Тульский подсел к столу – Варшава налил полный стакан себе и такой же – Артуру:
– Просыпайся, хмурое утро! Слышал я, Ваша Благородие, что вам наконец-то очередное звание присвоили – к праздничку, с учетом снятия ранее наложенных взысканий и обещаний впредь не допускать? Так что – цельный лейтенант уже?
– Да, – Тульский чуть более торопливо, чем следовало бы, схватил свой стакан. – Вчера как раз… все вместе и отмечали. Мокруха, правда, двойная не ко дню случилась, но хоть не на моей земле… Ну, будем!
Артур молодцевато поднес было стакан к губам, но выпить не успел.
– Поставь стеклотару!
Тульский непонимающе заломил бровь и чуть опустил руку.
– Поставь на стол!
Артур со странным выражением на лице пододвинул свой стакан к тарелке с недоеденным минтаем. Варшава между тем хлопнул свою водку, понюхал хвост рыбки горячего копчения и со злостью швырнул его на стол:
– Вот что! Я с тобой сколько раз калякал? Долго-долго! Увещевал! Тебя в ментовку зачем засунули – чтобы ты нам помогал? Дурень! Чтобы ты человеком стал приличным! А я чую, что дворовый дух еще в башке витает!
– Что-то я не… – начал было Тульский, но Варшава перебил его:
– Не разжевал? Так сейчас разжую!!! Быть может, старая тюрьма центральная меня, парнишечку, по новой ждет? Не терпится?!
– Да что случилось-то? – не выдержал не ведавший за собой никакой особой вины Артур. – В чем дело?
Нахохлившийся вор искоса глянул на него:
– Что случилось… «Разжевал», «нарисуюсь», «мокруха»… А какие интонации! Ты офицер или приблатненный? Косо не смотрят еще? И опять нам не в шах у ментов – они вломаны ловко вздыгают. А ну-ка, шкура, продерни по натуре, наховеру карась растусуй, а коль не в кипеть – канай-ка, профура… Нравится такой язык?.. Ты тогда на нем и говори! Между ебаных протиснуться не удастся! Либо – либо. Заплутал? Прибыль в упор не видишь!
Тульский подпер рукой чугунную голову, подумав, что старик просто опять решил его повоспитывать:
– Да что ж такое приключилось?!
– Настроение я твое почувствовал! Е-мое! Как ты сидишь? Ты себя вот сейчас со стороны видишь? Два урки – если со стороны глянуть. А должны быть: легавый и вор! Нюхай мнение! Знаешь, когда я пойму, что был прав? Когда выправку увижу, когда взгляд увижу, какой я через столы у оперов наблюдал! А пока ты только уркаганские искорки рассыпаешь! У меня вот тут кореша сейчас сидели, они тебя на улице видели – и ни один не сказал: «опер». Почему? А у них глаз с прищуром! А потому что не опер! Обидно?
– Нет!!!
– Хуево!!! Значит, ты еще наших замесов! «Мойку»[10] до сих пор во рту гоняешь, как пустышку дитятя…
Тульский одеревенело помотал головой:
– Я хотел сказать… что это не обидно, это… дурно… А бритва… это же просто талисман – ты сам мне подарил.
Варшава кивнул, но обороты наезда сбавить не торопился:
– Вот! Я о чем! А ты глаза вылупил, как кассирша в сберкассе при появлении Гоп со Смычком… Не ожидал?.. Чего развалился? Походка вора должна быть не хамская, а почтенная. Кум же бродит упруго и с наглецой! Выбирай – в какой руке? А у тебя манэры, как у кронштадтского морячка, нахватавшегося блох… дело не в «мойке», а… Выбирай – ты курящий или нет?
Несмотря на то что подобные разговоры уже случались, Артур снова чувствовал себя, как будто ему поставили финку к груди и давят, давят – вот сейчас проткнут рубашку и потечет кровь… Тульский был не из пугливых, но взгляд Варшавы, скребущий по его мыслям и бьющий в самую сердцевину его амбиций и комплексов, – был страшен… А еще – Артуру показалось, что за агрессией вора скрывается и какая-то собственная растерянность.
– Я хочу тебе жизни – тяжелой и спорной, но порядочной, людской… Ладно, выпей за свое лейтенантство… Повод есть… Только не до конца хлебай – тебе ж еще работать…
Тульский, дергая кадыком, споловинил граненую тару, зажевал огурцом и почувствовал, что действительно стал просыпаться. Варшава оценил его выступивший румянец и вздохнул:
– У нас под Воркутой ндравы были тяжелые, поскольку там – круг заполярный. Короче – даешь уголь! Переплюнем Интинские лагеря. Был у нас там один такой – сержант Уболесков, умел вытаскивать зубами гвозди из столба с рельсой. У него присказка была: «Наш „Боевой листок“ – самый жесткий, хуй подотрешься». Н-да… Его потом кто-то при выходе из шахты распилил поперек… Как? Нравятся такие истории?
Артур закрыл глаза.
– Лежу на пляжу я и млею и жизни своей не жалею! Хорошо ли тебе, Артур?
– Плохо мне, Варшава…
– А как ты решил жить, Артур?
– По совести, Варшава…
– По совести? Ну так вот тебе еще: когда втыкаешь нож в живот, да надавливаешь – тот дергается, и получается, что с проворотом. Пацаненок тогда завсегда хлюпать начинает, да привставать, что ли… тогда надо наваливаться, чтобы это приглушить…
– Зачем ты?..
– Зачем… Затем!!! Хочешь честно о счастье? Лови! Так вот – после забоя идешь и думаешь, есть горячая вода или нет? Приплелся, а она есть! Хозявой мелкий ежик на голове потер, вышел, а в раздевалке тепло и с построением не гонят. Посидишь, поулыбаешься… Дошел до столовки – рыба! И твоей смене – последней – весь противень достался! В отряд пришел через морозец, а жулики не спят, но и не горланят! Чайку – тяп, перекурил и на чистую простынь. Через секунду она уже теплая, и ты засыпаешь, зная, что завтра на развод не вставать… Вот оно – счастье! Зачерпнуть тебе такого? Услышал ли ты меня, Артур?
– Да. Наверное… – опустил голову Тульский.
Вор удовлетворенно кивнул, плеснул себе еще водки в стакан, посопел в него, однако пить не стал, отставил в сторону. Вздохнув тяжко, поднял глаза на Артура:
– Ну, если услышал – тогда давай о деле поговорим…
– О деле? – встрепенулся Тульский. – Значит, все же случилось что-то?
– Случилось.
Варшава замолчал, закурил, сделал две глубокие затяжки и спросил глухо:
– Раз ты про двойную мокруху вчерашнюю помянул, значит, за Курлисова Вячеслава Сергеевича – в курсе?
– Конечно, – Артур ожидал чего угодно, но только не этого. – С главка двое приезжали, опорник[11] заняли… Меня как молодого им в подсобные выдали… А откуда ты…
– Оттуда, – перебил его мрачно вор. – Это Славка Проблема. Ты его, кстати, даже видел как-то раньше, давно, правда. Он в тот вечер со мной был. Знай это. Не то что делов каких – концерт, посвященный Дню милиции, смотреть шли – ко мне же… Поверь…
– А… – сказал Тульский, совершенно охренев, но чувствуя, как хмель выветривается из головы, будто выдуваемый ледяным сквозняком. – А как же тогда…
Варшава жестом оборвал его:
– Пионэра своего не забыл еще? Из-за которого Чиркани с Бестом в зону пошли?
Артур уже даже и не пытался ничего спрашивать. Голова у него пошла кругом. Вор затушил окурок и начал рассказывать такое, отчего лейтенанту милиции, уже многое повидавшему, стало знобко между лопатками.
…В тот вечер Варшава и Слава Курлисов по прозвищу Проблема стояли в очереди в гастроном с чеком на триста граммов косхалвы. Ноябрь – время неуютное, тем более что и праздники уже прошли, – но нынче вся страна отмечала День милиции, так что повод под хохотунчик выпить был. Тем более что Слава обожал концерты в День милиции – смотря их, он добрел и раздавал хорошее настроение окружающим. Юморил он в эти часы от души, и вообще для Проблемы этот день был вместо дня рождения. Дело в том, что свои настоящие дни рождения Слава не справлял уже десятилетия, потому как аккурат в шестнадцатилетие был арестован, и осадок остался на всю жизнь.
В магазине пахло слякотью вперемешку с опилками, рассыпанными на мраморной плитке пола. Кореша уже затарились всем необходимым, осталось достоять до косхалвы, которую очень любил Варшава. В честь праздника они не стали лезть без очереди, но ехидные характеры брали свое – стоять просто так им было скучно. Слава аккуратно продавил мизинцем крышечку на бутылке кефира в сетке стоявшей перед ними женщины:
– Ой, гражданочка, а у вас кефир просроченный!
Полная женщина в демисезонном пальто обернулась:
– Спасибо…
Она кокетливо улыбнулась, решив, что к ней пристают, но приятели уже переключились на хмурую продавщицу. Искоса поглядывая на нее, Слава громким полушепотом начал свое концертное выступление:
– Ишь бумаги ложит на весы! Грамм шестьдесят на ум пошло!
– Согласен, – подыграл ему Варшава. – Страх совсем люди потеряли!
– Помнишь, с нами чалился продавец сельхозмага?
– Тот, что цингу уже на этапе подхватил?
– Он самый! Так вот, дали ему четыре года…
– За шо, не припомнишь?
– А он из каждого ящика по нескольку гвоздей вынимал. По мелочи тырил, расхититель. Так при обыске все гвозди у него в хате повыдергивали как вещественные доказательства, потом эксперты колдовали-мудрили, какие откуда. И ведь доказали. Да-а, БХСС может, когда захочет…
