию, обобрали, дом разорили и отправили с персиянкой-женой Нушами, в православии нареченной Наташей, по лагерям да ссылкам. И несмотря на то что ее имя на фарси означало «счастье», погибла она по дороге в лагерь от болезней и холода, так как валенки свои с увозящей их подводы (саней) сбросила трехлетней дочери — моей будущей маме. Маленькая девочка выскочила босиком на снег за уводившими ее маму бандитами.
На наше время, слава богу, ни ссылок, ни лагерей не пришлось. Но удар ощутили очень многие.
Я хорошо помню это время. Денег не было, сахар выдавали по талонам, новая власть обустраивалась, отобрав все у власти прежней. Правда, вопрос «чем вы занимались до 1991 года?» задавали не всем, но дух «нового большевизма» ощущался очень сильно. Мол, покончим с проклятым социалистическим прошлым! Да здравствует свобода — встречай светлый капитализм!
Тогда вся страна занялась «бизнесом» — продавали кто что мог. Старики, учителя, врачи, инженеры, чьи предприятия позакрывали, вышли на улицу с пожитками в надежде продать хоть что-нибудь. Позакрывали детсады — вместо них открыли рестораны и магазины. Как и в 1917 году, на вокзалах появились беспризорники, на улицах попрошайки, побирушки — на помойках. Появились дотоле неизвестные бомжи (то есть люди без постоянного места жительства). Квартиры свои многие из них потеряли в результате действий жуликов на квартирном рынке. Хотя жулья хватало везде. Об этом уже написано много и многими. Я же расскажу необычную историю, которая случилась в американском посольстве.
В 1993 году была создана Российско-американская комиссия Гор — Черномырдин. О
