Поэтому смутная тревога Николая Петровича, размышляющего о перспективах своего хозяйства, вполне обоснованна. А пока дела в его небогатом поместье идут неважно.
Не лучше и состояние крестьянского хозяйства. На пути домой отцу и сыну попадаются «деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, [43] и покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами. <…> Как нарочно, мужички встречались всё обтерханные, на плохих клячонках… исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавкам. …И, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня, вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами…».
Картина эта открывается то ли автору, то ли отцу и сыну Кирсановым. Базаров же озабочен раскуриванием своей сигары.
Однако общий взгляд на народ и его возможности у Базарова скептический. Только Павел Петрович может верить, что русский народ «свято чтит предания, он – патриархальный, он не может жить без веры…». Базаров же указывает на косность и даже дикость народной массы, но тем не менее гордится своим умением разговаривать с народом. И верно, мальчишки к нему льнут. Однако Тургенев счел необходимым заметить, что «этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их (мужиков. – В. М.) глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового…». И хотя Базаров лечит тех самых Сидоров или Филиппов, о которых отзывается чуть ли не с ненавистью, посвятить свою жизнь материальному улучшению мужика ему вовсе не улыбается.
Здесь подспудно возникает одна из самых острых проблем, о которых много спорили в демократической среде: должен ли мыслящий прогрессист жить и работать во имя будущего всеобщего блага, не заботясь о личном преуспеянии, или же ему все-таки дозволительно заботиться и о собственной персоне?
Чернышевский выдвинул теорию так называемого разумного эгоизма, согласно которой чувство должно подчиняться разуму, а разум тяготеет к добру. В его романе «Что делать?» Базарову полемически противопоставлены Лопухов и Кирсанов. Герои Чернышевского твердо уверены: «всем людям надобно быть счастливыми и… надобно помогать этому скорее прийти». Базаров же не помышляет о счастье для себя, даже в любви это ему не удается.
Базаров, как известно, руководствуется во всем «ощущениями», которые подсказывают, что собственная жизнь все же дороже светлого будущего Филиппа или Сидора. Может быть, именно поэтому Базаров и уклоняется от «состязания» с Павлом Петровичем по поводу «модного в то время вопроса о правах остзейских дворян».
В остзейском (прибалтийском) краю крепостное право фактически исчезло уже в 1857 году, но мужики там получили волю без земельного надела, обрекаясь на участь наемных работников. Остзейские дворяне воспользовались положением и нещадно эксплуатировали крестьян. Остзейский способ освобождения осуждался всеми, за исключением разве что оголтелых обскурантов и хищников. Едва ли и Павел Петрович вступился бы за остзейских дворян. И уж тем более не мог быть их защитником и Базаров. Не этой ли невозможностью сближения хоть в какой-то малости своих взглядов со взглядами ненавистного ему «волосатого» и вызвана «холодная вежливость» Павла Петровича, прекратившего спор репликой: «Впрочем, мы друг друга понять не можем; я, по крайней мере, не имею чести вас понимать».
А Базарову, похоже, нет дела не только до остзейских дворян, но и до мужика тоже. Приведем полностью известные слова Базарова, обращенные к Аркадию: «…Ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, – она такая славная, белая, – вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать… А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и который мне даже спасиба не скажет… да и на что мне его спасибо? Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?» Если к будущему абстрактному мужику Базаров испытывает такие чувства, то к мужику конкретному он относится вполне «рационально», исходя из представления все о той же «пользе». «Федька! набей мне трубку!» – сурово проговорил Базаров» (глава XX). А в следующей главе, шокируя Аркадия, он говорит: «Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика – и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом, – очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший…» Как это ни парадоксально, но Базаров, категорически отвергающий все убеждения и мораль «отцов», оказывается их единомышленником там, где это «полезно».
Дуэль
Но Тургеневу мало того, что Базаров держит «экзамены» в самых разных сферах жизни, он предлагает ему еще одно испытание – испытание смертью. На первый раз это лишь призрак возможной смерти – дуэль.
Павел Петрович, чье мировоззрение сложилось в тридцатые годы, и в конце пятидесятых смотрит на дуэль как на рыцарственный способ свести счеты с тем, кто оскорбляет его чувства и разум. Но времена изменились, и то, что двадцать пять лет назад было серьезно, сейчас приобретает комический оттенок. Конечно, Базаров и в самом деле ведет себя непорядочно, уподобляясь «селадону», от летней скуки решившему позабавиться с миленькой «пейзанкой». Ему и в голову не приходит, что он походя может разрушить уже сложившийся союз Николая Петровича и Фенечки.
Базаров, презирающий «аристократишку», тем не менее без колебаний принимает его вызов. Принимает, обосновав свою позицию таким образом: «… С теоретической точки зрения дуэль – нелепость; ну, а с практической точки зрения – это дело другое».
Немного позднее появившийся на свет «новый человек», чья биография весьма схожа с базаровской, ведет себя в аналогичной ситуации иначе. Речь идет о герое романа Н. Бажина «Степан Рулев» (1864). Старший брат Степана обольщает девушку и не хочет жениться. Степан вступается за нее и крайне резко отзывается о поступке брата. Тот вспыхивает и предлагает смыть оскорбление кровью. На это Рулев-младший отвечает: «Драться?.. Эка охота!.. Ты, как видно, меня за героя какого-то принимаешь. Стреляться я ни с кем не стану. Назовешь ты меня мерзавцем напрасно, так я об тебя мою палку обломаю, а то просто изобью как собаку…»
Но даже бесцеремонному Базарову прибегать к таким действиям против человека вдвое старше себя неловко, хотя он и намекает на возможность физического отпора («Вам нисколько не нужно оскорблять меня. Оно же и не совсем безопасно»). Однако существеннее другое обстоятельство. Базаров все же осознает свою вину и вынужден поступить так, как предлагает Павел Петрович. Не будь досадного инцидента с Фенечкой, Базаров и не подумал бы «поддаваться» противнику.
Не исключено, что демократические убеждения Базарова в этой ситуации вытесняются «господским» началом. Совсем недавно он «с надменною гордостию» подчеркивал, что его дед со стороны матери был дьячком и землю пахал. Но потом выясняется, что другой его дед – секунд-майор (чин VIII класса). Стало быть, и отец Базарова, и он сам – дворяне, причем Евгений Базаров уже в третьем поколении. Так что чувство гордости, неприкосновенности собственной личности он приобрел, что называется, на генном уровне, на уровне тех самых «ощущений», которым молодой медик единственно доверяет. Вот почему он без колебаний принимает вызов – для сохранения реноме перед противником. А чтобы «сбить спесь» с Павла Петровича, Базаров стремится окрасить все происходящее в иронический тон.
Павел Петрович этого тона вроде бы не замечает, хотя и ему понятно: в условиях деревни строгое соблюдение «кодекса чести» невозможно, и от известной фарсовости уже при обсуждении подробностей поединка никуда не денешься («Что же касается до самих условий поединка, то так как у нас секундантов не будет, – ибо где ж их взять?»).
Базаров с подчеркнутым безразличием соглашается со всем, что предлагает Павел Петрович. Не устраивает его только предложение написать письмо, в котором в случае смертельного исхода каждый из дуэлянтов напишет, что кончает самоубийством. «Вот с этим я не совсем согласен, – промолвил Базаров. – Немножко на французский роман сбивается, неправдоподобно что-то».
Базаров предлагает свой вариант обезопаситься от последствий: пригласить свидетелем камердинера Николая Петровича. Тут налицо перекличка со сценой из «Евгения Онегина», где Онегин выдвигает своего слугу в качестве секунданта. Эта параллель призвана усугубить фарсовый оттенок дуэли в «Отцах и детях», поскольку кирсановский лакей еще более трусоват и глуповат, нежели онегинский.
