— Где он? — бесстрастно спросил Клюге.
Юзеф, распоряжавшийся как у себя дома, подвел гестаповца к бараку и усмехнулся:
— Господин управляющий изволили его закрыть. Боятся, как бы не убежал…
— Сломать замок! — распорядился Клюге.
Два гестаповца отыскали в сарае небольшой ломик. Но подошел Юзеф и легко отодрал замок голыми руками.
Труп предателя вытащили во двор.
Приехал Камелькранц, и Клюге не разрешил ему выводить в этот день в поле никого. Пока Клюге вел допрос, управляющий приказал нам с Димкой и Левкой чистить коровник. Мы сгребали лопатами навоз, складывали на носилки и выносили в компостную яму посреди двора. Нам оставалось очистить небольшую полоску пола у стены, прилегающей к польскому бараку, когда Левка вдруг нагнулся:
— Ой, а я что-то нашел!
Он подбежал к дверям, чтобы рассмотреть на свету найденный предмет, и в тот же момент я с силой толкнул Левку вглубь коровника так, что он даже упал: в руках у Левки был гвоздь, который показал мне когда-то Юзеф.
— Ты с ума, что ли, сошел, Молокоед! — вскричал Левка, поднимаясь с пола. — Как вот стукну лопатой, будешь знать!
— Молчи! — шипел я, вырывая из рук Большого Уха опасную улику.
В двери появился Клюге.
— Что за шум? — спросил он, стараясь рассмотреть нас в темноте.
— Подрались маленько, господин лейтенант! — проговорил я со смешком. — Мой товарищ плохо соскабливает навоз.
Я отбросил предательский гвоздь в угол и замер от испуга. Мне подумалось, что гвоздь сейчас стукнет и лейтенант бросится его разыскивать. К счастью, гвоздь упал бесшумно на навоз.
— Надо доложить об этом… А не драться.
— Хорошо, господин лейтенант!
Когда Клюге отошел от дверей, я отыскал гвоздь, и мы быстро вынесли его вместе с навозом в яму.
— А если его потом найдут?
Левка начинал понимать назначение своей находки.
— Лишь бы сейчас не нашли… А теперь держись молодцом… Я пойду докладывать о твоей плохой работе управляющему. Ты понял?
Левка ухмыльнулся и кивнул:
— Иди докладывай, фискал!
Мой рапорт имел неожиданный успех. Камелькранц довольно оскалил желтые зубы, замотал головой:
— Правильно, правильно. О таких вещах всегда надо докладывать. Но ты его, говорят, немного подучил, да?
Он хихикнул и маленький человек на его спине радостно подпрыгнул.
— Ты, говорят, плохо работаешь? — приступил горбун к Левке.
Левка не растерялся и сразу пустил нюни:
— Господин Камелькранц, почему Васька дерется?
Управляющий поучал:
— Так нельзя говорить — дерется. Он не дерется, а учит тебя работать… И за это ты должен говорить ему спасибо.
— Спасибо-о, — покорно тянул Левка, а я чуть не хохотал.
Так ничего и не добившись при допросе, Клюге отобрал из поляков тринадцать человек и приказал гестаповцам увести их. Оглядев собравшихся, подло захохотал:
— Возьмите еще этого, — кивнул на Сигизмунда. — А то получилось несчастливое число!
И бедный Сигизмунд отправился вместе со всеми только потому, что число тринадцать показалось несчастливым лейтенанту Клюге!
СКВО!
И вот за подвиги награда —Она дает стакан водыС улыбкой первого разряда.
М. Исаковский. «Рассказ о кольцевой почте»
Итак, фрау Бреннер за поджог фогелевского гумна приговорена к пяти годам тюрьмы. Ее дом и все имущество присуждены потерпевшей — Марте фон Фогель.
Об этом, громко мыча и плюясь, поведал нам Отто. Из его суматошного мычанья можно было понять, что старый немец не одобряет настоящего поджигателя, Ведь из-за него пострадала невинная женщина!
Я взглянул на Левку. Бедный поджигатель сидел бледный и все время порывался что-то сказать. Боясь, как бы Большое Ухо не выдал себя, я втихомолку показал ему кулак, что должно было означать: «Молчи!».
В эту ночь Левка долго не мог уснуть. Поджигая скирды с хлебом, он думал лишь о том, чтобы отомстить немцам за наступление под Курском. У него не было даже мысли, что кого-то могут обвинить в поджоге. И вот нашли виновника! И кого? Несчастную фрау Бреннер!
Ночью я слышал, как Левка бредит:
— Я не хотел, фрау Бреннер! Чесслово, не хотел!
Надо же было так случиться, что утром Камелькранц погнал нас убирать картошку с полосы фрау Бреннер! Мы и вообще-то работали кое-как, а тут просто лопата не лезла в землю. Управляющий носился с нагайкой по полю и хлестал ею направо и налево. Особенно доставалось Левке.
С самого утра Большое Ухо притворился больным. Схватившись за живот, со стоном катался по земле:
— Живот! Ой, животик мой!
— У, русский лодырь! — приговаривал Камелькранц, охаживая Левку плетью. — Унтерменш! Я тебе покажу «жифот!»
Левка встал и начал работать, но тут же сломал черенок у лопаты. Пришлось идти к телеге, чтобы насадить новый. Через несколько минут мы увидели, как Левка бежит, зажав левой ладонью правую руку, из которой хлещет кровь.
— Господин Камелькранц, разрешите доложить… Руку порезал.
— Что-о? — заорал горбун, но увидев, как льется кровь, тихо прошипел: — Это что такое?
— Лопату на черенок насаживал. И… хотел заострить черенок, а поранился, — Левка сморщился от боли.
Управляющий поднял его руку вверх и, видя, что кровь не унимается, выругался:
— Сам резался, сам и бинтуй. Докторов тут для вас нету!
Мы подбежали к Левке с ведерком воды и начали поливать ему на руку.
Черт возьми! Вот так поранился! Пока на землю лилась вода, смешанная с кровью, Левка морщился и шипел. Кое-как мы перетянули ему руку грязной тряпкой, чтобы остановить кровь, усадили раненого в тень.
Я ухитрился сбегать к телегам. Там я нашел топор. Левка тяпнул им так сильно, что чуть не отрубил себе палец. На ободке телеги отчетливо видны были даже следы двух ударов…
Когда я подошел к Левке, он, чувствуя, что я все знаю, бледно улыбнулся.
Вечером в амбаре, оставшись наедине, мы с Димкой устроили тарарам:
— Ты что же, Левка? Что за манера рубить себе пальцы?
— Членовредительством занимаешься? — грозно прошептал Димка.
— Я им гумно сжег? Сжег! — отозвался Левка. — Так пусть сажают меня. А за что же они фрау Бреннер посадили? Не буду убирать для них ее картошку!
— А если завтра тебя снова погонят в поле? — спросил Димка. — Ты опять руки рубить будешь?
— Не погонят, — вяло возразил Левка.
Но на следующее утро пришлось поджигателю идти вместе со всеми на полоску госпожи Бреннер. Когда, наконец, закончился этот ужасный день (ужасный потому, что рука у Левки распухла и болела), мы, приблизившись к дому, увидели коляску баронессы. Фрау Марта только что сошла с повозки и направлялась к крыльцу. За фрау следовала девчонка с небольшим узелком в руках. Но это была уже не Лиза. Чем-то знакомым повеяло на меня от маленькой, худенькой фигурки, бойкой походки и огненно-красных волос. Мне вспомнилась Золотая Долина и рыжая девочка, которую мы посылали в город продавать золото.
— Ребята, а ведь это Белка! — сказал я.
— Какая же Белка? — проворчал Левка. — Нюра была толстенькая, как пончик…
И все же я с нетерпением ждал, когда девчонка выйдет во двор. Сердце подсказывало мне, что приехала наша скво!
Девочка появилась во время ужина с той же корзиной, какую носила Лиза. Она! Только до чего же худая и изможденная! Когда я встретился с Белкой взглядом, та чуть не выронила корзинку, вспыхнула вся, сморщилась, и огромные васильки на ее лице радостно раскрылись.
С крыльца за работой новой прислуги наблюдала хозяйка, и Белка так и не решилась сказать нам хоть слово. Во время ужина поляки только и смотрели на нашу скво. Да и как было не смотреть? При одном лишь взгляде на живое, приветливое личико все словно светлели. А когда девочка смотрела на кого-нибудь своими синими глазищами, человек даже жмурился, как от солнышка.
— Ты откуда? — спросил Белку по-немецки Заремба.
Она улыбнулась и пожала плечами, давая понять, что не знает немецкого языка.
— Ты русская? — спросил я.
Белка живо смекнула, что я не хочу выдавать нашего знакомства:
— Конечно, русская! А вы тоже русские?
Она так ловко разыграла сцену нового знакомства, что я невольно залюбовался нашей скво.
«Ты молодец, Белка! — говорил я ей взглядом. — Всегда знал, что на тебя можно положиться».
А вслух сказал:
— Дай воды!
Я совсем не хотел пить. Мне надо было, чтобы Белка подошла поближе.
Она дала стакан воды, и я старался пить как можно дольше, пока она, вырвав у меня стакан, не хлопнула шутливо ладонью по моей руке:
— Хватит! — и шепнула: — Я так рада, что встретилась с вами!
— Осторожней радуйся… Лучше выказывай к нам ненависть.
