— Вы издеваться над мальчиком решили? — громко кричал Владек, переводя глаза с баронессы на Камелькранца, и, схватив свою миску с супом, хлестнул супом в лицо помещице. Немка взвыла, прижав ладони к своей заляпанной макаронами прическе, бросилась бежать в дом. Верблюжий Венок тоже затрюкал, но споткнулся, а в зад ему и спину баронессы летели комья каши. Из репродуктора слышался голос диктора:
— В последнюю минуту нам сообщили, что наступление успешно…
— Заткнись! — с ненавистью проворчал Левка и бросил в репродуктор камнем. Диктор поперхнулся и смолк.
— По хатам! — насмешливо скомандовал Юзеф и уже серьезно добавил: — Давайте спокойно отправимся спать, пока они не вызвали гестапо.
Скоро во дворе все стихло. Ни Камелькранц, ни Птичка не выходили из замка. Мы открыли дверь, и я вышел во двор.
«Интересно, где теперь Груня?» — подумал вдруг я, вспомнив, что не видел девушку во время ужина. Подошел к открытой двери женской каморки, позвал:
— Груня, Груня!
Из темноты появилась Грунина подруга Юлия. Торопливо шепнула, что Груню она видела еще до ужина во время дойки коров и очень боится за нее, так как все последние дни девушка ходила невеселая и расстроенная. Мне тоже казалось подозрительным долгое отсутствие Груни, и я отправился ее искать. Побывал во всех закутках, поднялся на галерею, которая тянулась вдоль всего сарая, и входил в каждую открытую дверь. В одном помещении мне почудилось, что в темноте кто-то стоит.
— Груня! — окликнул я.
Белая фигура медленно повернулась. Я шагнул в дверь и отпрянул. Против меня стояла Груня, но… ноги ее не касались пола.
— Сюда! — крикнул я. — Груня… Здесь!
— Повесилась? — ужаснулись девушки.
Втроем мы вытащили из петли уже остывшее, холодное тело и хотели спускать вниз, когда меня кто-то оттолкнул и сильными руками, как перышко, подхватил Груню. Это был Владек Копецкий. Он положил тело на асфальт против дверей женской каморки. Здесь уже столпились все пленные. Кто-то принес факел, и при его свете я увидел картину, которая и до сих пор стоит перед моими глазами…
Подруги прикрыли Грунино лицо белым платком; при неровном огне факела казалось, что платок шевелится от дыхания девушки. У ее ног сидел Владек. В руках он комкал листок бумаги, который нашли на груди покойницы. Увидев меня, Копецкий протянул листок. На нем торопливым расползающимся почерком было написано:
«Все кончено. Они снова наступают. А как жить без Родины? Чтобы вечно над тобой издевался Камелькранц? Проклятый горбун надругался над моей девичьей честью, испоганил меня.
Но я не уйду так просто. Я накормила сулемой всех коров мадам Фогель. Пусть хоть ими поплатятся немцы за позор и надругательства над русской девушкой.
Пишу, чтобы никого из вас не мог оклеветать проклятый горбун.
Прощайте, дорогие друзья! Прощай, Владек! Прощайте, русские мальчики!
Груня Бакшеева».
Когда я перевел содержание записки, Копецкий обхватил голову руками и так сидел, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Перестань, Владек! — грустно сказал Юзеф. — Теперь уж ничего не поделаешь.
— Я его убью! — вскочил Владек. — Все равно убью!
У меня перехватило дыхание. Я тогда еще не мог понять всего, что произошло, и только смотрел на Владека и думал, как — ему тяжело, если он клянется убить Камелькранца!
— Нет, — решительно заявил я ребятам, когда Сигизмунд уговорил нас пойти спать. — Надо бежать! Неужели мы только на то и способны, чтобы воевать кашей с хозяевами?
— Давай, Молокоед, составляй маршрут, — откликнулся из темноты Димка. — Ты мастер насчет маршрутов.
— Не смейся, Дубленая Кожа, — серьезно проговорил Левка. — Надо что-то делать.
— А ты знаешь, куда бежать? — приподнялся на локте Димка. — И что ты есть будешь? Как оденешься? Нас в этой одежде поймают на первом же километре!
— Здесь тоже сидеть нечего! — возразил Левка. — Что ж мне голову, что ли, совать в петлю? Как Груня?
В тяжелом раздумье я вышел во двор. Поляки уже разошлись. Небо было чистое и безоблачное. Легко отыскав среди множества звезд Полярную звезду и встав к ней лицом, я определил, где восток.
Из тех сведений по географии, что дали нам в пятом классе, я знал, что если двигаться из Германии все время на восток, можно попасть в Советский Союз. Так что, если даже никого не расспрашивать о дороге, мы, пожалуй, могли бы только по солнцу и Полярной звезде добраться домой. Но как достать продовольствие и одежду, не вызывающую подозрений?
Мне почудилось, что во дворе кто-то всхлипывает. Неужели все еще плачет Владек? Оглянувшись, я заметил человека, сидящего прямо на земле у стены господского дома. Каково же было мое изумление, когда, подойдя, я узнал Луизу. Уронив голову на руки, она рыдала, содрогаясь всем телом.
— Ты о чем? — тихо спросил я по-немецки.
Девчонка вскочила на ноги.
— О чем ты плачешь?
— Груню жалко… — всхлипывая, проговорила она по-русски.
Радостная догадка чуть не заставила меня вскрикнуть:
— Так это ты говорила с нами ночью и подкладывала под пол хлеб?
Луиза кивнула.
— Почему же молчала?
— А как я скажу, если с меня не спускают глаз? А этот паршивец, — с неожиданной ненавистью прошептала она, — следит за мной целыми днями.
— Карл?
Служанка стала говорить о том, как издевается над ней маленький барон. Он рвет ей волосы, вкалывает под кожу иголки, а когда Луиза пробует кричать, хозяйка утешает ее:
— Карл шутит с тобой, а ты ревешь…
— Хочешь, убежим? — спросил я.
— Ой, только об этом и мечтаю! — воскликнула девочка.
Мы договорились, что она будет помогать нам в осуществлении плана бегства. Ей сравнительно легко прятать куда-нибудь непортящиеся продукты и подбирать для нас подходящую одежду.
— Все, все сделаю, — горячо шептала Луиза. — Только вы меня не оставляйте одну.
Я вошел снова в амбар. Димка лежал на спине и не спал.
— А где Левка?
— Не знаю. Наверно, во дворе.
Но и во дворе Левки не было. Обеспокоенные, мы уселись на солому.
Вдруг, тяжело дыша, из-под пола выполз Левка.
— Ты где был?
— Там меня нет, — хихикнул Левка. — Я сейчас бегал на гумно…
Мы посмотрели в ту сторону, где было гумно. Из-за леса выбрасывалось желтое пламя.
— Это им за Курск и Груню! — с каким-то торжеством произнес Левка.
ПОХОРОНЫ ГРУНИ
И один сказал, что нету большеСилы в сердце жить вдали от Польши.И второй сказал, что до рассветаКаждой ночью думает про это.Третий только молча улыбнулсяИ сквозь хаки к сердцу прикоснулся.
К. Симонов. «Баллада о трех солдатах»
Пожар на гумне и отравление стада не могли пройти даром. Надо было опасаться серьезных последствий.
И верно, следующее утро началось с того, что пожилой полицейский вывел во двор Владека Копецкого со скрученными руками. При обыске у поляка нашли записку Груни, которую немедленно подхватил управляющий. Сейчас он горбился посреди двора и с дьявольской улыбкой смотрел на поляка.
— У, изверг! Мразь! — злобно бросил в сторону Камелькранца Копецкий и, обернувшись к товарищам, громко крикнул: — Прощайте, братья!
Больше никто пока не пострадал. Лиза объяснила потом причину «миролюбия» Фогелей. Баронесса боялась, что огласка всей истории выставит ее перед знакомыми в невыгодном свете и сделает посмешищем, а Камелькранц больше всего опасался за судьбу хозяйства. Ведь гестапо могло взять батраков, а он в самый горячий момент страды остался бы без рабочих рук.
Никогда не забуду, как наша Птичка появилась во дворе после злосчастного обеда в честь победы германских войск. Мрачная, с красными пятнами на щеках, она вошла в коровник, где лежали вздувшиеся трупы коров, постучала по тугим бокам концом огромной лакированной туфли и спросила:
— Почему она отравила их, погань проклятая?
— Н-не знаю, — пробурчал горбун.
— Как это вы не знаете, господин управляющий? — вмешалась Юлия, которая была тут же, в коровнике. — Груня обо всем записала.
— Написала? — сипела Птичка. — Ничего не понимаю. Где записка? Почему ты скрываешь от меня, что есть записка?
— Я ничего не скрываю, Марта, — юлил горбун. — Только не знаю, Куда девалась она.
— Дай записку! — подняла на управляющего неживые глазки баронесса.
Камелькранц искал дрожащими руками по всем карманам и приговаривал:
— Ей-богу не знаю, Марта. Наверно, потерял.
— Тебе говорят, дай записку! — шептала баронесса, бледнея и облизывая тонкие губы.
Наконец управляющий отыскал записку и подал сестре. Баронесса взглянула на нее и, поморщившись, подала мне:
