— Если судить по нарядам, — Аш прищурился, изучая удаляющиеся фигуры. Губы у него поджались, а между бровей появилась глубокая складка. — Какие-то они нескладные. Слишком уж неуклюжие, для настоящих душегубов.
Я перевел взгляд с авалорцев на кокон, в который был завернут мой друг.
— Может они целители, а не убийцы, — предположил я.
— Ага, — Аш насмешливо фыркнул. — Тогда я — лакорская танцовщица!
С неба посыпались крупные хлопья пепла, и за считанные минуты вся набережная оказалась укрыта сплошным белым покрывалом.
— Глядите, точно снег! — Аш поднял ладони вверх, подставляя их под падающие «снежинки». Лицо у моего друга стало каким-то задумчивым и отстраненным. — Все же есть в этом какая-то особая красота, — он сделал широкий жест рукой. — Во всем этом. Где ты еще такое увидишь?
— Как где? В Аннувире, конечно! — капитан Жосу раздраженно стряхнул пепел с ресниц. — Ты, парень, должно быть, совсем умом тронулся…
Аш только отмахнулся в ответ.
— А ведь верно! Все эти краски, звуки, запахи! Красное на черном, желтый, малиновый, фиолетовый… Стены огня со всех сторон, озеро переполненное грешниками… Вам это ничего не напоминает?
Мордад повернулся к нам спиной, и со вздохом облегчения опустил натруженные ноги в воду.
— Ты, верно, имеешь ввиду пятый лист из «Сорока видов на гору Хельд»? — наемник хмыкнул. — Мастер Донамато был безумцем, и это всем известно…
У меня мурашки побежали по спине, когда я вспомнил картину, о которой шла речь. Триста лет назад художник Донамато закончил цикл из сорока картин, на которых были запечатлены виды Аннувира. Он утверждал, что лично побывал в царстве Мистар, и все, что изображено на его полотнах, реально существует в подземном мире.
— Безумец или нет, а рисовать он умел! — Аш вздохнул. — У меня до сих пор стоят перед глазами лица несчастных, варящихся в кипящем озере!
Широки плечи фирганца задергались, похоже, что он смеялся.
— Что-то жарковато здесь становится! — капитан Жосу вскочил, и принялся приплясывать на одном месте, вздымая вокруг себя облака белого пепла.
И в правду, каменные плиты у нас под ногами до того накались, что на них невозможно было сидеть. Я тоже отдернул босую ногу от раскаленного камня, и спустился на ступеньку ниже.
— Давай-ка, спустим твоего дружка в воду, пока не поздно, — предложил Аш, хватаясь за край кокона. Послышался громкий треск, и он отдернул руку, отчаянно тряся покрытыми инеем пальцами. — Вот же проклятье!
Я наклонился, взялся за заиндевевший ремень, и уперевшись в ступеньку ногами, столкнул кокон в воду. Послышалось тихое потрескивание, и вокруг моих ладоней образовалась тоненькая корочка льда.
— Спасибо мастеру Данте за подарок! — я сжал пальцы, и лед громко захрустел в кулаке. Защищенные мазью из «каменной смолы» мои ладони стали прочнее стали и были совершенно не восприимчивы ни к жару, ни к холоду.
Бормоча проклятья, Аш плюхнулся вводу. В руках он держал круглый кожаный щит, алебарду с обугленным древком, а из-за широкого скаутского пояса выглядывали изящные рукоятки авалорских клинков.
— Никогда не знаешь, что может пригодиться, — пробормотал он виновато, перехватив мой вопросительный взгляд.
Колдо, Блас и Тозон, сидящие по пояс в воде, тоже не пожелали расставаться с мечами. Они, правда, сняли тяжелые доспехи, оставив на себе лишь легкие гамбезоны да стальные перчатки до локтей.
— Давайте его сюда, господин, — Блас протянул бронированную руку, и потянул к себе сверток со спящим волшебником. — Мы будем поддерживать его по очереди.
Я с благодарностью кивнул, глядя, как по воде заплясали кусочки льда, откалывающиеся от черного кокона.
Мы спускались по ступеням все глубже и глубже, пока вода не поднялась до подбородка.
— Надеюсь, что до утра город выгорит дотла, — по закопченному лицу скаута скользнула улыбка. — У меня уже желудок сводит от голода!
С громким треском обрушилась крыша у горящего на холме замка, и в ночное небо взлетел огромный сноп мерцающих искр. Дымные полотнища затрепетали, окрашенные багрянцем, всколыхнулись, и поползли в разные стороны сквозь зияющие проломы.
Отступив на шаг назад, я закачался, цепляясь за последнюю ступеньку кончиками пальцев ног. Нестерпимо захотелось оттолкнуться от невидимого дна, раскинуть руки в разные стороны, и отдаться на волю теплых убаюкивающих волн. Мне захотелось, чтобы над головой было лишь ночное небо, усеянное серебристыми льдинками звезд, и больше ничего. Тишина и пустота.
Я откинул голову назад и на мгновение прикрыл воспаленные от дыма глаза. Острая боль, пульсирующая в затылке, постепенно растворилась, сменившись легким надоедливым покалыванием. Вода заполнила уши, а волосы заструились вокруг лица точно скользкие морские змеи.
Где-то вдалеке что-то размеренно ухало, словно стук гигантского молота о наковальню. Звук моего дыхания и чуть слышный плеск воды убаюкивали, однако я изо всех сил старался не уснуть.
Высоко в небе, в разрыве меж облаками, на мгновение появился диск луны, похожий на головку заплесневевшего миносского сыра. Она, как круглый бесстрастный глаз, взглянула на меня и, потеряв интерес, вновь скрылась за непроницаемой дымной завесой. До рассвета оставалось еще несколько часов.
— Аш, — я осторожно коснулся плеча скаута. — А ты и в правду ничего на свете не боишься?
Аш воткнул острие алебарды в щель между каменными ступенями, а сверху повесил кожаный щит так, чтобы за него было удобно держаться рукой.
— Смерти я не боюсь, — лицо моего друга, нависшее надо мной, стало серьезным. — Чего же еще мне бояться? Видишь ли, жизнь это драгоценная штука, но она имеет цену лишь для нас самих. Никто другой за нее не даст и жалкого тохра…
Я скользнул взглядом по кожаному щиту, болтающемуся на древке алебарды. Он был сплошь усеян зарубками, и покрыт уродливыми шрамами. Не один раз он спасал жизнь своему хозяину.
— Помнишь, когда-то ты спросил, ради чего я сражаюсь? — Аш придвинулся ко мне поближе, и я увидел огонь пожарищ, отражающийся в его глазах. — Помнишь, что я ответил тебе какой-то выспренной чепухой? Я соврал тогда. Я сказал то, что ты хотел услышать. То, во что ты хотел поверить…
Аш стукнул кулаком по щиту, и тот неохотно повернулся вокруг своей оси.
— Ты знаешь, сражаюсь я не ради славы или денег. Сражаюсь я ради таких вот моментов. Ради краткого затишья перед новой битвой. Ради момента, когда все чувства обостряются до предела. Момента, когда страх, отчаянье, боль потерь, немыслимое напряжение всех сил, снимают с меня точно ножом огрубевшую кожу, обнажая на короткое время саму суть…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
