молнии электросварки, и их отблески на какую-то долю секунды освещали лесистый склон горы за рекой.
Там, за горами, далеко-далеко — Москва. Алеша теперь там. Что он делает сейчас? Помнит ли о ней?
Глава вторая
БОЛЬШОЙ МАСШТАБ
Николай Матвеевич быстро, листок за листком, прочитывал конспект беседы Клавы о коммунизме. Отброшенные листки веером ложились на исчерченный записями и пометками картон, которым был накрыт стол.
«Зачем он так торопится?» — сердито думала Клава, наблюдая как тает стопка листков в руках секретаря партбюро. Ей хотелось, чтобы Николай Матвеевич читал медленно, вдумчиво, высказывал бы замечания, делал пометки. А он читал быстро, глаза стремительно перебегали со строки на строку…
Наконец он кончил читать и несколько секунд молчал, задумавшись. «Неужели недоволен?» — подумала Клава. Николай Матвеевич аккуратно собрал разбросанные листки.
— А знаешь, мне понравилось. В основном — доходчиво! Молодец! — Он вернул листки Клаве.
— У меня такой план, Николай Матвеевич: в выходной день пойду к литейщикам в общежитие и там, в красном уголке, проведу беседу. Как вы смотрите?
— Очень хорошо. Но…
Клава насторожилась. Было видно, что Николай Матвеевич о чем-то сосредоточенно думает.
— Сколько у тебя будет слушателей в красном уголке? Человек тридцать? А у нас в цехе почти тысяча рабочих, из них больше половины — твои ровесники. Вот после беседы в общежитии надо выступить на цеховом собрании.
У Клавы учащенно забилось сердце. Она не думала, что ей придется выступать перед всем цехом. Никогда ей еще не приходилось говорить перед таким множеством людей!
— Невозможно, Николай Матвеевич! — Она всплеснула руками, встала, подошла к столу. — У меня же не доклад, а простая беседа… Тут надо совсем по-другому готовиться… И я не умею выступать. Поймите, Николай Матвеевич! Провалюсь я…
Соломин внимательно наблюдал за нею.
— Не провалишься! Не дадим. Только робеть не надо. Каждый комсомольский руководитель должен уметь разговаривать с массами. В конце концов, это те же люди, с какими ты встречаешься и разговариваешь каждый день, только собраны все вместе…
— Вот в том-то и дело! Где мы соберем такую массу людей?
— Об этом я как раз и думаю…
Он снял телефонную трубку и вызвал заводской Дворец культуры.
— Кто говорит? Тараканов? Здравствуйте, товарищ Тараканов, говорит Соломин из литейного цеха. Лозунги художники нам написали? Долго-долго тянете. Боюсь, пока они напишут, текст устареет. Завтра? Ну, что же, завтра они еще не устареют… Скажи-ка, товарищ Тараканов, чем у вас занята суббота? Сеансы? А вот о таком мероприятии ты не слышал — молодежная суббота? Жаль, очень интересное дело. Мы, например, собираемся такую субботу провести. Где? Да у вас в клубе. Сеанс, я думаю, придется перенести.
Невидимый Тараканов отбивался энергично и сердито. Он говорил что-то о хозрасчете, о деньгах, о том, что суббота — самый прибыльный день. Николай Матвеевич, посмеиваясь, обещал пожаловаться: в кои-то веки литейщики попросили для себя помещение Дворца, а директор ведет себя как коммерсант и хочет сорвать важное воспитательное мероприятие. Наконец Тараканов замолк, в трубке щелкнуло.
— Так! — закуривая, сказал Николай Матвеевич. — Наконец-то согласился. Ты понимаешь, удачная идея! Именно о коммунизме надо поговорить сейчас с народом, это и есть сегодняшний день и большая перспектива…
Он вынул из стола лист бумаги. Это был набросок плана молодежной субботы. Первым стоял доклад начальника цеха Лукина о ходе социалистического соревнования и выполнении социалистических обязательств. Николай Матвеевич заменил единицу двойкой, а над первым номером вписал «Доклад о коммунизме — Волнова».
— Еще я задумал устроить к вечеру большую витрину со всевозможными диаграммами и схемами. Надо, чтобы народ видел, как мы выполняем план, чего достигли, чего нужно достигнуть. Это ты возьми на себя, мобилизуй комсомольцев из технического отдела… Кроме того, устроим большую портретную галерею стахановцев. Лозунгов побольше и таких, чтобы чувствовалось, что здесь собрались литейщики, горячий цех… Надо развивать в народе чувство гордости за свою профессию. Найди среди комсомольцев хорошего затейника, певцов и танцоров нам не занимать. Баянисты тоже найдутся.
Договорились, что на стыке смен Клава соберет цеховой комсомольский актив. Надо познакомить молодежь с программой вечера.
В пять часов вечера над цехом напевно прозвучала сирена. Комсомольцы собирались в красном уголке.
Как только закончилось собрание комсомольского актива, Клава зашла в партбюро.
— Можно, Николай Матвеевич? Одобряют ребята, просто горячо одобряют! Им нравится, что соберутся литейщики, своей семьей… Саша Серов предложил написать частушки на злобу дня, Сима Чернова будет петь, а Коля Костров — аккомпанировать на собственном баяне. Удачная мысль, правда? Между прочим, ребята просят организовать на вечере торговлю книгами. А то все буфеты да буфеты, а за книгами в старый город ехать надо…
— Вот видишь, еще одна хорошая мысль. Надо договориться с книготоргом, пусть пришлет продавцов… Слушай, Клава, тебе не кажется, что у нас хороший вечер должен получиться?
— Отличный будет вечер, вот увидите!
— А кто говорил — не выйдет?
— Ничего я не говорила, вам послышалось! — засмеялась Клава и убежала.
Глава третья
ДВОРЕЦ ЖДЕТ ГОСТЕЙ
Клава, расстроенная и подавленная, ходила по пустынным залам Дворца культуры. Было уже около семи часов вечера, а литейщики не появлялись.
Она вздрогнула, услышав, как тяжело загремел блок и хлопнула входная дверь. Захотелось побежать и посмотреть, кто там пришел. Но она сдержалась и неторопливо подошла к дверям в вестибюль. У окна гардероба раздевался и что-то говорил директор клуба Тараканов. Больше никого не было…
Приглаживая пышную прическу, он подошел к Клаве и пригласил осмотреть Дворец. Еще утром он собирался жаловаться на литейщиков, которые вынудили его снять платные сеансы. Но потом рассудил, что нет худа без добра: по крайней мере, в завкоме не будут больше упрекать его в том, что он, Тараканов, превратил Дворец в коммерческое предприятие и повернулся спиной к цехам.
Тараканов поднялся на сцену. На столе президиума поправил тяжелые складки синей бархатной скатерти, переставил букеты с живыми цветами, приказал сменить воду в графинах.
Клава наблюдала за ним и тоскливо прислушивалась к равнодушным словам, которые произносил взобравшийся на трибуну радиотехник: «Даю проверку! Раз, два, три, четыре, пять! Раз, два, три, четыре, пять!»
Тараканов спустился в зал. Долго рассматривал красное полотнище, на котором очень крупно выделялись слова: «Привет молодым литейщикам«! Потом крикнул:
— Волнова! Вы не находите, что здесь лишнее слово «молодым»?
Он стал убеждать ее, что приветствовать только молодых литейщиков неудобно. Вдруг среди гостей окажутся пожилые? Они разве не заслуживают привета?
— Мы вырежем слово и снова сошьем лозунг…
Клава устало махнула рукой: пусть делает, как хочет! Нужен ли вообще такой лозунг, когда нет никаких литейщиков —
