вся территория Германии превратилась в архипелаг концлагерей самого разного рода. Эудженио Пачелли, занимавший должность государственного секретаря с 1930 по 1939 год, был хорошо осведомлен об этих реалиях.
* * *
По численности и жестокости обращения евреи были на первом месте, но еще в довоенные годы под удар нацистов попало и немецкое духовенство. В выдержках из писем польского посольства мы читаем, что «почти тридцать профессоров Краковского университета были отправлены в германские лагеря, прежде всего в Дахау, Ораниенбург и Маутхаузен»2. В отчетах 1940 года, которые подтверждаются другими документами Исторического архива, в глаза бросаются многие фразы, свидетельствующие о том, что судьба некоторых представителей духовенства была столь же незавидной, как и евреев. Власти не только не разрешали им проводить богослужения, вопреки заверениям германского министерства иностранных дел, изложенных в вербальной ноте3, но и обращались с ними, как со злостными преступниками, подвергая их беспрерывным истязаниям4. Монсеньор Чезаре Орсениго, нунций в Берлине, использовал все дипломатические каналы, чтобы добиться освобождения заточенных в концлагерях польских священников и переправить их в нейтральные страны. Этот рискованный план дал «скромные результаты», как он сам сообщал в Рим5. В апреле и июне 1940 года он выразил протест властям Германии в связи с жестоким обращением в концлагерях, прежде всего в Заксенхаузене, что близ Ораниенбурга, кошмарном месте, где регулярно проявляли насилие по отношению к священникам. В этом концлагере содержались не только католические клирики, но и находился в изоляции протестантский пастор Нимёллер. Впоследствии его перевели в Дахау, где он чудом выжил. После войны он сурово критиковал бездействие протестантов, когда нацисты преследовали и истязали евреев. Монсеньор Бернардини, нунций в Швейцарии, подчеркивал, что в статье, опубликованной им в 1945 году, Нимёллер вопрошал: «Как, например, так получилось, что в Дахау было всего 45 евангелических пасторов и 450 немецких католических священников?»6
Нацистские власти отказывались освобождать польских священников из опасений, что те займутся антинацистской пропагандой за рубежом. Однако на небольшую «уступку» они все же пошли, заключив всех священников в одном лагере – Дахау7. Бюро отнеслось к этому делу со всей серьезностью. Предлагались различные решения, но никакого конкретного плана так и не появилось8. В конце декабря 1940 года нунций Орсениго сообщил папе, что 1200 представителей духовенства скоро будут переправлены в Дахау9. Многие священники погибли или были депортированы: к апрелю 1941 года в Польше были арестованы от 2500 до 3000 священнослужителей, из которых 900 уже скончались и (только) шестьдесят девять были освобождены10. И хотя в конце 1940 года нунций в Берлине заявил, что в Дахау, «как считается, режим менее строгий»11, всего через несколько месяцев обнаружилось, что он ошибался. Стало известно, что два иезуита, переведенные в Дахау, вскоре умерли один за другим: в феврале 1941 года отец Калужа, а в марте отец Болеслав Шопиньский12. Вскоре после этого посольство Польши вербальной нотой сообщило Святому Престолу о судьбе польского священника по фамилии Прокопович, который сначала провел пять лет в заточении в Советском Союзе, а 27 августа 1940 года был арестован нацистами вместе с десятью другими священниками. Его несколько месяцев продержали в Ораниенбурге, где он сумел выжить, несмотря на высокую смертность среди священников. Затем его перевели в концлагерь Дахау, условия в котором, «судя по всему, для некоторых категорий заключенных еще более суровы; в мае 1941 года он все еще находился там под номером 2218, L / 3, Блок 28 / 3. Его семья просит спасти его»13. Помня о пустом обещании нацистских властей, что через несколько месяцев содержавшиеся в Дахау священники будут освобождены от принудительных работ, минутант монсеньор Саморе попытался уладить дело и попросил нунция Орсениго вмешаться14.
В ноябре 1941 года в Историческом архиве появилось – уже не в первый раз – название Освенцим. Оно фигурировало в запросе, направленном Святому Престолу посольством Польши, которое в те годы размещалось на территории Ватикана. Посольство просило вмешаться, чтобы, «если еще не поздно, спасти жизнь более ценную, чем все прочие». Речь шла о вспомогательном епископе Плока, монсеньоре Ветманьском. Он был заключен в Освенцим и, будучи «очень больным, медленно умирал»15. Нунций Орсениго также постоянно заступался за других польских епископов и их викариев, которые с трудом выживали в различных немецких концентрационных лагерях16. Посольство Польши впервые обратило внимание Бюро на название Освенцим в одном письме, отправленном в декабре 1940 года: «Рядом с Освенцимом есть большой концлагерь. Жизнь в нем ужасна. Там есть большой крематорий, в котором каждую неделю сжигают сотню трупов»17. На Западе этот лагерь станет известен под зловещим названием Аушвиц.
Отличительный знак для евреев, созданный в Хорватии (буква Ž обозначала židov, «еврей» по-хорватски)18
* * *
Бюро также получало сведения о депортации и интернировании евреев. Хотя эти отчеты иногда были менее содержательными и надежными, чем те, что касались католического духовенства, они не оставляли никаких сомнений в том, какая участь ожидала еврейское население Европы. Приехав в Ватикан 9 июня 1941 года, монсеньор Алоизие Степинац, архиепископ Загреба, привез с собой «звезду Давида» с буквой Ž (обозначающей židov, т. е. «еврей» по-хорватски), отличительный знак, который должны были носить евреи в Хорватии. Архиепископ вмешался в ситуацию, но смог добиться только того, чтобы такому обращению не подвергались одни лишь обращенные евреи19.
В ноябре того же года, благодаря отчету некоего д-ра Шлефенберга стали известны подробности положения евреев в Румынии. Автор полагал, что из 300 тысяч евреев Бессарабии и Буковины к октябрю 1941 года в живых оставалось всего 80–90 тысяч. По его предположению, в ходе операции «Барбаросса» немецкая армия расправилась на месте с 90 тысячами евреев, другим удалось бежать во время отступления советских войск20. Исторический архив показывает, что под большевистской властью их ждала ничуть не лучшая участь. На фото, хранящемся в Историческом архиве, можно видеть, какой нелегкой была их судьба.
Тюрьма на улице Лонцкого во Львове. Люди, расстрелянные большевиками 15, 23 и 25 июня 1941 года21
Д-р Шлефенберг, свидетель этих событий, продолжал: «Выживших в Черновцах и Кишиневе собрали в маленьком, окруженном колючей проволокой гетто в пригороде, посреди развалин и без водопровода. Им не разрешается выходить даже затем, чтобы раздобыть себе продовольствие. Их собственность конфискована, под страхом каторжных работ запрещается оказывать им помощь, давать деньги и т. д. Их выкашивают болезни и самоубийства; девушки занимаются проституцией за краюху хлеба и т. д.». Хотя это кажется невозможным, но положение евреев было еще хуже в других местах, например в лагерях в Маркулештах, Единцах и Вертюжени в Молдавии (в последнем из них 22 тысячи евреев были размещены в 350 разрушенных домах) и в Сокирянах на Украине. В отчете приводятся и другие детали, касающиеся искоренения евреев в Румынии, и делается вывод о том, что «цель всей этой политика предельно ясна: полное разграбление, а возможно и физическое истребление всех евреев Румынии. В Транснистрии утверждают, что все евреи уже казнены»
