Спустя минуту юная проститутка сидела напротив Эдуарда Ивановича. Едва взглянув на Ермошину, Голенков определил: что-то в ней изменилось. Слишком уж независимые позы пыталась принимать малолетка, слишком уж бунтующе смотрели ее глаза.
– Как дела? – начал Эдик с абсолютно нейтрального вопроса.
– Как, как… Рожать скоро. Слышь, папик, а че это за хавчик? – Лида бесцеремонно придвинула к себе супницу с корейским праздничным блюдом и, шумно потянув ноздрями, поморщилась: – Фи, какая гадость!
Эдик почему-то решил, что Ермошина прислана дочерью в качестве парламентера. А то откуда же в ней столько отвязанной наглости? Это, в свою очередь, означало, что Лиду следует подавить в дебюте беседы.
Взглянув на гостью задумчиво-внимательным взглядом удава, Голенков поинтересовался вкрадчиво:
– Что моя Таня делает?
– А хрен ее знает! – хмыкнула Мандавошка. – Прибежала в обед, хату убрала и за учебники. К экзаменам готовится. А оно ей надо? И вообще, сегодня весь день какая-то психованная! Все по телефону куда-то звонит и плачет. Может, влюбилась?
У Эдика отлегло от сердца: стало быть, Танина дурь – явление временное. Рано или поздно все вернется на круги своя. И доченька вернется – куда же ей деться! Деньги решают все, но есть ситуации, отягощенные эмоциональными глупостями. Романтичные девушки всегда вспыльчивы. И Таня, увы, не исключение…
Голенков улыбнулся, но тут же посуровел: взятая тональность беседы требовала показной строгости.
– А зачем ты моей Таньке о заяве на Сазонова стуканула? – нехорошо щурясь, спросил он.
– Я не стучала! Чесслово! Я просто конверт с документами в детской забыла, а Танька случайно и прочитала! – горячо возразила Ермошина, опасливо поглядывая на ротвейлера.
Эдуард Иванович уже раскрыл рот, чтобы сказать главное: мол, Танюша вчера рассказала, от кого ты беременна, так что давай, колись сама… Но Мандавошка неожиданно перехватила инициативу.
– Слышь, папик, какое дело… – развязно начала она. – Я тут подумала и решила, что ты меня просто динамишь, как маленькую…
– Я? – не понял Голенков. – О-очень интересно! А ну-ка, с этого места поподробней!
И хотя Ермошина излагала цель визита весьма непоследовательно, общий смысл Эдуард Иванович уловил сразу: тысячи долларов за заяву на Жулика ей уже недостаточно.
– Что-о? И это ты мне такое говори-ишь?
Ломтик пряного мяса, разбрызгивая соус, упал с вилки на брюки. Неожиданно Эдик ощутил в себе острое желание надеть Мандавошке на голову супницу. И лишь огромным усилием воли он подавил этот порыв.
– Лида, я тебя где подобрал? На рынке, где ты под прилавками за триста рэ у любого отсасывала, – напомнил он, медленно закипая. – А ты, значит…
– Так ведь Жулик не тебя трахнул, а меня! – перебила Мандавошка, демонстративно выпячивая живот.
– И чего же ты хочешь?
– Проставь мне чего-нибудь в баре… Тогда и скажу!
С шумом отодвинув супницу, Эдик повел маленькую нахалку в зал. Зло кивнул бармену – мол, налей гостье, чего она хочет, угощаю.
– Говори, слушаю, – прищурился Голенков, прикидывая – кто нажужжал в уши юной проститутке.
– Короче, если ты… – начала было Лида.
Она так и не закончила фразы: неожиданно ресторанная дверь распахнулась, и в зал ворвалась толпа камуфлированных амбалов в кевларовых бронежилетах и черных вязаных масках с прорезями для глаз. Заклацали «калашниковы», топот тяжелых ботинок наполнил зал.
Музыка мгновенно стихла. Публика, перестав жевать, обернулась как по команде. Народ не сразу осознал реальность происходящего; многие так и остались сидеть с открытыми ртами и рюмками, поднятыми для тостов…
– Всем, нах, оставаться на местах, работает ОМОН! – истерично закричал гориллоид с погонами капитана, взвинчивая себя, как легавый на выжелке.
Момент всеобщего обалдения длился недолго. Истошно заголосили женщины. Несколько пьяных мужчин, ощутив в себе мгновенный приступ геройства, попытались было покачать права, однако через несколько секунд корчились на ковровой дорожке, попираемые высокими шнурованными ботинками.
Голенков взглянул на омоновцев с мучительным недоумением – все это напоминало ночной кошмар. Шагнув от стойки, он обозначил осторожное движение к кухонной двери. Но уйти не успел – командир группы захвата подскочил к нему в мгновение ока. Выверенный тычок дубинкой в живот заставил Эдика сложиться скобкой. Следующий удар – с оттяжкой в затылок – был выполнен милиционером мастерски и с большой любовью к профессии. Эдуард Иванович на мгновение ощутил себя пустым, как бамбук. Ноги его сделались неестественно легкими, живот – невесомым, грудь – воздушной, уши заложило пронзительным свистом… Потолок стремительно соскользнул назад, и пол изо всей силы ударил Голенкова в лицо.
Последнее, что зафиксировало угасающее сознание, был чей-то до боли знакомый голос:
– Капитан, скажи всем, что поступил сигнал о минировании здания. Проверь документы. У кого не окажется – в райотдел. Выстави оцепление, никого не пускай. Бойцов своих убери, а то всю кассу растащат. Пусть остаются снаружи. У меня оперативно-следственные действия.
* * *
Дядя Ваня редко приезжал домой к пацанам. Для решения текущих вопросов было достаточно регулярных встреч в офисе да телефонных переговоров. А уж о вечерних визитах в гости не могло быть и речи; статус «смотрящего» не позволял панибратствовать с младшими по рангу. Неожиданный приезд Михалюка мог означать: или в «Находке» случилось нечто из рук вон выходящее, или должно случиться в самое ближайшее время…
Именно такие мысли бродили в голове у Зондера, когда сам он бродил вдоль своей девятиэтажки, ожидая появления «Мерседеса» Михалюка. Мысли эти носили вовсе не праздный характер. Полчаса назад Дядя Ваня позвонил Игорю и, едва поздоровавшись, строго распорядился: ожидай меня у подъезда, через полчаса буду, есть очень серьезный базар.
Михалюк появился даже раньше, чем обещал. Крякнув клаксоном, он приоткрыл дверку и сделал приглашающий жест – мол, говорить будем в машине.
– Что случилось? – встревоженно спросил Зондер, усаживаясь рядом.
– В «Золотом драконе» большой шмон, – задумчиво сообщил Дядя Ваня. – Менты говорят – вроде поступил телефонный звонок о минировании здания.
– Туфта, – поморщился Мамрин. – Им бы только повод.
– Естественно, туфта. Скорее всего, ментам кто-то стуканул о «рыжье»… Вот и решили Голенкова потрясти.
– Я же тебе говорил – надо было этого мусорка аккуратно так прихватить, и…
– Наверное, ты прав. Задним умом все крепки. И кто это мусорам о червонцах стуканул? – вздохнул «смотрящий» и, закурив, молвил задумчиво: – И что за житуха пошла, а? Столько вокруг бардака и беспредела, что порой хочется опять в лагерь. Иногда думаю, что лучше мне было бы всю жизнь на зоне проторчать, чем в этой вольной параше говно разгребать. Думал, откинусь со «строгача», поглазею на шлюх, отдохну да поживу как человек. Фирму вот открыл… А здесь вокруг петушилы голимые, которых я в таком количестве за всю свою жизнь в лагерях да на пересылках не встречал.
– Ты ведь сам говорил, что за Голенковым наверняка кто-то стоит, – напомнил Зондер, выслушав нехитрые обобщения восьмикратно судимого рецидивиста. – Мол, возвращается с зоны и сразу становится директором крутющего кабака! Неспроста.
Михалюк никак не отреагировал на реплику.
– Скорее всего, мусора из-за московского следака из Генпрокуратуры так сильно возбудились, – предположил он, холодно блеснув очками.
– А что за следак такой?
– Приехал сюда какой-то деятель, ментов на понятия ставить. Точилин или Мочилин… Не помню. Шифруется ото всех, думает, что его не вычислят. А сам на черной «волжане» с козырным номером раскатывает.
– Откуда ты знаешь?
– От ментов.
– А они откуда?
– Откуда, откуда… От верблюда! На то они и менты, чтобы таких вот тихушников вычислять. Конспира-атор сраный… Тачка-то у него вон какая приметная! Номер – «ААК» и три семерки. Только некстати этот ревизор к нам приехал. Мусорню нашу одним своим появлением так зашугал, что они враз на цирлах забегали. Типа законность изображают. Так что насчет голенковского «рыжья» можем и не успеть. Боюсь, менты нас опередят… Если уже не опередили. Ладно. Как там наш друг Цаца? Давно его видел?
По тону, каким был задан этот вопрос, Зондер понял: «смотрящий» не зря интересуется Зацаренным. Именно из-за Гены он и назначил этот разговор. Да и махать помелом понапрасну было не в обыкновении Дяди Вани.
– Завтра на речку с блядями едем, – признался Игорь. – Помнишь ту пьяную брюхатую девку, которую Гена в офис приводил? Ну, с голенковским «рыжьем»… Вот она лучших подруг для погрева и проставляет.
– Вот как? Это тебе Цаца сам предложил?
– Ну да, сам… А что?
– И во сколько, говоришь, у вас пикник?
– В четыре кобыл забираем. И сразу на Бобровицу. А чего это ты спрашиваешь? С нами хочешь?
