– В четыре кобыл забираем. И сразу на Бобровицу. А чего это ты спрашиваешь? С нами хочешь?
Несколько минут Дядя Ваня молчал, и по его сдвинутым к переносью бровям было заметно, что он крепко задумался.
– На моем «Кадиллаке» поедете? – наконец проскрипел он.
– Ну да. А что? Нельзя? Так я Цаце скажу – мол, оставь тачку, пахан не велел.
– Не надо. Езжайте на «Кадиллаке». И вообще, не надо ему говорить, что я к тебе приезжал. И еще: ты там, на природе, не пей. За Цацей аккуратненько присмотри, что он делать будет. Мобилу свою никуда не прячь и не отключай. Ты мне в любой момент можешь понадобиться…
По интонациям говорившего Мамрин окончательно понял: завтрашний день сулит какие-то очень серьезные события. И события эти напрямую коснутся не только его и не только Цацы…
Перед тем как попрощаться, Дядя Ваня спросил:
– Слушай, а эта пузатая малолетка, которая Генке червонцы дала… Где она живет?
– В доме над «Рюмочной».
– Телефон есть?
– Есть. – Зондер назвал номер. – А что?
– Да так, ничего. Хочу как-нибудь поближе познакомиться, – поморщился Михалюк и, хлопнув дверкой, повел «Мерседес» темным безлюдным двором.
Слепящие точки фар вздулись конусами и развернулись в темноте желтыми круговыми лепестками.
– И зачем ему Мандавошка понадобилась? – непонятливо хмыкнул Зондер, провожая машину взглядом.
* * *
В ресторане «Золотой дракон» вот уже второй час продолжались оперативно-следственные действия.
Эдик Голенков, грамотно выключенный ударом дубинки, валялся под стойкой бара. На запястьях директора ресторана чернели вороненые наручники. Профессионализм омоновцев гарантировал ему как минимум несколько часов отдыха.
Посетителям повезло больше. Догадавшихся захватить с собой документы отпустили сразу же, а остальных свезли в райотдел и, продержав положенные по закону три часа, освободили за выкуп в триста рублей с головы (лица кавказской национальности заплатили по пятьсот). Насмерть перепуганную Мандавошку отпустили безо всякого выкупа: беременная малолетка не представляла для правоохранителей коммерческого интереса. Поваров, официантов, бармена и метрдотеля просто выставили за двери, наказав ожидать повесток в милицию.
А вот с хозяйским ротвейлером пришлось повозиться: преданный Мент ни за что не хотел пускать незваных гостей в директорский кабинет. Он бесновался, злобствовал, истекал слюной, и лишь газ из баллончика пресек его агрессивность. От души избив пса, рассерженные мусора бросили его в подсобку, где хранились швабры и ведра.
Оперативно-следственные действия, сопровождаемые мелодичными матерными переливами, продолжались в ресторане до позднего вечера. Правоохранителей интересовало абсолютно все: бытовки, холодильники, стеллажи для продуктов. Они заглядывали в шкафы, в ящики письменных столов и мусорные баки. Даже содержимое поварских чанов – и то не укрылось от их внимания.
Подвал со сложенным вдоль стен ресторанным барахлом не вызвал у ментов никакого интереса. Равнодушно осмотрев сквозь решетку колченогую мебель, разбитые морозильники да ящики с некомплектной посудой, они разочарованно поднялись по лестнице в хозяйственный дворик, где стоял милицейский «уазик» в полной боевой раскраске.
В зарешеченном окошке задней дверки уже маячило бледное, залитое кровью лицо директора «Золотого дракона». После побоев он немного пришел в себя, однако явно не осознавал всей серьезности произошедшего.
Спустя полчаса бывшего опера волокли по ступенькам горотдела. Во время обыска в ИВС Голенков попытался встать в позу – мол, может быть, объясните причину задержания? И вообще – я ваш коллега, пусть даже и бывший… Так что законы знаю!
Прапорщик, оформлявший Эдика, тоже знал законы. А потому «объяснение причин» произошло в классических милицейских традициях. Обрезком резинового шланга Эдику от души промассажировали эрогенные зоны, после чего спросили: все ли понятно или еще объяснить?
Ночь бывший милиционер провел в одиночной камере, на деревянном помосте у шершавой стены. Его одолевали голодные насекомые. Характерный запах «хаты» напоминал наслоения писсуаров вокзального туалета. Голенков был настолько обескуражен, что даже не мог мало-мальски собраться с мыслями. На первый допрос его вызвали лишь после обеда, когда воля подпольного миллионера была подавлена окончательно.
– Сам начальник горотдела будет допрашивать, – доверительно сообщил сержант-конвоир. – Полковник Коробейник…
– Кто, кто? – Эдуард Иванович не поверил своим ушам. – Полковник? Он ведь подполковник, ОБЭПом командует.
– Позавчера приказ подписали о назначении… По третьей звезде получил. Юрий Васильевич всю ночь квасил по-черному, и сейчас с бодуна, злой, – продолжал словоохотливый сержант, ведя Голенкова знакомыми коридорами. – Так что ты лучше сразу колись, подписывай, чего он захочет. А то отпрессует – свои не узнают!
Остановившись перед дубовой дверью, где в бытность Эдика капитаном Угро действительно заседал начальник ГУВД, конвоир постучал.
– Да… – послышался из-за двери знакомый голос, и только теперь бывший опер вспомнил, что вчера этот же голос скомандовал капитану-гориллоиду из ОМОНа – мол, выметайтесь, у меня в ресторане оперативно-следственные действия.
– Задержанный Голенков по вашему приказанию доставлен! – доложил сержант.
– Давай его сюда…
Открыв дверь, сержант впихнул Эдуарда Ивановича в кабинет.
За начальственным столом восседал Юрий Васильевич Коробейник. Новенькие полковничьи погоны и густой запах перегара свидетельствовали, что сержант-конвоир не соврал. Переведя взгляд влево, к окну, Голенков сперва не поверил увиденному. Зажмурился, прикусил нижнюю губу, открыл глаза… Поняв, что он не галлюцинирует, задержанный прислонился спиной к стене и слабо булькнул горлом.
У окна сидела Наташа. Голова ее была забинтована, под глазом чугунела огромная гематома… Однако сомнений быть не могло: это была действительно она.
– Что, муженек? Не ждал? – язвительно спросила «покойница», уставив на Эдика круглые злые глаза болонки.
Поднявшись из-за стола, Наташа коротко просеменила к задержанному и ловко влепила ему пощечину. По выскобленной щеке шлепнуло сыро и звучно.
– Ну ладно, Наташенька, ты ведь в милиции… Выяснение семейных отношений отложи лет на двадцать, – поморщился Коробейник.
– Да я его, подлеца… на парашу отправлю! Он у меня будет в ногах валяться! Он мне всю жизнь исковеркал, я на него лучшие годы потратила! Пока он по тюрьмам да зонам прохлаждался, я его дочь воспитывала! А он, сволочь неблагодарная…
Наташа долго и нудно взывала к закону, требуя правосудия. Голенков смотрел на нее расширенными от удивления глазами – он явно не находил слов. Только теперь ему стала понятна Танина фраза: «Ты мне больше не папа, а я тебе не дочь!..» Стало быть, дочь и жена виделись накануне.
Наконец причитания несостоявшейся покойницы вывели похмельного Коробейника из себя.
– Так, Наташа, хватит выть. И без того голова раскалывается после вчерашнего. Иди в вестибюль, отдохни. Там тебя Танечка дожидается, извелась уже небось. Никуда не уходи, можешь понадобиться. А мы побеседуем. Разговор, чувствую, будет до-олгим… Правда, Эдичка?
Глава 16
Рабочий день в городской прокуратуре близился к концу. На зарешеченных окнах первого этажа опускались жалюзи и сборчатые шелковые шторы. С паркинга то и дело отъезжали автомобили сотрудников. Младшие следователи, недавние выпускники юрфака, нетерпеливо поглядывали на часы: им очень хотелось домой, но не раньше, чем с работы уйдет начальство.
Внизу, у входа, скучал в застекленной будочке мент-вахтер с сержантскими лычками на погонах. То и дело поглядывая в окно, он зевал с таким презрением к застекольному миру, которое превращает простых провинциальных правоохранителей в овчарок повышенной злобности.
Заметив черную «Волгу» с тонированными стеклами и длинным стеблем антенны на крыше, милиционер приосанился и поправил узел галстука. От начальства он уже знал: сегодня в семнадцать ноль-ноль в архив должен пожаловать некий «важняк» из Генпрокуратуры, прибывший в город с широкомасштабной внегласной ревизией.
«Инкогнито из Москвы» появился ровно через минуту. Как и следовало ожидать, он был не в форменном синем мундире, а в дорогом песочном костюме и стильном галстуке. Правоохранитель сразу определил, что это птица очень высокого полета. Безукоризненно сидящий пиджак, бритвенно отутюженные стрелки брюк, приятно скрипящие туфли, дорогой портфель с позолоченными наборными замочками… Лишь уродливая бородавка на подбородке заметно портила внешность москвича.
Несмотря на подчеркнуто франтоватый облик, гость распространял ауру холодной начальственности.
– Старший советник юстиции Точилин Александр Андреевич, Центральный федеральный округ Генеральной прокуратуры, – деловито представился он. В правильный момент достал из кармана красную корочку с гербом и секунду держал ее перед вахтером. На секунду открыл и, профессионально сжав в руке, подержал еще несколько секунд.
