– Это навсегда, – согласилась она с яростной верой. – Ты мой, и с этого мгновения ты для меня – дороже всего.
Глава 24
Замок Вудсток, Оксфордшир, лето 1164 года
Королевский охотничий замок в Вудстоке, что в восьми милях от Оксфорда, для деда Генриха был любимым жилищем и местом отдыха. Он приглашал сюда баронов на пиры и развлечения, охотился в окрестных лесах и предавался утехам со своими любовницами. Также здесь содержали целую коллекцию редких животных, собранных со всего мира по прихоти короля. Алиенора бывала в замке редко, однако ценила его удобства и идиллические пейзажи.
Дети обожали Вудсток. Здесь было много места для игр, на холмистых просторах хорошо ездить верхом, и зверинец, пришедший в упадок после смерти старого короля, все еще мог доставить детям массу удовольствия. Ричарда особенно поразили львы, он любил слушать, как они рычат, и мог без конца наблюдать за тем, как смотритель кормит их кусками говядины и оленины. В звериных клетках стояла невыносимая вонь, но дети едва замечали ее. Алиенора просила Ричарда не подходить к клеткам слишком близко, однако его увлечение царем зверей, красующимся на его родовом гербе, заставляло ее улыбаться.
– Когда я стану королем, то соберу зверинец еще больше, чем был у моего деда, – заявил Гарри, стоящий рядом с Ричардом. – У него были верблюды и дикобраз.
– А ты попроси папу, – подсказала Матильда, заправляя золотисто-каштановый локон за ухо. – Может, он подарит тебе кого-нибудь. А что такое дикобраз?
– Он как еж, только больше, и у него иголки торчат во все стороны и впиваются в руку, – сказал Жоффруа, который по-прежнему много читал.
Гарри покачал головой:
– Папа откажет. Его интересует только то, что может принести ему пользу.
Алиенора с любопытством прислушивалась к разговору детей. Судя по всему, Гарри хорошо понимает отца.
– Нужно попросить у него правильными словами и в правильное время, – свысока заявила Матильда. – Звери полезны, чтобы показывать гостям или дарить важным людям. Например, папа же подарил обезьян королю Людовику. А ему самому всегда дарят ястребов и гончих для охоты.
Доводы дочери Алиеноре показались разумными. И вообще, Матильда умела обращаться с Генрихом, как никто другой, включая саму королеву.
Ричард же отмахнулся от слов сестры.
– Если тебе чего-то хочется, полагаться надо только на себя, – убежденно произнес он. – А если будешь ждать, когда другие тебе помогут, то они получат над тобой власть.
– Я полагаюсь на себя, – возразила Матильда. – Но для начала почему бы не попросить? – Она скорчила ему рожицу. – Не обязательно сразу расставлять осадные орудия.
– Мама! – Жоффруа дернул Алиенору за руку и показал на бегущего к ним коннетабля Сальдебрейля де Санзе.
Алиенора приготовилась к неприятностям. Если уж Сальдебрейль пришел лично, а не послал оруженосца, значит случилось что-то из ряда вон выходящее.
Подойдя к ней, коннетабль поклонился:
– Госпожа, прибыл архиепископ Кентерберийский и хочет увидеть короля. Но король уехал на охоту, не оставив никаких указаний. Что мне сказать архиепископу? – В его умных темных глазах сквозила обеспокоенность.
Алиенора кусала губы. Противостояние между Генрихом и Бекетом после Кларендона обострилось. Бекет уже приезжал в Вудсток, чтобы поговорить с Генрихом по поводу их последнего столкновения, а Генрих велел стражникам прогнать архиепископа и заявил, что видеть его не желает. Тогда Бекет попытался уехать из страны, однако ему пришлось вернуться, так как команда корабля испугалась королевского гнева.
Одной из главных обязанностей королевы является примирение врагов и установление всеобщего согласия. Вот исходя из этого Алиенора и решила действовать.
– Впустите его во дворец, – приказала она. – И проведите в мои покои.
– Вы уверены, госпожа? – Сальдебрейль служил королеве достаточно давно, что давало ему право выражать сомнение в ее решениях.
– Нет, не уверена, но сделайте, как я велела.
– Госпожа, – с непроницаемым лицом поклонился Сальдебрейль и ушел, чтобы исполнить приказ.
– Папа скормит его львам, – провозгласил Ричард в предвкушении забавы.
Алиенора строго одернула его:
– Ничего подобного папа не сделает!
Во всяком случае, она надеялась на то, что до этого не дойдет. Детей она оставила на нянек – всех, за исключением Гарри. Поскольку ему предстоит стать наследником Генриха, он должен как можно чаще наблюдать за дипломатией и искусством управления в действии.
При виде Томаса Бекета, который уже дожидался ее в покоях, Алиенора ужаснулась переменам, произошедшим в нем с их последней встречи в Кларендоне. Морщины на его лице приумножились и углубились, глаза смотрели холодно и жестко, кожа посерела, а кости проступали так резко, что он казался вырезанным из камня. Бекет напомнил ей фанатичного Бернарда Клервоского – тот всегда пугал ее своей исступленностью. С такими людьми мира не жди. Будучи канцлером Генриха, Бекет походил на ограненную драгоценность в золотой оправе, сверкающую ласковым блеском. Теперь же, найдя Господа, он превратился в острый кремень с зазубренными краями, который пронзит плоть до самой кости.
Он поклонился, а она поцеловала крупный синий сапфир архиепископского перстня. Гарри повторил ее действия, и лицо Бекета на миг озарила улыбка.
– Я очень хотел проведать тебя, – сказал он. – Здоров ли ты? Усердно ли занимаешься с новым наставником?
– Да, милорд архиепископ, – ответил Гарри вежливо, но с настороженностью в голосе.
– Рад слышать это. Чтобы стать таким же хорошим королем, каков твой отец, ты должен очень стараться.
Гарри вскинул подбородок:
– Я превзойду его!
– Тогда ты будешь поистине великим правителем.
Алиенора метнула на сына строгий взгляд.
– Вина, милорд архиепископ?
Бекет отрицательно качнул головой и притронулся к животу:
– Ячменного настоя, если есть.
Королева послала служанку за нужным напитком и жестом пригласила Бекета сесть на скамью у очага.
– Я разрешила вам войти во дворец, но это все, что в моих силах, – сразу предупредила она его. – Встать между вами и королем я не могу.
Бекет склонил голову:
– Понимаю, госпожа, и благодарю вас. Я глубоко сожалею о размолвке между мной и королем, но если я уступлю, то пойду против заповедей Бога, а Он – величайшая власть на земле и на небесах.
– Избавьте меня от ваших оправданий, господин архиепископ. К Богу это не имеет отношения. Виноваты люди – их желания и упорное стремление настоять на своем.
Бекет с негодованием возразил:
– Все имеет отношение к Богу, госпожа.
От необходимости искать дипломатичный ответ Алиенору спасло появление Марчизы с небольшой хрустальной чашей, наполненной ячменным настоем.
Алиенора взяла у служанки чашу и сама подала питье Бекету вместе с чистой льняной салфеткой.
– Вода взята из источника в Эверсвелле, – пояснила она. – Надеюсь, вам она придется по вкусу.
– Благодарю вас, я пил раньше родниковую воду, и она мне показалась весьма освежающей.
Дверь распахнулась, и вошел Генрих, грязный и раскрасневшийся после утренней охоты. Очевидно, королю уже сообщили о визите Бекета, и в глазах его горел огонь, не обещавший сердечной беседы. Короткий колючий взгляд остановился на Алиеноре и вновь переметнулся на архиепископа.
– Милорд архиепископ, – начал Генрих, – какая неожиданная встреча. Я-то думал, ты желаешь покинуть мое королевство, потому что считаешь, что нам двоим в нем не уместиться.
Бекет поднялся, чтобы поклониться. Генрих поцеловал его кольцо. В этих вежливых жестах не чувствовалось ничего примирительного.
– Сир, мое единственное желание – это восстановить между нами мир и согласие.
– Слова ты говоришь красивые, да одних слов недостаточно, – отрезал Генрих. – Я тоже желаю видеть Церковь и государство работающими в гармонии и, давая тебе кафедру в Кентербери, думал, что так и будет. Но я ошибся. – Он залпом выпил вина из кубка, поданного Алиенорой. – Выглядишь ты неважно, архиепископ. Должно быть, твое новообретенное благочестие нелегко тебе дается.
– Вы правы, я нездоров, сир, – согласился Бекет. – Денно и нощно меня гложет совесть, а также наши с вами разногласия. Как архиепископ, я несу ответственность перед своей паствой и перед Богом и должен исполнять свой долг наилучшим образом, невзирая на последствия.
– Если ты притащился только ради того, чтобы сообщить мне это, то можешь отправляться восвояси, – заявил Генрих. – У тебя есть долг и перед своим королем.
– Воистину, сир, – вновь согласился Бекет. – Вот об этом долге я и хотел поговорить.
* * *Алиенора сидела в своих покоях. Долгие летние сумерки перетекали в светлую ночь. Окна были затянуты промасленным холстом, чтобы спастись от комаров и прочих насекомых, однако несколько мотыльков все же сумели пробраться внутрь и теперь кружились вокруг светильников. Юный трубадур из Пуатье напевал заунывный лэ[3] о безответной любви в цветущую летнюю пору, а сам строил глазки Алиеноре. Ее забавляло это и отчасти отвлекало от мыслей. Юноша был красавцем с белокурыми кудрями и голубыми глазами, она наняла его учить детей музыкальным искусствам. Флиртовать с трубадуром было забавно, но особого интереса он для Алиеноры не представлял; держала она его исключительно ради его благозвучных песнопений и приятной наружности.
