Как возвращаться в Велор – непонятно!
Будто возмущенная моей заминкой, Дорога под моими ногами вздрогнула, пошла волной, и буквально впихнула меня в дверь, у которой я стояла.
В затопленную ярким светом кухню бабушкиного дома. Я даже оказалась не готова к такой яркости и несколько секунд стояла, промаргивалась, цепляясь взглядом то за закопченный от печного отопления потолок. То за веники ромашки, на стенах. То за…
– Марьяна? Это правда ты? – недоверчиво окликнули меня слева. От окна, у которого обычно стоял стол. Честно говоря, именно этот голос я и не ожидала услышать.
Мама.
Вот просто – мама. Та самая, которая и на Дни Рождения мои не всегда приезжала.
У неё высокая шея, молодой профиль – рядом с ней я сейчас буду казаться младшей сестрой, а не дочкой, и модная стрижка, с четкими линиями. Прямые волосы. Боже, как я им завидовала все детство. Так хотела унаследовать.
– Марьяна, у тебя волосы дымятся! – заявил дядька, высовываясь из-за маминого плеча. Его я тоже не особо люблю, но как-то поменьше.
Я недоверчиво коснулась ладонью волос и помянула болотную хмарь. Мои волосы не просто дымились, они, кажется, горели потихоньку. По всей видимости, резкий перерасход магии сказался.
– Простите, дядя, – я решительно шагнула к стоящему у бачка с водой ведру, – я сгоняю до колодца.
И сев на корточки, макнула дымящуюся башку в воду.
Ощутила блаженную прохладу аж на затылке. Вынырнула.
– Мама, полотенце не дашь?
Еще никто не пришел в себя, но полотенце я получила. У мамы, кажется, глаз дергался.
Вытирала голову, разглядывала кухню бабушкиного дома. Дышала знакомым запахом, который совсем не изменился за это время.
Дядя Дима и мать моя сидели за столом, на столе стояла высокая бутылка с прозрачной жидкостью, стопки.
– И что отмечаем? – спросила, чтобы разнообразить гробовое молчание, царящее в кухне.
– Вообще-то поминаем, – негромко ответил дядя, – тебя поминаем, Марьяна.
Пришлось найти стул, сесть, выдохнуть и вопросительно вздернуть бровь.
– Ты ведь уже два месяца как бесследно пропала, – подрагивающим голосом сообщила мама, – мы решили, что ты…
– Простите, – развела руками, – я жива, только…
Запнулась, не торопясь объяснять историю с путешествием в другой мир. А то вот так поторопишься, и отправишься в другое путешествие. До дому с мягкими стенами.
– В тебе проснулся мамин дар? – неожиданно прямо поинтересовалась мать. – Ведьмин дар?
– А… – я аж рот раскрыла. Да, дедушка знал – ба говорила. Но кажется, об осведомленности мамы и её брата речи не шло.
– Только не надо на меня так смотреть, Марьяна, – мама вздохнула, прокручивая маленький прозрачный стаканчик, стоящий перед ней, – все знали, что твоя бабушка – ведьма. И в деревне все знают, а уж мы – и подавно. А насчет тебя… Мне нужно было догадаться, что все-таки твой дар возьмет свое.
– Дар? – удивленно округлила глаза.
– Дар, – повторила мама, опуская ресницы, – если хочешь знать, ты с детства была… необычная.
– Это как?
– Это так, что когда другие дети орали – стекла не трескались и пробки не вылетали, – мама вздохнула, – у тебя же все это началось в год. И под потолком ты летала. Поэтому я отвезла тебя к бабушке. В городе тебе нельзя было оставаться. Мы привлекали внимание.
– Надо же, – повторила удивленно, – а я-то думала, это потому, что ты…
– Ну спасибо, доченька, – мама скрестила руки на груди, – дождалась на старости лет откровения, что я – плохая мать.
– Я этого не сказала, – показала маме язык, – ты была занята. Не до меня тебе было. В конце концов, могла бы приезжать почаще.
В глазах у мамы что-то мелькнуло. Глубокое, затаенное.
– Ну что ж, раз живая, значит, чаю попьем, – неожиданно вмешался дядя, – мать как раз пирог только в духовку поставила. Заодно расскажешь, где тебя носило, Марьяна, и зачем вернулась.
– Да, хорошо, я – сейчас, только поставьте чайник.
Дала им время сменить посуду, а сама вышла в узкий коридор деревенского дома. Здесь все – садово-огородные приспособления, корзинки на полках, даже высокие рыбацкие дядькины сапоги. Ближе к дальнему краю – книжные полки. Книг у бабушки в доме было много, и были они разные. Помню, как зачитывалась повестями про детей полка, пионеров и детство Ленина и мечтала сама когда-нибудь стать… Только потом узнала, что с годом рождения промахнулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лестница на чердак – старая, скрипучая, узкая. Лаз на чердак – узковат, и намекает, что в детстве я все-таки обладала менее широкой попой, раз проскакивала в него так свободно.
Тонкие доски чердачного пола под ногами – не крашенные, как и раньше.
Я замерла, вдохнула еще более пропитанный ароматом трав и сухих яблок воздух, снова ощутила, как режет в груди. Чтобы ощутить волшебные вибрации, пришлось закрыть глаза. Только тогда я будто услышала тонкое высокое пение, песню без единого слова, на призыв которой меня буквально повело.
Мое блуждание по чердаку напоминало игру в горячо-холодно, и тихая магическая песня хитрила, водила меня кривой, извилистой дорожкой между нагромождениями вещей.
Я так и шла на зов вслепую, скользила пальцами по сложенным на чердаке ящикам и коробкам, на ощупь определяла, чего именно касаюсь.
Вот поздоровался с моей рукой твердый гладкий ящик с металлическим замком. Здесь хранится старый дядин саксофон – он, кстати, так ни разу на нем и не сыграл, а жаль, мне всегда было интересно.
Вот под пальцами спружинила фанерная крышка. Под ней прятались старые елочные игрушки, настоящие, стеклянные, на прищепках. Там есть дирижабль, снеговик и три сказочных домика. Мои любимые.
А вот мои пальцы нашли свежий, гладкий, вопиюще новый гофрированный картон. Это, видимо, новехонькая, вульгарная искусственная елка, которой и рядом не сравниться с настоящей лесной красоткой. Коробку с этой искусственной фигней я приметила еще как залезла на чердак.
Мы не рубили елок с ба. Мы наряжали елку в её огороде. И любовались из окна горящими на ней гирляндами.
А вот…
Шероховатый кожаный переплет я сначала мазнула пальцами, прошла дальше, и только потом сообразила, что вот этого предмета я точно не видела раньше. Вернулась. Снова нашла ладонью объемную тяжелую книгу. Огладила её пальцами, сверху, снизу, поняла, что книга ни на чем не лежит, просто парит там, где на чердаке всегда было пустое место. Туда даже газет не стелили, когда сушили травы и яблоки. И песня, ведущая меня вперед, замолкла, оборвавшись на высокой ноте, будто напугавшись, что её взяли и нашли.
– Ну привет, – произнесла, открывая глаза, чтобы впервые в своей жизни увидеть волшебную книгу. Бабушкину книгу.
Ну, хоть что-то у меня получилось просто сделать!
Вопрос теперь – как возвращаться в Велор?
20. О том, что дома хорошо, но быть ведьмой – лучше
Пирог оказался вкусным, по бабушкиному рецепту, и я внезапно сожрала почти половину. Только после этого поняла, что ужасно проголодалась и оприходовала бы даже подошву под майонезом.
Вот и нафига мне, спрашивается, муж-ресторатор, а? Да-да, тот самый, который кулинарный бог, и из-под рук его выходят такие шедевры, за которые даже его паскудный характер можно простить? Все равно ж не оценю, сожру с голодухи даже подгорелую кашу.
Рассказывала о Велоре сначала неохотно, потом, заметив недюжинный интерес со стороны и дяди, и мамы, увлеклась и рассказала буквально все.
И про обаятельного мерзавца-соседа с кроличьими ушами, и про смешного крыса дворецкого, и про живой мой домик, по которому я ужасно соскучилась, и про неприятное семейство, пытающееся дом у меня отжать.
Когда мама притащила из шкафа мне постельное белье и махнула в сторону маленькой спальни – сначала удивилась, а потом поняла – лишним не будет. Магии по-прежнему нет, эулариоза ощипана под ноль, мне надо отдохнуть, а утром – надеюсь, что-нибудь придумаю. Вычитаю что-нибудь.
