Клава, а? Определенно будет пропагандистом… — сказал Соломин.
— Да, способности есть. Я хочу в своем докладе развить ее мысль о нашем участии в коммунистическом строительстве, подкрепить конкретными примерами…
Разговаривая, они ушли на другую сторону сцены.
— Клаву хвалят, — тихо сказал Коля и опять начал перебирать клавиши баяна.
— Заслужила и хвалят, — так же тихо ответила Сима. — Скоро заседание кончится, и мы выступать будем. Ты не волнуешься?
— Как не волноваться. Чай, в первый раз. Собьюсь — стыдно будет…
— Так ведь свои же сидят… — успокаивая и себя, и его, проговорила Сима. — Ты мне, Коленька, только тон верный дай…
— Тон я дам. У меня инструмент хороший.
— Подвинься, Коля, я сяду. Просто ноги не держат.
Коля уступил ей половину стула.
Сима тоже недавно приехала из ремесленного училища. Была она невысокого роста, с круглым лицом и большими карими глазами. Голос у нее был звонкий и сильный, частушки она пела хорошо, заливисто. Она часто выступала в ремесленном училище, пела с девушками в общежитии, но во Дворце ей выступать еще не приходилось. Смущало еще и то, что частушки были написаны про знакомых людей. Как-то они к этому отнесутся? Могут еще, чего доброго, и обидеться.
Так они и сидели вдвоем на одном стуле — немного встревоженные, немного растерянные, — когда мимо них пробежал Тараканов. Он куда-то торопился, но заметив подавленный вид ребят, остановился. Не мог же он не воодушевить начинающих артистов!
— Что, трепещете? — спросил он, глядя сверху вниз. — Ничего ребятки! Каждый настоящий артист всегда должен волноваться перед выходом на сцену. Закон природы… А потом еще как довольны будете! Помню, я в первый раз выступал в клубе моряков… — начал было рассказывать он, но из дальних комнат донеслось: «Товарищ Тараканов!», и он убежал, бросив через плечо: — Не робейте, ребятки!
Это еще больше разволновало Симу, и она встала:
— Просто места себе не нахожу!
Мелкими шажками она неторопливо заходила по узкому промежутку между кулисами и стеной, а Коля задумчиво наблюдал за девушкой. Маленькая, стройная, в шелковом кремовом платье с отделкой из синих полос, девушка показалась вдруг особенно привлекательной.
«Смотри-ка ты! А она красивая! И как это я раньше не заметил?» — удивился Коля.
Выглянув на сцену, Сима прислушалась и поманила к себе Колю.
— Дядя Вася выступает… — прошептала она.
Дядя Вася — пожилой и очень высокий вагранщик — стоял на трибуне, плотно уложив локти на ее края, привалившись почти к самому микрофону. Он говорил так, как будто перед ним сидел хороший приятель и он вел с ним задушевную беседу.
— Партия нам говорит: организуйте стахановский цех, товарищи. Это вполне можно. Рабочий класс в любом деле всегда пойдет за партией, потому что каждому понятно, для чего все это делается. Опять же с другой стороны посмотрим. Любому известно: стахановская работа — стахановский и заработок…
— Рвач! — крикнул кто-то с места.
Дядя Вася медленно повернул голову в ту сторону, откуда раздался голос.
— Напрасно ты таким словом бросаешься, товарищ Халатов! С каких это пор рабочему стало зазорно про заработок разговаривать? Зря, право, зря! Вот у нас в плавильном все так и заведено. Придешь к начальнику и докладываешь: так и так, товарищ Халатов, кран на шихтовом дворе поломался, грузить в вагранку нечего. Принимать меры надо… Товарищ Халатов карандашом загривок чешет и разговаривает с полным выражением на лице: «Не мое дело! Ступай, откуда пришел…» Растеряешься от такого ответа: не то козла в вагранку садить, не то за механиком бежать, не то еще что придумать…
Халатов приподнялся и крикнул с места:
— Правильно ответил! Я вам не рассыльный…
Дядя Вася спокойно посмотрел на него, подумал и равнодушно ответил:
— Может, и правильно, кто тебя разберет… А вот это правильно — тайком рационализацию проводить?
Тут уже и Николай Матвеевич не вытерпел:
— Как — тайком? Поясните.
— А так вот и тайком. Завели у нас шлаковницы для приема шлака: всем известно, как со шлаком мучились… Дело пошло, а товарищу Халатову не по нраву чужая смекалка. Он сам смекать любит, да вот беда — не смекается, таланту нет. Приказал шлаковницы выбросить. Мы видим, хорошее дело пропадает, применять надо. Вот и применяем, без Халатова. Тайком от него шлак сливаем…
— И не поймал он вас? — спросил кто-то смеясь.
— Где ж ему поймать? — вздохнул дядя Вася. — Он всю смену в конторке сидит, докладные составляет.
Багрового Халатова словно пружиной подняло:
— Это про кого? Про меня? — он с изумлением оглядывал зал.
Люди шумели и смеялись, и никто не ответил на вопрос Халатова. Халатов что-то сердито сказал жене и вышел вместе с ней. Это еще больше развеселило литейщиков. Долго потрясал колокольчиком Николай Матвеевич, пока ему удалось утихомирить людей.
Толкая друг друга локтями, за кулисами хохотали забывшие о своих страхах Коля и Сима.
Глава пятая
НЕОЖИДАННОСТЬ
Алеша вышел из вагона и невольно оглянулся налево, туда, откуда пришел поезд. За красными и зелеными огнями семафоров и стрелок чернели чуть видные громады гор. Там, за горами, была Москва — семиэтажный дом министерства, Красная площадь, высотные стройки… Прямо перед Алешей, за поворотом шоссе высились трубы заводской ТЭЦ. У их верхушек клубились и словно не могли оторваться вялые, чуть шевелящиеся облака серого дыма.
Автобус, миновав длинный пустырь у Куштуминского хребта, въехал в улицы соцгорода, и замелькали освещенные окна домов. Заревом огней проскользнула мимо автобуса рекламная витрина нового кинотеатра. «Счастливого плавания» — прочитал Алеша. Здесь он смотрел вместе с Клавой картину «Падение Берлина».
«Клава! Как-то она тут?» Алеша задумался. Он чувствовал, что у него нет на свете никого ближе и дороже Клавы. Ей он мог высказать самые затаенные мысли и был уверен, что она поймет его. Она радовалась его успехам на производстве, поддерживала во всех начинаниях. Лучшего друга ему не найти. Сейчас, когда его голова полна московских впечатлений, когда зародилось столько замыслов, — в первую очередь надо повидать Клаву, поговорить и посоветоваться с ней…
Темные окна большого двухэтажного общежития удивили Алешу. «Неужели так поздно? — подумал он. — В субботу народ всегда засиживается за полночь…»
Забирая ключ у дежурной, он спросил:
— Почему так тихо?
— Все в клуб ушли, вечер литейщиков там. Гуляют, — ответила старушка-дежурная. Очки у нее были спущены на самый кончик носа: она вязала.
— Ах, вот как! Вечер литейщиков…
Вот и она — комната № 22, родной алешин дом.
Комната была пуста. Алеша раскрыл чемодан, разложил по подушкам подарки для ребят: томик стихов — Саше, самоучитель игры на баяне и стопку нот — Коле. В чемодане остался красиво перевязанный лентой пакет — отрез шелка для Клавы. Покончив
