Плавал он хорошо. Спустя минуту мокрая голова уже маячила на середине реки. Далеко внизу прыгал и валился набок бакен фарватера, как гигантский поплавок удочки, на которую Цаца пытался поймать свою удачу.
Доплыв до лодочной станции, Зацаренный уселся в «жигуль» и облачился в одежду, предусмотрительно оставленную в машине. Достал из «бардачка» тяжелый самодельный кастет и, повертев его в руках, сунул в карман. Случайных свидетелей поблизости не наблюдалось, и это заметно подняло настроение. Выезжая с площадки перед станцией, Цаца притормозил и взглянул на противоположный берег. С полянки, окруженной густым кустарником, змеился тонкий прозрачный дымок. Сфокусировав зрение, Цаца сумел рассмотреть Зондера: стоя у «Кадиллака», он разговаривал с кем-то по телефону.
Путь до магазина «Силуэт» занял всего три минуты. Цаца знал: по дороге в детсадик ментовская дочь обязательно должна миновать короткую аллейку, начинавшуюся сразу за магазином. С одной стороны аллейки возвышались дощатые заборы частного сектора, с другой громоздились кооперативные гаражи.
Идея похищения была проста и прекрасна. Таню следовало дожидаться тут же, у гаражей. Спрятаться за углом, пропустить на несколько метров и, надавав по голове кастетом, затащить через проем между металлическими коробками к машине. Укол сибазина в вену гарантировал спокойствие жертвы на несколько часов. До бревенчатой халупы частного сектора, снятой вчера у вокзальной бабки, было рукой подать. Место было малолюдным, а потому неожиданности вроде бы исключались.
В начале аллейки мелькнуло белое платье в горошек. Присев за углом гаража, Цаца осторожно выглянул наружу. Это была Голенкова. Огромные, в пол-лица, очки сверкнули солнечным бликом, и блик этот на мгновение ослепил Зацаренного.
– Только бы никаких посторонних, – прошептал он, надевая кастет на руку…
* * *
В кабинете начальника ГУВД Юрия Васильевича Коробейника вот уже полтора часа шел допрос директора «Золотого дракона». Глядя со стороны, можно было подумать, что это не допрос, а приятельская беседа. Товарищ полковник улыбался, пошучивал и даже норовил дружески похлопать задержанного по плечу. Он даже снял с собеседника наручники – мол, ты же бывший мент, неудобно…
Голенков был слишком опытен, чтобы купиться на такую туфту. Метод кнута и пряника он и сам неоднократно применял в бытность опером. Кнутом стала «прессовка» в ресторане с последующей «пропиской» на ИВС. А пряником – показная доброжелательность бывшего сослуживца.
– Эдик, ты ведь в Угро много лет прослужил и потому должен понимать: шансов у тебя никаких. Единственное, что я по старой дружбе могу сделать – оформить явку с повинной. Идет? – с похмельным пыхтением предложил новый начальник городской милиции.
Эдуард Иванович молчал угрюмо и недоверчиво. Обострившаяся интуиция подсказывала: статья «Покушение на убийство», которую ему собираются предъявлять за Наташу, далеко не самое главное, что интересует Коробейника.
– Да, я же тебе насчет потерпевшей не объяснил, – хозяин кабинета протянул Эдику заявление.
Пробежав глазами первые три абзаца, Голенков почувствовал, что пол уходит у него из-под ног.
– Бля-я-ядь… – с чувством прошептал он, и в этом емком слове явственно прочитывалось: «Какой же я идиот!..»
Однако нашел-таки в себе силы прочитать заявление до конца.
Заява, написанная с доброй дюжиной грамматических ошибок, тем не менее объясняла чудесное воскрешение Наташи. Сводилась она к классическому: «упала, очнулась, гипс».
Последнее, что помнила потерпевшая, – это побои, нанесенные ей мужем на кухне. После удара головой о нечто твердое она неожиданно потеряла сознание. Очнулась от какой-то странной вибрации. Открыла глаза и с ужасом обнаружила, что лежит на холодных рельсах. Заметив идущий прямо на нее поезд, нашла в себе силы скатиться с насыпи. Добралась на попутке до травмпункта, получила первую помощь. Оттуда же позвонила домой полковнику МВД Коробейнику Ю. В., который забрал ее на машине к себе. Бросить бессознательную Наташу на рельсы мог лишь изувер-муж (которому она отдала лучшие годы своей жизни). Так что состав преступления был налицо.
К заявлению прилагались соответствующие справки из травмпункта. «Сотрясение мозга средней тяжести», «многочисленные ушибы лобно-теменной области головы» вполне объясняли потерю сознания.
Эдику вспомнилось: а ведь позавчера, на кухне, он очень хотел проверить у Наташи пульс! И лишь неожиданный стук по батарее пресек это поползновение. Вспомнилось и другое: когда он переносил тело «покойной» на рельсы, оно показалось подозрительно теплым. Кто же мешал проверить пульс на железнодорожном переезде? Для бывшего опера Угро это было непростительной промашкой…
– Что скажешь? – вполне доброжелательно спросил Коробейник; он явно наслаждался растерянностью собеседника.
– А что ты хочешь услышать? – просипел Голенков.
– Все.
– Постараюсь… – Эдуард Иванович никак не мог собраться с мыслями.
– Вот это уже другой разговор! – Достав из выдвижного ящика стола тонкую папочку, Юрий Васильевич извлек из нее пачку фотографий. – Наташа – это еще цветочки! Вот, взгляни…
– Что это?
– Оперативная фотосъемка. Нервы-то, надеюсь, у тебя крепкие?
Увиденное поразило Эдика даже больше, чем заява Наташи. Бегло просмотрев фотоснимки, он посерел и выпучился. Во рту сделалось солоно и гадко. В какой-то момент Голенкова даже начала колотить крупная лошадиная дрожь, и лишь огромным усилием воли бывший опер взял себя в руки.
Ментовский фотограф запечатлел два полуразложившихся трупа. Неестественно вздувшиеся тела лежали на глинистом берегу какого-то водоема. И хотя лица покойных были донельзя обезображены тленом, убийца сразу узнал Нгуена и Донга… Фотография металлической бочки (той самой, из золотоплавильной мастерской) не оставляла никаких сомнений: тайна убийства братьев Ван Хюэ перестала быть таковой.
– Погода теперь ясная и солнечная, целых три недели никаких атмосферных осадков, – тоном сотрудника Гидрометцентра комментировал начальник ГУВД. – Под воздействием тепла из трупов выделилось много газов. Эти газы и выбили крышку металлической бочки. Тела немедленно всплыли. На карьерах в районе Седнева всегда ошиваются детишки-рыбаки. Обнаружив покойных на поверхности водоема, юные натуралисты позвонили в милицию. После траленья дна мы обнаружили и бочку, и крышку. Короче, протокол осмотра и заключение экспертов будешь читать? Или и так все понятно?
В голове Эдика почему-то некстати завертелась стихотворная строка, памятная еще со школы: «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»
– А я-то здесь при чем? – сдавленно спросил он.
– Меня интересует, как узкоглазые попали в бочку, а бочка – в карьер.
– Я не разбираюсь во вьетнамских похоронных обрядах! – огрызнулся Голенков. – И вообще, узкоглазые, кажется, в свой Ханой собирались. И весь персонал ресторана это может подтвердить!
– Ой, только не надо! – поморщился Юрий Васильевич. – Мне уже все известно. Да, двадцать шестого мая, в понедельник, вьетнамцы действительно собирались лететь домой. Даже билеты купили. Но почему-то никуда не полетели, сдали билеты и остались в своем коттедже. В девять утра Нгуен и Донг вызвали такси и отправились в «Золотой дракон». Мы даже нашли таксиста, который подвозил их к воротам служебного входа к половине десятого. С тех пор их никто не видел. Никто. Охранник ресторана показал, что в это время ты находился на рабочем месте. Экспертиза обнаружила в багажнике твоего «Опеля» микроскопические следы краски – точно такой же, как и на металлической бочке из карьера. По нашим данным, убийство братьев Ван Хюэ произошло двадцать седьмого мая, где-то между девятью и десятью утра. Нгуен убит ударом какого-то тяжелого предмета в висок, у Донга – проникающее пулевое ранение в затылочной части.
Допрос, приняв разгон, пошел накатом. Эдуард Иванович окончательно взял себя в руки. Безвыходность ситуации способствовала моментальному прояснению мысли.
– В это время я действительно был в районе Седнева, – медленно произнес он. – В магазине секонд-хенда. И у меня есть свидетельница, которая может это подтвердить.
– Кто же?
– Ермошина Лидия Михайловна, временно не работающая, – протокольным голосом сообщил бывший оперативник.
– Базарная проститутка, через которую ты Жулика под «рупь тридцать один подписал»? – развеселился Коробейник. – Ну, это, конечно же, надежный свидетель… Ладно. Допустим, я тебе и поверил. А как ты вот это объяснишь?
Достав из кармана небольшой кругляк желтого металла, начальник ГУВД положил его перед собеседником. Едва взглянув на царский червонец 1915 года, задержанный понял: все кончено…
Матерый ментовский волк, опытный интриган и предусмотрительный боец Голенков с треском проигрывал самую главную партию своей жизни. Петля стянулась и распустилась сетью. Он был обложен со всех сторон.
