Я подвел его к парадной двери фойе и включил наружный свет. Боюсь, именно этот свет и разбудил отца.
— До свиданья, — сказал я мужчине в белом смокинге. — С Новым годом.
— Это Элиот-парк! — возмущенно воскликнул он.
— Да, — сказал я.
— Так значит, я в этом чудном отеле, — заключил он. — Раз уж это отель, я хочу снять комнату на ночь.
Я решил, что лучше не говорить ему, что у него при себе нет денег, поэтому вместо этого я сказал:
— Мы заполнены. У нас нет свободных номеров.
Человек в белом смокинге оглядел пустынное фойе, вытаращил глаза на пустые ячейки для писем и на брошенный чемодан с зимней одеждой Младшего Джонса, который стоял у подножия грязной лестницы.
— Вы заполнены? — спросил он, как будто до него впервые дошла некая истина общего плана. — Ну, даешь, — сказал он. — Не зря я слышал, что это заведение прогорает.
Это было то, чего я меньше всего хотел услышать. Я снова подтолкнул его к двери, но он наклонился, подобрал почтовый конверт и вручил его мне; в наших спешных приготовлениях к Новому году никто за весь день не догадался подойти к почтовой щели, никто так и не проверил почту.
Мужчина на несколько шагов отошел от двери, потом вернулся.
— Я хочу вызвать такси, — сообщил он. — Вокруг так много насилия в наши дни, — сказал он, и это снова была истина общего плана; он не мог иметь в виду Элиот-парк, по крайней мере теперь, с уходом Дорис Уэльс.
— У вас не хватит денег на такси, — сказал я.
— Да? — сказал мужчина в белом смокинге. Он сел на ступеньки в холодном туманном воздухе. — Мне нужна минутка, — сказал он.
— Зачем? — поинтересовался я у него.
— Надо вспомнить, куда я шел — сказал он.
— Домой? — предположил я, но мужчина только махнул рукой у себя над головой.
Он думал. Я начал просматривать почту. Как обычно, куча счетов, и, как обычно, ни один незнакомец не хочет забронировать у нас номер. Одно письмо отличалось от других. На нем были определенно иностранные штемпели; Цsterreich — вот что говорили эти штемпели. Письмо пришло из Вены и было адресовано моему отцу самым любопытным образом:
Вину Берри Выпускнику Гарварда Выпуск 194? США
Письму потребовалось изрядное время, чтобы добраться до отца, но среди почтовых работников нашелся кто-то, кто знал, где находится Гарвард. Позже мой отец говаривал, что получение этого письма было самым конкретным результатом, который он когда-либо получил от поступления в Гарвард; если бы он пошел в какое-нибудь менее известное учебное заведение, письмо никогда бы не было доставлено.
— Самый повод пожалеть, что он не пошел в менее известное учебное заведение, — говорила позже Фрэнни.
Но, конечно, сеть выпускников Гарварда обширна и эффективна. Фамилии отца и «Выпуска 194?» было достаточно, чтобы определить правильный год выпуска (1946) и правильный адрес.
— Что тут происходит? — услышал я отцовский голос.
Он вышел из их с матерью спальни на втором этаже и стоял на лестничной площадке, перегнувшись над перилами.
— Ничего! — крикнул я, пихая ногой пьяного, сидящего на ступеньках передо мной, потому что он опять начал засыпать.
— Зачем вы включили наружный свет? — крикнул отец в пролет.
— Пошел! — сказал я человеку в белом смокинге.
— Рад был с тобой встретиться! — сердечно сказал мужчина. — Я сейчас побреду дальше.
— Хорошо, хорошо, — сказал я.
Но мужчина достиг только нижней ступеньки, и тут его опять охватило желание подумать.
— С кем ты там разговариваешь? — поинтересовался отец.
— Ни с кем. Просто пьяный, — ответил я.
— Господи Иисусе! — сказал отец. — Пьяный — это уже нельзя назвать «ни с кем».
— Я управлюсь, — ответил я.
— Подожди, я сейчас оденусь, — сказал отец. — Господи Иисусе!
— Уходи! — закричал я человеку в белом смокинге.
— До свиданья! До свиданья! — крикнул мне мужчина, весело махая рукой с нижних ступенек крыльца отеля «Нью-Гэмпшир». — Я чудесно провел время!
Письмо, конечно, было от Фрейда. Я это знал и хотел сначала посмотреть, что в нем, а уж потом показывать отцу. Я хотел обсудить это письмо с Фрэнни и даже с матерью, прежде чем дать его отцу. Но времени не было. Письмо было коротким и без лишних рассуждений.
ЕСЛИ ТЫ ПОЛУЧИЛ ЭТО ПИСЬМО, ЗНАЧИТ, ТЫ ПОСТУПИЛ В ГАРВАРД, КАК И ОБЕЩАЛ МНЕ 18. ТЫ ХОРОШИЙ МАЛЬЧИК.
— Доброй ночи! Да благословит вас Господь! — крикнул мужчина в белом смокинге.
Но он не вышел за границы света, и там, где начиналась тьма Элиот-парка, он остановился и махнул рукой.
Я выключил свет, чтобы отец, если подойдет, не увидел призрака в парадном костюме.
— Мне ничего не видно, — взвыл пьяный, и я снова включил свет.
— Убирайся отсюда, а то я вытряхну из тебя все потроха! — заорал я ему.
— Так такие дела не улаживаются, — услышал я крик отца.
— Доброй ночи! Да благословит вас всех Господь! — крикнул мужчина.
Он все еще находился в освещенном круге, когда я выключил свет. Так, в полутьме, я закончил читать письмо Фрейда.
Я НАКОНЕЦ-ТО ДОСТАЛ УМНОГО МЕДВЕДЯ 19. ЭТО СОВСЕМ ДРУГОЕ ДЕЛО. У МЕНЯ БЫЛ ХОРОШИЙ ОТЕЛЬ, НО Я СТАЛ СТАР. ОН ЕЩЕ МОЖЕТ СТАТЬ ОТЛИЧНЫМ ОТЕЛЕМ 20, ЕСЛИ ТЫ С МЭРИ ПРИЕДЕШЬ УПРАВЛЯТЬ ИМ. У МЕНЯ ЕСТЬ УМНЫЙ МЕДВЕДЬ, НО МНЕ ТАК НЕ ХВАТАЕТ УМНОГО ГАРВАРДСКОГО МАЛЬЧИКА, ТАКОГО КАК ТЫ!
Отец ворвался в убогое фойе отеля «Нью-Гэмпшир»; в своих тапочках он наткнулся на бутылку из-под пива и пнул ее, его халат начал трепыхаться на сквозняке от открытой двери.
— Он ушел, — сказал я отцу. — Просто какой-то пьяный.
Но отец включил наружный свет, и там, на границе освещенного круга, стоял и махал нам человек в белом смокинге.
— До свиданья! До свиданья! — жизнерадостно кричал он. — Удачи! До свиданья!
Эффект был потрясающий: мужчина в белом смокинге сделал шаг из круга света и исчез, исчез, как будто бы ушел в море, и мой отец ринулся за ним в темноту.
— Эй! — что есть силы кричал отец. — Вернись! Эй?
— До свиданья! Удачи! До свиданья! — раздался голос человека в белом смокинге.
А мой отец стоял на ветру в одних тапочках и халате и смотрел в темноту, пока не замерз; потом он позволил мне затащить его в дом.
Как и всякий рассказчик, я имею право закончить свой рассказ, и я мог бы это сделать. Но я не уничтожил письмо Фрейда; я отдал его отцу, когда образ человека в белом смокинге все еще стоял у него перед глазами. Я отдал письмо Фрейда — как всякий рассказчик, зная (более или менее), куда это нас всех приведет.
ГЛАВА 7. Грустец нападает снова
Сабрина Джонс, которая учила меня целоваться, чей глубокий подвижный рот произвел на меня, как говорится, неизгладимое впечатление, нашла человека, сумевшего оценить ее вставную тайну; она вышла замуж за адвоката из той же фирмы, в которой работала секретаршей, и родила трех здоровых ребятишек («Бац, бац, бац», — как скажет Фрэнни).
Малютка Так, упавшая в обморок именно в тот момент, когда вставляла себе диафрагму, и чьи восхитительные груди и современные манеры в один прекрасный день перестали казаться мне такими уж уникальными, как тогда, в 1956 году, благополучно пережила свою встречу с Грустецом; я слышал (совсем недавно), что она все еще не замужем и все еще компанейская девочка.
А некто Фредерик Вортер, сорока одного года от роду, всего лишь на волосок выше четырех футов и больше знакомый нашей семье как Фриц, чей цирк по имени «Номер Фрица» предварительно забронировал номера на лето — лето, которого мы ожидали с любопытством и страхом, — купил первый отель «Нью-Гэмпшир» у моего отца зимой 1957 года.
— Могу поспорить, что за бесценок, — скажет Фрэнни.
Мы, дети, так и не узнали, за сколько отец продал отель «Нью-Гэмпшир»; никто больше не бронировал у нас номеров на лето 1957 года, поэтому отец первым написал Фрицу, предупреждая низкорослого короля цирка, что наша семья переезжает в Вену.
— Вена? — продолжала бормотать и качать головой моя мать. — Что ты знаешь о Вене?
— Что ты знаешь о мотоциклах? Или о медведях? Или об отелях? — отвечал ей отец.
— И чему все это тебя научило? — спрашивала его мать, но у отца не возникало сомнений: ведь Фрейд сказал, что умный медведь — это совсем другое дело.
— Я знаю, что Вена — это не Дейри, штат Нью-Гэмпшир, — сказал отец матери.
Он извинился перед Фрицем из «Номера Фрица», сказав, что выставляет отель «Нью-Гэмпшир» на продажу и что цирку надо искать себе другое жилье. Не знаю уж, насколько хорошее предложение сделал цирк «Номер Фрица» моему отцу, но это было первое предложение, и отец его принял.
— Вена? — сказал Младший Джонс. — Ну даете.
Фрэнни могла бы запротестовать против переезда, не желая расставаться с Младшим, но узнала о его «измене» (с Рондой Рей, на Новый год) и охладела к нему.
