— Кто был этот Мучилинде?
— Мучилинде был королем змей и богом, и потому ему было ведомо обо всем происходящем. Когда Будда уселся под деревом, король змей выполз из своего логова и потихоньку подполз: Природа почтила Мудрость. Вдруг с запада налетела сильная буря. Божественная кобра обвилась вокруг богоподобного человека, распростерла над ним свой капюшон, и семь дней, пока длилось созерцание, укрывала Татхагату от дождя и ветра. Так он сидел, размышляя, осознавая одновременно и Ясный Свет, и кольца кобры под ним, и их всецелое тождество.
— Как это непохоже на наше отношение к змеям!
— За вашим отношением стоит отношение к ним Бога: вспомните Книгу Бытия.
— «Вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее», — процитировал Уилл.
— Но мудрость исключает вражду. Все эти бессмысленные, бесцельные стычки меж человеком и природой, меж природой и Богом, меж плотью и духом! Мудрость убирает эти неразумные перегородки.
— И наука тоже.
— Мудрость, идя рука об руку с наукой, достигает большего.
— А что вы скажете о тотемизме, — продолжал Уилл, — о культах плодородия? В них разграничений не проводилось. Но можно ли их назвать мудростью?
— Да, хотя и примитивной, на уровне неолита. С веками люди становятся сознательней, и старые боги Тьмы уходят в прошлое. Представления меняются. Появляются боги Света, пророки, Пифагор и Зороастр, возникают джайнизм и ранний буддизм. Но прежде их появления происходят космические петушиные бои — Ормузд против Аримана, Иегова против Сатаны и Ваала, Нирвана против Самсары, видимый мир против платоновского мира идей. И, за исключением горстки тантристов, махаянистов и даоистов, и также некоторых христианских ересей, всеохватывающая драка длилась около двух тысяч лет.
— А потом? — спросил Уилл.
— А потом было положено начало современной биологии.
Уилл рассмеялся:
— Бог сказал: «Да будет Дарвин», и появились Ницше, империализм и Адольф Гитлер.
— Да, — согласилась Шанта, — но также возможность достичь новой мудрости для каждого. Дарвин возвел тотемизм на научный уровень. Культы плодородия возродились как генетика и Хэвелок Эллис. А теперь взглянем на новый виток спирали. Дарвинизм — это мудрость неолита, изложенная в научных терминах. Новая мудрость уже пророчески просвечивала в дзен-буддизме, даоизме и тантризме, а теперь она воплощена в биологических теориях, помогающих выживать; это дарвинизм, возведенный до уровня сочувствия и духовной прозорливости. И потому, — заключила она, — вы не найдете ни на земле, ни на небесах причины, по которой Будда или кто угодно другой не могли бы в змее увидеть Ясный Свет.
— Даже если змея ужалит до смерти?
— Да, даже если змея ужалит до смерти.
— И даже несмотря на то, что змея всегда и повсюду являлась фаллическим символом?
Шанта рассмеялась:
— Всем любовникам мы советуем медитировать под деревом Мучилинде. И помимо медитаций, вспоминать, чему их учили в детстве: змеи — ваши братья, они заслуживают сочувствия и уважения; одним словом, змеи хорошие, хорошие, хорошие.
— Да, но змеи также ядовитые, ядовитые, ядовитые.
— Но если вы будете помнить, что они к тому же и хорошие, и станете относиться к ним соответственно, они вас не тронут.
— Откуда вам знать?
— Есть множество наблюдений. Люди, которые не боятся змей и не считают, что хорошая змея — мертвая змея, вряд ли будут укушены. На следующей неделе я одолжу у соседей ручного питона. Несколько дней подряд Рама будет завтракать и обедать в кольцах змея-искусителя.
Со двора донесся звонкий смех и говор детей, мешающих английскую речь с паланезийской. Минуту спустя в комнату вошла Мэри Сароджини: она казалась выше и взрослей в окружении пары четырехлетних близнецов и крепыша-херувима, которого Уилл видел с ней, когда впервые очнулся на Пале.
— Мы забрали из детского сада Тару и Арджуну, — пояснила девочка.
Близнецы бросились к матери. Держа на одной руке младенца и другой обнимая старших сыновей, Шанта ласково улыбнулась:
— Спасибо.
— Не стоит благодарности, — сказал Том Кришна, выступая вперед. — Я думал... — начал он, но смутился и вопрошающе взглянул на сестру. Мэри Сароджини покачала головой.
— Что ты думал? — спросила Шанта.
— Мы — и она, и я — оба думали... можно ли нам прийти сюда и пообедать у вас?
— Ах, вон оно что. — Шанта перевела взгляд на Мэри Сароджини и затем вновь взглянула на мальчика. — Тогда пойди и спроси у Виджайи, найдется ли что поесть. Сейчас он там готовит.
— О'кей, — без особого энтузиазма сказал Том Кришна и неохотно поплелся на кухню.
Шанта повернулась к Мэри Сароджини:
— Что случилось?
— Мама сотни раз говорила ему, что не надо приносить домой ящериц. Но сегодня утром он опять принес. Мама очень рассердилась.
— И вы решили пообедать у нас?
— Шанта, если это неудобно, мы пойдем к Раосам или Раджанадасасам.
— Я уверена, что это вполне удобно, — заверила ее Шанта. — Я только хотела, чтобы Виджайя поговорил с ним немного,
— Вы совершенно правы, — серьезно ответила девочка. — Тара, Арджуна, — деловито позвала она малышей, — пойдемте умоемся. Они такие чумазые, — бросила она Шанте, уводя малышей.
Уилл, дождавшись, пока они уйдут, обратился к хозяйке дома:
— Только что я наблюдал Общество Взаимного Усыновления в действии?
— К счастью, — откликнулась Шанта, — в самой мягкой форме. Том Кришна и Мэри Сароджини находятся в прекрасных отношениях со своей матерью. Проблема не в них самих, а в их судьбе, в ужасной смерти Дугалда.
— Выйдет ли Сьюзила снова замуж?
— Надеюсь, да. Ради семейного блага. Тем временем детям полезно бывать с их приемными отцами. Особенно Тому Кришне. Том Кришна как раз достиг того возраста, когда мальчики начинают осознавать себя мужчинами. Он все еще может заплакать, как маленький, но тут же берет верх бравада, и эти ящерицы — он приносит их в дом, чтобы доказать, что он уже мужчина. Вот почему я посылаю его к Виджайе. Мальчик мечтает стать таким, как он: огромный рост, широкие плечи, страшная силища и притом острый ум. Том Кришна слушается его во всем, хотя мы с его матерью говорим ему то же самое. Да, Виджайя учит его тому же, что и мы; хоть он и мужчина на двести процентов, он чуток, как женщина. Тому Кришне сейчас достанется, не сомневайтесь. А теперь, — заключила Шанта, взглянув на спящего младенца, — уложим этого молодого человека в кроватку и приступим к ленчу.
Глава тринадцатая
Близнецы, умытые и причесанные, уже сидели за столом на высоких стульчиках. Мэри Сароджини присматривала за ними, как гордая, но беспокойная мать. У плиты Виджайя накладывал в тарелки рис и овощи, доставая их черпаком из глиняного горшка. Очень осторожно, с напряженным вниманием Том Кришна брал каждую тарелку и относил ее на стол.
— Готово! — объявил Виджайя, наполнив последнюю тарелку. Он вытер руки, подошел к столу и занял свое место. — Расскажи-ка нашему гостю о благодарении, — предложил он Шанте.
— На Пале, — пояснила Шанта Уиллу, — благодарственная молитва произносится не до, а во время еды. Мы ее жуем.
— Жуете?
— Благодарение — это первая ложка пищи, которую вы отправляете в рот — и жуете, жуете, до последней крошечки. И, пока жуете, концентрируете внимание на вкусе, консистенции, температуре пищи, на давлении на нее зубов и напряжении жевательных мускулов.
— И помимо того, мысленно благодарите Просветленного, Шиву или кого-то там еще?
Шанта отрицательно покачала головой:
— Это бы отвлекало внимание, а здесь важно как следует сосредоточиться. Вы концентрируете внимание на своих ощущениях, а не на чем-то воображаемом. Припоминание слов, обращенных к кому-то воображаемому, — все это исключается. — Она оглядела стол. — Начнем?
— Ура! — дружно закричали близнецы и взялись за ложки.
Наступило продолжительное молчание, нарушаемое только близнецами, которые еще не научились жевать, не причмокивая.
— Можно теперь проглотить? — спросил наконец один из малышей.
Шанта кивнула. Дети проглотили пищу. Теперь они стучали ложками и болтали с набитым ртом.
— Итак, — спросила Шанта, — каков вкус благодарения?
— Чрезвычайно разнообразный, — ответил Уилл. — Ряд вариаций на тему риса, куркумы, красного перца, тыквы и зелени, какой — мне не удалось распознать. Оттенки постоянно меняются: прежде я этого никогда не замечал.
— Сосредоточившись на подобных вещах, сразу же отвлекаешься от всех фантазий, воспоминаний, предчувствий, глупых мыслей — словом, от собственного «я».
— Но разве вкусовые ощущения не составляют также мое «я»?
Шанта взглянула на мужа, сидевшего на противоположном конце стола.
— Что бы ты ответил, Виджайя?
— Я бы сказал, что они находятся где-то между «я» и «не-я». Вкусовые ощущения — это «не-я», когда они касаются организма в целом. Но в то же время, поскольку они осознаются, их можно назвать частицей «я». В этом и заключается цель нашего благодарственного прожевывания — заставить свое «я» осознать, что представляет собой «не-я».
