– Успокойтесь, Олег Вадимович, – глухо сказал Феликс, – мне, да и всем здесь присутствующим, известны пожелания тех лиц, которые вас сюда направили. Мы понимаем их озабоченность. Именно поэтому мы здесь собрались. Необходимо, как я полагаю, принять решение и скоординировать общую схему действий. Дальше все пойдет своим чередом.
– Да-да, вы совершенно правы, – сорвался было Месяцев, но осекся под стальным взглядом Феликса.
– Итак, – продолжил Феликс, – рассмотрим сложившуюся ситуацию. Отбросив все входящие – они нам известны, следует признать главное – вам (он подчеркнул это «вам») необходим casus belli. Ваши противники называют себя Движением. В буквальном понимании, движение есть то, что движется непрерывно, постоянная смена событий. А общественное движение к тому же имеет тенденцию к расширению. – Он провел на листе бумаги линию, увенчав ее стрелкой. – Следовательно, нужно прервать его хотя бы на миг, чтобы на миг оно перестало быть чем-то целеустремленным и ясным, так? – Путь стрелке преградила вертикальная черта. – Это обеспечит возможность политического маневра, какого-то компромисса, после чего движение вправе возобновиться, но уже в раздробленном виде и под контролем спецслужб. – Вдоль вертикальной черты вытянулись короткие стрелки. – Однако вы не можете себе это позволить – и не потому, что вы порядочные люди, а потому лишь, что скорые выборы сковали ваши возможности употребить имеющийся у вас аппарат насилия. Вы столкнулись с непримиримым и мирным движением отчаявшихся людей накануне переизбрания всех ветвей власти. И у вас нет ни времени, ни выбора. В этой ситуации остановить движение способен только шок, так, по-вашему, теперь?.. О чем же вы думали раньше, черт побери?
Нависло тяжелое молчание, перебиваемое четким ходом часов. Феликс побарабанил пальцами по столу и отложил ручку в сторону.
– Согласен, – выдавил из себя Месяцев. – Отпустили вожжи. Но нам по-прежнему сочувствует интеллигенция.
– Бросьте. – Феликс отклонился назад. – Никто вам не сочувствует. Учителя, медики, люди науки, которых обобрали ваши гарвардские выкормыши, вряд ли испытывают к вам даже равнодушие. Скорее всего, они желают вашей Администрации быть заживо погребенной на кошачьем кладбище, с осиновыми кольями в груди. Или вы имеете в виду горстку человеческих отбросов, называющих себя элитой и состоящих в основном из творческих работников? И что с того? Эта дрянь подковывала и не таких чертей, станет подковывать новых – лишь бы остаться на поводке возле сапога. Кому нужны бездомные собаки? – Он раскурил сигару. – Взбаламутить, запутать мозги и в трудную минуту скрыться в кустах – вот все, на что способна ваша интеллигенция. Если вы подразумеваете такую поддержку, то она вам уже оказана. – Огонек сигары раскалился. Феликс выдохнул терпкий, дурманящий дым. – Было бы лучше, если бы вам сочувствовала армия. И внутренние войска, хотя бы на уровне сержанта.
– Я вас не понимаю. – Месяцев снял и надел запотевшие очки. – Я думал, вы с нами… Я пришел сюда обсудить план действий… решение…
Феликс махнул рукой с сигарой, уронив пепел на стол:
– Не берите в голову, Олег Вадимович. Иногда хочется побрюзжать, как собаке полаять. Давайте-ка вернемся к нашему каравану.
– Простите, – сказал Месяцев. – Но вы нарисовали совсем безнадежную картину. Мне поручили узнать, возможно ли быстрое решение, быстрое? Как вы считаете, возможно ли оно в принципе… в контексте наших идей?
– В принципе оно уже принято вашими друзьями. И контекст их идей абсолютно разумен. Я бы даже сказал, оригинален. Вы здесь не для того, чтобы узнать мое мнение. – Феликс, приподняв плечи, облокотился о стол. Голубой дым сигары, казалось, путался в его бакенбардах. – Вот что, душа моя, налейте себе еще коньяку. Это отличный коньяк десятилетней выдержки. Мне присылают его непосредственно из подвалов Франции. Коньяк – единственный алкогольный напиток, с которым можно разговаривать. Один на один… Кстати, слово «алкоголь» фактически происходит от арабского al-kohl, да… Забавно, не правда ли? Ведь арабы никогда не производили опьяняющих напитков.
Месяцев покорно налил коньяк в свой бокал, но пить не стал. Одарив его слабой улыбкой, Феликс продолжил неожиданно жестко:
– Стало быть, пат. С одной стороны, вы не можете применить силу, чтобы приостановить движение несогласных с вашей деятельностью граждан, потому что их большинство, потому что неизвестно, станет ли рядовой состав милиции рьяно в этом участвовать, потому, наконец, что на носу выборы, а подтянуть, как вам известно, возможно процентов десять, от силы пятнадцать. С другой стороны, вам нельзя допустить, чтобы движение продолжилось, поскольку через три – пять дней ваша реальная власть превратится в мыльный пузырь. Вывод один – вам нужна третья сила, которая создаст casus belli. Шок означает паузу, минутное смятение, дезориентацию масс, одержимых целеустремленным действием. Но откуда ей взяться, третьей силе? – Феликс мрачно окинул взглядом присутствующих. – Поэтому вы здесь, – тихо сказал он. Он нагнулся и сдул со стола сигарный пепел, затем медленно счистил остатки рукой и каким-то отстраненным, лишенным эмоций голосом отчеканил: – Это произойдет послезавтра. Милиция не должна никого трогать до тех пор, пока ее об этом не попросит кто-нибудь из вождей оппозиции. Средства массовой информации усилят линию сочувствия к движению с завтрашнего дня. Просто сочувствия, без какого-либо анализа и тем более без камней в сторону власти. Камеры должны постоянно находиться в гуще толпы, чтобы ничего не пропустить. Как только начнутся события, тональность должна измениться в сторону критики власти за бездействие – по восходящей, вплоть до истерик. Одновременно Администрация поведет торг с лидерами профсоюзов и народными вожаками, с тем чтобы они поняли свой стратегический проигрыш. Далее ведомство господина Книги спасет людей от разбушевавшегося криминала. Остальное – вопрос политической мудрости. Или дури. Как пойдет. Это все, друзья мои. – Он хлопнул ладонью по столу и откинулся в тень. – Детали господин Месяцев и господин Неверов могут обсудить на втором этаже. Вас проводят. Сейчас там находятся люди, обладающие финансовым весом и готовые к встрече с вами. Федор Егорович присоединится к вам через десять минут.
Оба встали и попрощались. В дверях Феликс окликнул Месяцева:
– И передайте привет Евгению Никаноровичу. Он был у меня давеча, да я не смог с ним попрощаться. Надеюсь, он всем доволен. И еще передайте, уважаемый Олег Вадимович, что план, безусловно, хорош. Да, хорош. С одной лишь оговоркой: толпа непредсказуема. Реальная политика, как правило, игнорирует психологию масс. И дорого за это платит. Эпоха маркузианства давно прошла. Это вам не гормональный бунт обкурившейся молодежи, которой хочется чего-то такого, а такого, которое есть, чего-то не хочется. Тут дело серьезное. Вы допустили возникновение и сплоченность протестующих толп. Берегитесь. Толпа может действовать вразрез с вашими планами.
– Спасибо, – несколько растроганно сказал Месяцев, машинально поправляя на руке инкрустированные бриллиантами часы Rado. – Вы ответили на мои вопросы. Я все передам.
Когда за ним закрылась дверь, Феликс поднялся, подошел к Книге и, не скрывая усталости, сел против него.
– Конечно, вам, Федор Егорович, не нужно говорить об этом, но все-таки тех парней, которые примут участие в акции, вы, конечно, возьмите, помните – да и отпустите потом. Оставьте себе человек десять, для публичной порки, а остальных надо выпустить… Если, конечно, у них хоть что-то получится. В чем я, между нами говоря, очень сомневаюсь.
– Само собой разумеется, сделаем, – сказал Книга и, подавшись вперед, добавил: – Знаете, Феликс, я всегда относился к вам с уважением. Так вот, не терзайте себя. Не надо. Как ни крути, но кому-то надо разгребать кашу. Мне самому противны эти наши карлики. И люди, конечно, правы. Если по справедливости. Каждому хочется жить по-человечески. Но это работа, Феликс. Вот что я хотел сказать. Работа.
– Благодарю вас. – Феликс положил руку на плечо полковнику. – Только будь живы мои родители, они бы непременно топтались сейчас в этой толпе несчастных, ожидая справедливости.
– Не думайте, Феликс. Не надо. Это работа.
Книга чинно поклонился, пожал ему руку и вышел.
Феликс задумчиво прошелся вдоль книжных стеллажей, разминая пальцы наподобие пианиста перед игрой, затем остановился и стал рассматривать корешки книг. До сей поры тихо сидевший в углу молодой человек бесшумно поднялся и замер, взяв под мышку папку, которую все время держал на коленях. Блеснул черный камень на перстне, Феликс снял с полки потрепанный томик «Нравственных писем к Луцилию» Сенеки. Нацепив на нос маленькие очки в золотой оправе, Феликс подошел к креслу и, прежде чем сесть, сказал, обращаясь к молодому человеку:
