Одновременно шли поиски на озере тела, по-видимому убитой, Лаймы Зведрис. Однако день добросовестной работы рыбаков ничего не дал. Только к вечеру из больницы, расположенной на дальнем конце озера, пришло известие о том, что там лежит неизвестная девушка. Накануне ночью рыбаки слышали ее крик и, поспешив на него, выловили ее из воды. Они пытались было найти лодку, с которой она упала, но в потемках это им не удалось. Они удовольствовались тем, что откачали утопленницу и доставили ее в больницу. Там она и оставалась до сих пор. Но так как ею, по-видимому, был получен очень сильный удар по голове еще прежде, чем она очутилась в воде, то допросить ее не представляется возможным. Она не умерла только благодаря ее физической крепости, иначе рыбакам не удалось бы ее и откачать.
Из всех этих обстоятельств наибольшее внимание Кручинина остановилось на одном: узкие сапоги человека, называвшего себя Стродом. Когда Кручинин, поставив сапог на бумагу, очертил его карандашом, то след показался ему похожим на рисунок, сделанный Грачиком со следа на песке у озера Бабите. Сапоги были немедленно пересланы в Ригу, и эксперты установили, что след, срисованный Грачиком, принадлежит человеку, обутому в эти сапоги. Кроме того, экспертиза утверждала, что владелец этих сапог имел неправильную походку, несколько выворачивая одну стопу в сторону, - был, так сказать, косолап.
- Попробуй-ка теперь сказать, что я даром потерял время в Алуксне! торжествующе воскликнул Кручинин, когда они вместе с Грачиком получили заключение экспертизы. - И помяни мое слово, мы еще найдем связь между этим Стродом и Будрайтисом.
39. ОРЕЛ НА ГРУДИ ПАЛАЧА
Рабочий день был на исходе. Закройщик ателье "Максла" Ян Янович Йевиньш сбежал по шаткой лестнице, ведущей в приемную из его рабочего закутка на втором этаже. Четвертый звонок за день! И все дамы, без конца дамы! Правда, заказчица среди них была только одна, остальные вызывали его по делам, не имеющим никакого отношения к портняжному искусству (которым Ян Янович славился на всю Ригу). Увы, и для супруги Яна Яновича давно не была секретом его слабость к прекрасному полу. Тоном человека, избалованного вниманием женщин, Ян Янович бросил в трубку свое почти английское "хэлло". Скользя рассеянным взглядом по мелькавшим за витриной фигурам прохожих, он вел один из тех искусных разговоров, которые позволяли ему лавировать между рифами, встречающимися на пути женатого жуира. Временами его равнодушный взгляд переходил с витрины на лицо сидящей за столом приемщицы, исподтишка ревниво следившей за разговором. Но вот снова глянув в витрину, Ян Янович оборвал фразу на полуслове. Проследив его испуганный взгляд, приемщица тоже замерла с полуоткрытым ртом: у подъезда ателье на тротуаре лежал человек большого роста. Руки его были раскинуты, обращенное вверх лицо покрыто мертвенной бледностью; из мясистого носа, пачкая светлые усы и бороду, стекала струйка крови. Вокруг лежащего собралась толпа.
Вошедший в ателье милиционер вызвал скорую помощь, чтобы взять сбитого грузовиком прохожего, и, не отвечая на вопросы приемщицы, вышел. Стук затворившейся за ним двери вывел Йевиньша из оцепенения. Он устремился следом за милиционером. Между тем пострадавший уже пришел в себя. Таким движением, словно хотел отстранить что-то душившее его, он провел рукою поперек горла. Йевиньш растерянно глядел через головы толпы на то, как пострадавший поднялся на ноги, достал из кармана носовой платок, отер испачканное кровью лицо и, пошатываясь, сделал два-три шага.
- Сейчас прибудет скорая помощь, - сказал милиционер, намереваясь усадить пострадавшего на ступеньку подъезда "Макслы". Но бородач высвободил свой локоть из пальцев милиционера.
- Не нужно... - сказал он. - Совершенно ничего не нужно.
Из-за спины милиционера высунулась физиономия шофера грузовика виновника происшествия. Он вопросительно уставился на пострадавшего. Заметив шофера, человек с бородой поспешно сказал милиционеру:
- Прошу вас. Никакого протокола. Шофер не виноват.
- Мы обязаны... - начал было милиционер, но человек с бородой перебил более решительно:
- Я сам виноват.
Пронзительный сигнал кареты скорой помощи покрыл говор толпы. Появились фигуры врача и санитаров.
- Мне ничего не нужно. Я чувствую себя совсем хорошо. Извините... - с этими словами пострадавший показал милиционеру красную книжку какого-то удостоверения и, повернувшись, пошел сквозь неохотно расступавшуюся толпу разочарованных зрителей.
- Он потерял шапку, - сочувственно сказала какая-то женщина.
- Граждане, где головной убор пострадавшего? - спросил милиционер.
Поднеся носовой платок к лицу, бородач продолжал удаляться с непокрытой головой.
- Не беда, проживет без шапки, косолапый, - пренебрежительно проговорил какой-то мальчишка.
Ян Янович чувствовал, что снова обретает способность думать, двигаться и говорить. Первое, что он сделал, - схватил за плечо мальчишку.
- Ты сказал "косолапый"? Почему ты сказал "косолапый"? - быстро спросил Йевиньш.
- Ну да, и сказал, что ж такого? - задорно отозвался мальчик. - Он и есть косолапый. Глядите на его правую ногу, глядите!
Но в том направлении, куда показывал мальчуган, уже никого не было. Человек с бородой скрылся за углом улицы Блаумана. Пробежав несколько шагов, Йевиньш остановился. Его больное сердце стучало, вырываясь из груди. Он задыхался. Он закрыл глаза. Перед ним как живой лежал у подъезда ателье человек с белокурой бородой. На его шее, под вздернутым к небу подбородком Йевиньш видел шрам... Шрам, шрам!.. Происхождение этого шрама Йевиньш знал и не забудет никогда в жизни. И этот жест, которым бородач провел себе поперек шеи, Йевиньш тоже знал, очень хорошо знал и тоже никогда не забудет. Если бы не шрам, Йевиньш ни за что и не узнал бы этого человека: усы и борода изменили его наружность. Йевиньш видывал его другим: чисто выбритым, с плотоядно оттопыренными мясистыми губами под картофелиной носа... А этот жест: ребром ладони поперек горла! Разве не этим зловещим движением Арвид Квэп, наряженный в куртку эсэсовца, иллюстрировал страдальцам Саласпилса то, что им предстояло? Разве может Йевиньш забыть этот жест, эти глаза, этот нос!.. Эту страшную руку мясника... А тут, в добавление ко всему, крик мальчишки: "Косолапый"! Да, да, Йевиньш слишком хорошо помнит и подвернутую ступню, из-за которой заключенные тоже называли Арвида Квэпа "косолапый".
А если бы Йевиньш увидел этого человека без рубашки! Уж кто-кто, а портной хорошо знает, как выглядит тело человека, которого ему приходилось обшивать. Впрочем, Квэп и не скрывал татуировки, украшавшей его широкую грудь: большой романовский орел. Татуировка была старая, сделанная еще в царские времена. Впоследствии, из верноподданнических чувств к Гитлеру, Квэп ее модернизировал: переделал царский скипетр в свастику, а державу в земной шар. О, Йевиньш очень хорошо помнит эту синюю примету на груди мучителя. Тут не ошибется и малое дитя!.. Почему же злодея сейчас не схватили, тут же, сегодня?.. В самом деле, почему Йевиньш не вцепился ему в бороду, почему не закричал на всю улицу: "Держите его, это же Квэп из Саласпилса! Разве вы не знаете палача Квэпа? Почему онемел язык Йевиньша, как мог бывший заключенный № 32867 не броситься на палача? Ян Йевиньш, почему ты молчал?
Йевиньш прислонился горячим лбом к стене дома... Разве можно это забыть: за шрам на горле недорезанного Квэпа было забито палками, затравлено собаками, застрелено и повешено сто заключенных. Да, у мстителя тогда не хватило силы, чтобы перерезать глотку палача крышкой от консервной банки. Горло Квэпа оказалось крепче жести...
Йевиньш в отчаянии схватился за голову. Ян, Ян! Как ты мог выпустить сейчас этого зверя! Как, почему, зачем, по чьему недосмотру Арвид Квэп мог очутиться на улице советской Риги?
Йевиньш, пошатываясь, вошел в ателье и упал в кресло. Его больное, надорванное Саласпилсом сердце не могло выдержать такой перегрузки. Понадобилось больше получаса времени и помощь врача, чтобы справиться с сердечным припадком портного.
Открыв глаза, Иевиньш увидел, что лежит на диване, где обычно ждали его приема терпеливые заказчицы. Под головой у себя он нащупал на диванном валике что-то мягкое. Это было большое кепи из пестрой шерстяной ткани.
- Что это? - спросил Ян Янович у заплаканной приемщицы, сидевшей у него в изголовье.
- Это?.. Ах, это! Так это же, наверно, кепи того, пострадавшего! Кажется, милиционер принес его сюда, когда говорил по телефону, да так и забыл.
Приемщица еще что-то говорила, но Ян Янович ее уже не слушал. Он держал в вытянутой руке пестрое кепи, и смешанное чувство отвращения и радости не позволяло ему привести в порядок нахлынувшие мысли.
- Вам опять нехорошо?.. - начала было испуганная приемщица, заглядывая ему в глаза, но Йевиньш, не слушая, выбежал на улицу:
- Эй, такси!.. Бульвар Райниса!.. Да, да, именно так: прокуратура! Быстро!
