Йевиньш, пошатываясь, вошел в ателье и упал в кресло. Его больное, надорванное Саласпилсом сердце не могло выдержать такой перегрузки. Понадобилось больше получаса времени и помощь врача, чтобы справиться с сердечным припадком портного.
Открыв глаза, Иевиньш увидел, что лежит на диване, где обычно ждали его приема терпеливые заказчицы. Под головой у себя он нащупал на диванном валике что-то мягкое. Это было большое кепи из пестрой шерстяной ткани.
- Что это? - спросил Ян Янович у заплаканной приемщицы, сидевшей у него в изголовье.
- Это?.. Ах, это! Так это же, наверно, кепи того, пострадавшего! Кажется, милиционер принес его сюда, когда говорил по телефону, да так и забыл.
Приемщица еще что-то говорила, но Ян Янович ее уже не слушал. Он держал в вытянутой руке пестрое кепи, и смешанное чувство отвращения и радости не позволяло ему привести в порядок нахлынувшие мысли.
- Вам опять нехорошо?.. - начала было испуганная приемщица, заглядывая ему в глаза, но Йевиньш, не слушая, выбежал на улицу:
- Эй, такси!.. Бульвар Райниса!.. Да, да, именно так: прокуратура! Быстро!
40. МУТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Грачику казалось, что сегодня все против него. Неудачи начались в Совете культов. Уполномоченный этого Совета по Латвии Ян Петрович Мутный оказался человеком не только упрямым, но и ограниченным, чтобы не сказать больше. К тому же он решительно всего боялся. Он боялся дать Грачику характеристику Шумана на том основании, что не знал священника достаточно хорошо; боялся справиться о нем у викария или у епископа; боялся осложнения, если Грачик сам обратится к католическим церковным властям. Он боялся... Грачик даже не брался припомнить, чего еще боялся этот странный уполномоченный. В добавление ко всему из разговора выяснилось, что Мутный невежда в области, доверенной ему той самой Советской властью, защитником которой он себя именовал. Само собой у Грачика напрашивалась характеристика: "опасный дурак". Едва Грачик приступил к перечислению оснований, какими располагает для подозрения Шумана в преступлении, Мутный замахал руками. Не стесняясь присутствия Грачика, он тут же снял трубку и стал звонить в Совет Министров республики, жалуясь на следователей, "ломающих всю политику Советской власти". Если бы Грачик поверил этому человеку, то ушел бы с убеждением, что подозревать Шумана - значит, посягать на основы Советской власти. Грачик поделился с Кручининым огорчением, какое ему доставило это свидание:
- Мне всегда сдавалось, что я люблю жизнь. И людей люблю, ей-ей! А сегодня, когда я столкнулся с этим "мутным" человеком, мне стали отвратительны и мир, и люди.
- Можно подумать, что ты только-только вступаешь на стезю сознательной жизни и не знаешь всего разнообразия человеческих типов, - усмехнулся Кручинин.
- Но людей такого типа, как Мутный, я просто боюсь!
- Не знал тебя как труса.
- И вот поди же, - Грачик беспомощно развел руками, - боюсь! Они могут испортить всю жизнь на земле.
- Брось! Такое им не под силу. Хорошего на земле слишком много, чтобы одному Мутному удалось все замутить. Настроение он действительно способен испортить. Но не больше. Помешать любить людей?.. Я за любовь!.. К жизни, к людям и... к человеку.
- Только прошу вас, без перехлестывания во всеобщую любовь ко всему человечеству. Я знаю: вы великий человеколюбец, - воскликнул Грачик. - Но разве можно не ненавидеть человеконенавистников?
- Их надо исправлять. А ежели ненависть к себе подобным сидит в них сильнее всего человеческого, - уничтожать. Уничтожать!
- Посмотрите-ка сейчас на свои глаза, посмотрите, как сжались ваши губы! - воскликнул Грачик, подталкивая Кручинина к зеркалу. - Глядите! А ведь многие считают вас божьей коровкой.
- Потому что им не доводилось видеть меня один на один с врагом.
- С врагом человечества?
- Разве у меня может быть другой враг, как только тот, кто враждебен нашему делу - делу трудового человечества. Нашим целям, лучшим целям рабочего класса - творца жизни!.. А ты со своим "Мутным"!.. Мутный, братец, это всего только муть. История процедит ее сквозь свой фильтр. В настоящую жизнь, которой будет жить человек в будущем, эта муть не проникнет.
- Если фильтром не будет служить анкета. А то эдакий "стопроцентный", только на том основании, что его папа пролетарий и сам он из грузчиков, глядишь, и пролезет в будущее. Да еще вне очереди!
- Всему свое время, Грач! На данном этапе и анкета нужна. Без анкеты невозможно. И пролетарское происхождение, ой как хорошо! И зря ты, право, огорчаешься. Отбрось сей мутный камень со своего пути. Плюнь, разотри и забудь.
- Как же я забуду, когда мне с ним по делу не разминуться. Раз в деле у меня запутаны священники и церковь. А там в Совете этот... камень преткновения.
- Не такие скалы сворачивали. Не преодолеешь - объедешь. Не объедешь взорвем.
- Вы его взрывать, а он за телефонную трубку да в Совет Министров! Честное слово, Советская власть сильно выиграла бы, если бы на месте эдакого Мутного сидела хотя бы матушка Альбина.
- Не понимаю этого "хотя бы". Ленин так и хотел, чтобы кухарка могла управлять государством; а тут дела в масштабе "Мутного" и на них целая белошвейка!
- Напрасно вы иронизируете. Моя Альбина - милая старушка.
- А куда же тогда девать Мутного? - усмехнулся Кручинин.
- Пускай стирает отцу Шуману белье! - сердито воскликнул Грачик.
На этом закончилось обсуждение неприятности номер один. Но Грачик уже не мог успокоиться. Столкновение с Мутным его взбудоражило. Поразмыслив, он сказал:
- Бывают минуты, когда я крепко задумываюсь над совершенством нашей системы работы. - Кручинин настороженно поднял голову. - Тут нужны какие-то коренные улучшения. Ведь что до сих пор получалось. Выловим одну дрянь, другую. Их накажут, потом выпустят, и опять ищи их, лови, уличай. Из десяти проходящих так называемое "исправление" полезным членом общества оказывается один, много двое. А сколько у нас "исправляли" ошибочно!
- Как же можно исправлять ошибочно? - удивился Кручинин.
- Вы нарочно не хотите понять меня? - рассердился Грачик, - я имею в виду ошибку следствия и суда. Сколько дров наломали за эти годы!
- Вот именно: за эти годы! Это, братец, уже издержки производства. Дело показывает, что вне контроля партии не может и не должен работать ни один раздел нашего аппарата. Будь он сто раз важен и тысячу раз секретен!.. Либерализм тут опасен как ротозейство... А в таком деле, как безопасность государственного правопорядка, многое очень трудно поправить.
- Потому и говорю только вам.
- Очень жаль, что не выступал с этим громко, во весь голос.
- Может быть, скажете еще: в печати? - иронизировал Грачик.
- Что ж, таков верный путь: сначала в нашей среде, а если не поможет, и в печати! Партия не боится света гласности.
- Кто же станет печатать?
- А ты добейся.
- У Мутного?
- Да что тебе, в самом деле, дался этот Мутный? Не мутные же составляют наше общество. Они исключения, а не правило, - в гневе почти крикнул Кручинин. - Они - не люди! Муть, а не люди!
- Ложка дегтя в бочке меда.
- А ты вычерпывай деготь!
- Ложку вычерпаю, а десять остались и продолжают портить жизнь. Нужно не вылавливать правонарушителей, а бороться за то, чтобы их не было. - Лицо Грачика, вся его фигура выражали уныние. - Литература, театры, школа, все звенья воспитательной системы в семье и вне семьи обязаны вести профилактическую работу. Понимаете, профилактическую! Иначе хлопот у нашего брата будет по горло.
- Почему сегодня такой пессимизм? - Кручинин подошел к Грачику, без стеснения взял его за подбородок и повернул лицом к свету. - Не так давно ты был неудержимым оптимистом. Разве не ты говорил, что недалеко время, когда наша профессия отомрет. Помнишь: "Наши потомки будут глядеть в словарь, чтобы понять значение термина розыск, когда встретят его в литературе".
- Так это же Потомки! А я хочу сам - живой Сурен Грачьян - сунуть под стекло музея свое удостоверение.
- Мечты!
Грачик помотал головой, словно освобождаясь от назойливых мыслей.
- Действительно, чего это я расфилософствовался?.. А все этот Мутный!
Вторая неприятность этого дня ждала Грачика вечером, когда он пришел в прокуратуру, чтобы посмотреть кое-что в деле Круминьша и проверить появившиеся новые мысли. Занятия были закончены, сотрудники разошлись, сейф опечатан. Грачик в раздумье уселся в приемной, машинально прислушиваясь к голосу какого-то посетителя, взволнованно убеждавшего дежурного выслушать его показание и принять меры к розыску появившегося в Риге военного преступника - эсэсовца из лагеря смерти "Саласпилс". Когда посетитель - это был Ян Йевиньш, - указывая приметы эсэсовца, упомянул об его легкой хромоте, вызываемой искривленностью правой ступни, Грачик насторожился. А дальше дело пошло так, что Грачик, казалось, мог забыть все неприятности дня. День неудач обещал превратиться в день большого успеха: если верно то, что говорит Йеминьш, организатор покушения на Круминьша (Грачик ни на миг не сомневался в том, что Квэп и есть тот, кто ему нужен) был еще в Латвии и даже, может быть, в Риге! Оставалось найти его и схватить.
