многое другое, недра этих земель богаты, хотя все покрыто песком.
Бекович задумался — ситуация потихоньку вырисовывалась все отчетливее. И он был доволен, что сделал ставку на Досим-бея. Старик выходец из сартов, и уже привлек к управлению много своих единоплеменников. Ведь именно они были тем становым хребтом экономики хивинского ханства, кочевники играли гораздо меньшую роль, зато имели вполне реальную власть. А сейчас все изменится с точностью до наоборот — оседлые узбеки, составляющие большую половину населения Хивы, получив от него значительные льготы, в сравнении с прежними порядками, станут его надежной опорой. Но на это нужно долгое время, и то нужно набрать рекрутов и формировать из них местную пехоту — сарбазов.
— Скажи, Досим-бей, почему ханы не вооружали сартов пищалями — ведь получили бы подкрепление в войско.
— А зачем, великий хан. Лук бьет гораздо дальше и точнее, чем фитильная пищаль, а ими кочевники владеют великолепно. А давать ружья сартам опасно — мало ли что удумают. Потому сартов обложили «милтик пули» — налогом на приобретение любого огнестрельного оружия.
— Нельзя так бояться своих верноподданных, визирь, — усмехнулся Бекович — теперь эта «ахиллесова пята» ханства должна была стать совсем иной по его расчетам.
— А потому, чтобы моя власть стала крепче, нужно призвать рекрутов — двух самых сильных и крепких, и еще здоровых и холостых из десяти молодых парней. А также взять служить по собственной охоте всех тех, кто согласен учиться огненному бою и получать жалование в моем войске. Тех можно брать и женатых. Рекрутам положу жалование в полтаньга раз в семь дней, а кто собственной охотой придет, то уже одна таньга в неделю, вдвое больше. И на службе их будут обильно кормить, и всем выдадут одного цвета халаты и шаровары, сапоги добрые, рубашки и чалмы.
— Это хорошие деньги, великий хан, да еще кормежка и одежда. Многие придут служить с охотой, и станут тебе надежной опорой и угрозой для соседей — ружья намного лучше луков.
— Их года два учить только надо, так что служить мне будут десять лет. А в кишлаках им будет дан надел, обрабатывать который будут их односельчане, а пока служит, ни закят, ни ушр с того участка не брать. Вообще ничего не брать! И не только десять лет службы, но и десять лет после нее.
— Почему, хан, ведь сарбаз не будет уже в твоем войске?
— А затем, что если начнется война, то я их всех призову под знамена — и эти опытные войны мне снова будут служить. А все десять лет они будут хранить дома обмундирование и оружие, и присягу в том особую давать токмо мне. А у кого чего не будет для ухода на войну — надел отбирать, и дурную голову с плеч долой. Ежели калекой станет на службе, то надел его обрабатывать соседям — пусть кормят увечного служивого. И часть закята, с кишлака собранного, на житье таких воинов дополнительно отпускать. Все жители должны видеть — Девлет-Гирей-хан думает о своих сарбазах. И о них постоянно заботится.
— Все выполню, повелитель!
Бекович знал, что его визирь ничего не забывает — рядом с Досим-беем всегда были писцы с бумагой и чернильницами. И распоряжения немедленно выполняют, с прилежанием и возможной быстротой. К тому же показательные казни хороший стимул для рвения. Да уж — не хотел к этому прибегать, а пришлось, потому что каковы времена, такие в них и нравы. А наместник в Ходжейли жалости не вызывал — ритуальная жертва врага всегда необходима, как и его голова на коле возле крепостных ворот. Недаром один из французских королей любил приговаривать, что ничего в мире не пахнет так приятно, как труп казненного врага и предателя…
Глава 33
— Так вот ты какой, древний Гургандж! Столица хорезмшахов, разрушенная Чингиз-ханом, воспрянувшая из пепла, и снова в прах обращенная, стоило уйти водам Амударьи!
Высоченный минарет Кутлуг-Тимура буквально тянулся острым шпилем в голубое небо, подобный ему он видел раньше только в Афганистане, где в окаймлении гор стоит Джамский минарет. И построен он был, как и множество мавзолеев и мечетей еще во времена хорезмшахов. Эти кирпичные сооружения уцелели после разгрома древней столицы туменами Чингиз-хана, и лишь отход вод Амударьи привел огромный город в запустение. Но то что он видел раньше в двадцатом веке, не шло ни в какое сравнение с нынешним временем — ведь едва сто лет минуло, как люди покинули Гургандж, так было настоящее имя древнего Ургенча.
— Река ушла, повелитель, и люди ушли, — Досим-бей печально смотрел на огромный город. Старик нисколько не запыхался, поднимаясь по высоким ступеням вверх — а их было почти полторы сотни на винтовой лестнице, а высота этого чуда более шестидесяти метров. В самом вверху едва два метра в диаметре, а внизу в шесть раз больше — толщина высокого конуса впечатляла. Древние мастера Хорезма возводили удивительные сооружения много сотен лет назад, еще до того, как на Руси стали строить собор Святой Софии, что дожил до 21-го века, в то время, как только в одном Гургандже уцелело больше десятка сооружений к третьему тысячелетию.
— Река придет, и люди придут! Ведь вода придет, и жители снова здесь поселяться — так, Досим-бей?!
— Так и произойдет, великий хан!
— Тогда не будем ждать милостей от природы, — Бекович усмехнулся, вспомнив давнее высказывание большевиков, время которых осталось для него в прошлом, а для нынешних жителей лишь будет в далеком будущем, через три долгих века.
— Надо объявить по всему ханству сбор людей и отрыть большой канал, что дойдет до возрожденного Гурганджа. И вся земля от Ходжейли досюда снова станет зеленой, а это тысячи тарпанов оазиса.
— Это потребует больших усилий, великий хан! И огромных денег, а казна пуста. Хотя… Если ты отберешь богатства у знати, что владеют мульками по прихоти
