— Ох! Скажу, скажу всю правду, как попу на исповеди, только не отправляй меня к мучителю, лучше сам убей, — повалившись в ноги с плачем проговорила молодая вдова.
— Что ты болтаешь! За что я тебя стану убивать? Ты не в себе!
— И то не в себе, князь-батюшка! Прости ты меня, бабу глупую! Уж больно меня изобидел злодей-граф! Я ль ему не служила, старому, постылому! Я ль его не ублаготворяла? Не один год со мною жил, как с женой, и от других своих полюбовниц меня отличал. А тут наткось! Девка Полюха, вишь, больше ему, старому, приглянулась. А чем она краше меня? Сухопарая, бледнолицая! Ничем не уступит моя вдовья краса против ее девичьей! — с плачем причитала Авдотья.
— Умолкни! Перестань реветь! Ладно, теперь я понял, что привело тебя из графской усадьбы в мой дом! Ты задумала отомстить графу Аполлону Ивановичу за то, что он предпочел тебе какую-то девку… Так?
— Так, князь-батюшка, так! Справедливы твои слова!
— Ты отместку ему задумала учинить?
— Задумала, князь, ваше сиятельство, задумала! Уж больно мне обидно.
— Так ты говоришь, граф девку-полюбовницу при себе держит?
— При себе, князь-батюшка, при себе… в своих хоромах; а я-то живу на краю усадьбы, в отдельной избе… Прежде-то граф ко мне часто похаживал, а как приглянулась ему, старому псу, Полюха, и меня забыл, и в горенку мою не заглядывает.
— А ты, баба, и решилась выместить свою злобу на нем, так?
— Так, батюшка-князь, ваше сиятельство, так! Слезно прошу: не погуби меня, ваше сиятельство! Графу-то не изволь рассказывать про меня горемычную: ведь лют наш граф в гневе, мукой замучит… У живой душу во мне вытащит.
При этих словах Авдотья снова земно поклонилась князю Полянскому.
— Полно валяться на полу; встань и слушай! — сурово проговорил ей князь Платон Алексеевич.
— Слушаю, ваше сиятельство, слушаю.
— Сама ты не проболтайся! А я ни единого слова не скажу про тебя графу… Ступай домой. Постарайся незаметно туда вернуться, и твой донос на графа я принимаю как услугу мне… А за услугу я плачу. Вот возьми и ступай.
Князь дал горсть золотых молодой вдове и повторил ей свой приказ уйти.
LVI
«Что же это такое, что мне рассказывала эта молодая баба. Если только одна половина правды из ее слов, то и то я должен не принимать у себя графа Баратынского, а не только отдать за него Наташу. Я не верил тем слухам, которые ходили про него, но теперь убедился воочию. И за такого человека я думал отдать свою дочь. Надо положить конец этому сватовству. Написать графу или подождать, когда сам приедет?»
Таким мыслям предавался князь Платон Алексеевич вскоре после ухода молодой вдовы Авдотьи. Простой, бесхитростный рассказ произвел на графа удручающее впечатление.
Он благодарил судьбу, которая открыла ему глаза и указала, что за человек граф Баратынский.
В тот же день доложили князю о приезде графа.
Князь Платон Алексеевич принял его довольно сухо.
Это замечено было гостем. Граф Аполлон Иванович не привык к такому приему. Он приехал узнать день свадьбы его с княжной Натальей Платоновной и был немало удивлен таким приемом со стороны своего нареченного тестя.
— Князь, вы, кажется, мною чем-то недовольны? — спросил он у Платона Алексеевича.
— Я? Нисколько, — коротко ответил ему тот.
— Но мне показалось, князь… Я… я… приехал узнать…
— О чем, граф?
— Когда вы изволите назначить день нашей свадьбы?
— О свадьбе не может быть теперь и речи, — совершенно спокойно ответил князь Полянский сиятельному жениху своей дочери.
— Как! Что вы говорите?
— То, что надо было вам сказать.
— Возможно ли, князь? Вы… вы мне отказываете?
— Да, если хотите, отказываю.
— Но, ваше слово? — заносчиво воскликнул граф Баратынский, багровея от волнения.
— Я беру его назад.
— Вы… вы берете данное вами мне слово назад?
— Пожалуйста, граф, не возвышайте голоса и не заставляйте меня повторять вам одно и то же.
— Но вашему отказу должна же быть причина?
— Разумеется.
— Какая же, скажите? Я вас прошу, князь.
— К чему же? Я думаю, для вас все равно.
— Нет, зачем же! Я хочу знать! Хочу знать, за что мне отказывают? Вы должны, князь Платон Алексеевич, сказать причину вашего отказа, которого я никак не ожидал.
— Я вам ничего не скажу, граф. Спросите почему, отвечу — из простой деликатности.
— Вот как! Это для меня что-то новое и странное! — с саркастической усмешкой злобно проговорил граф Баратынский.
— Может быть.
— Я догадываюсь, да и не трудно догадаться: вам кто-нибудь наговорил, насплетничал! И вы, князь, поверили. Желательно бы мне знать, кто это на меня наговорил? Кто смел очернить меня в ваших глазах?
Граф Аполлон Иванович заметно горячился все более и более.
— Этого-то вот вы и не узнаете, — совершенно спокойным голосом возразил ему князь Полянский.
— Стало быть, между мною и вами, полный разрыв, так?
— Повторяю вам, избавьте меня от неприятных ответов.
— Но должен же ведь я знать, князь Платон Алексеевич, за что меня выгоняют из дома?
— Вы преувеличиваете, граф. Вы посватались за мою дочь, я, не спрося согласия Наташи, дал вам утвердительный ответ…
— Ну, и что же далее, князь?
— А то: дочь моя решительно сказала, что не желает вас иметь мужем. Простите, граф, вы сами вынудили меня на это, — я не хотел вам говорить, — но вы сами так настойчиво требовали…
— Постойте, постойте, князь! Это не ответ.
— Какого же еще вам надо?
— Вашей дочери, княжне, я был несимпатичен давно, это я уже знаю, об этом говорил и вам; вы сами уверяли меня, что если ваша дочь не любит меня теперь женихом, то, может, полюбит, когда я буду ее мужем. Надеюсь, вы это помните? Повторяю: я хорошо знаю, что княжна дарит симпатию не мне, а другому человеку, — злобно посматривая на князя Полянского, значительно проговорил граф Баратынский.
— Что вы этим хотите сказать? — переменившись в лице, глухо проговорил князь Платон Алексеевич.
— А то, что княжна, ваша дочь, любит другого.
— Как вы смеете?
— Пожалуйста, не горячитесь, князь!.. — отвечу вам вашими же словами: вы вызвали меня на откровенность, ну так и слушайте!
— А! Вот как!., вы ловите меня на словах. Хорошо, допустим: моя дочь любит другого, — так зачем же вы хотели на ней жениться?
— Я… Я… думал… предполагал…
— Вы предполагали завладеть миллионным приданым вашей невесты, так?
— Князь!.. — как-то взвизгнул граф Баратынский.
— Вам не нужна любовь моей дочери, но нужен ее миллион, а для любви у вас много молодых баб да девок, — совершенно невозмутимым голосом проговорил князь Платон Алексеевич, вставая и давая тем знать, что больше говорить он не намерен.
— Вы забываетесь, князь!.. Этого я безнаказанно не оставлю.
— Вот как, дуэль?..
— Да, это необходимо, — запальчиво воскликнул граф Аполлон Иванович.
Он то бледнел, то багровел; он никак не ожидал отказа, такого быстрого и решительного.
— Даже «необходимо», вот как! — Вы забываете, государь мой, что мы живем в Российской Империи, в которой дуэли запрещены властью самой государыни, и я, старый служака, не хочу быть нарушителем сего. Не думайте, граф, что я сробел: несмотря на свои лета я, пожалуй, еще сумел бы наказать вас за дерзкие слова, касавшиеся чести моей дочери и меня самого!
С достоинством проговорив эти слова, князь Платон Алексеевич нашел удобным выйти из своего кабинета, оставив одного графа Баратынского.
Этим он сразу положил предел неприятному объяснению.
Графу Баратынскому не оставалось ничего, как поспешить оставить дом князя Полянского, проклиная в душе самого князя и его дочь, свою бывшую невесту.
Он быстро пробежал апартаменты княжеского дома и также быстро вскочил в поджидавшую его у подъезда карету, предварительно грубо толкнув своего лакея, который хотел ему помочь в этом.
«Нет, нет! поступка со мною князя я так не оставлю!.. Я не потерплю, я дознаюсь и выведу наружу те интриги, которые кто-то против меня имеет. Князь упрекнул меня в любви к бабам и девкам молодым. Стало быть, об этом ему кто-нибудь сказал? Кто осмелился? Неужели кто из моих людишек! У-ух! если бы только мне проведать!.. Да нет, быть не может: князь не станет слушать болтовню людишек. Кто-нибудь другой позавидовал мне, наговорил на меня… А жалко! княжна для меня не так интересна, а миллион, который уплывает у меня из рук. Девичьей красотой меня не прельстишь, а вот что касается миллиона, об нем придется пожалеть мне! Я немножко пересолил. Не надо бы мне упоминать про амуры княжны с каким-то черноусым офицериком, о котором идет молва, что его князь припрятал далеконько. Гм! — отказ форменный! Никак не ожидал я такого афронта»!.
