— О чем ты? — удивился Пашка.
— Герман ударился в бега с женой мэра!
— Чего? — захохотал Пашка. — Ковалева, ты шутишь?
— Какие шутки? — оскорбилась я. — Ты что, не слышал об этой семейной драме?
— Слышал, что под мэра теперь копают, откуда у них с женой столько бабок… А про драму ничего!
— Эх, ты! — укоризненно покачала я головой. Кого волнуют взятки и подлог, когда во главе — история любви, семейная драма? Мне почему-то искренне хотелось верить, что Буравчик состоял в секретных отношениях с той женщиной не только из-за денег…
Я поведала Пашке все, что узнала от мамы. Друг слушал мой рассказ, открыв от удивления рот.
— Вот так бывает! — развела я руками, закончив свой рассказ.
Долгих покачал головой.
— Эх, а ведь он так тебе нравился! — с издевкой произнес друг, внимательно поглядывая на меня.
— Ага, променял свою крошку на кроху побольше, — вздохнула я.
— И опытнее, — подсказал Паша.
— И богаче, — отозвалась я.
— Зачем ему какая-то маленькая хлебная крошка… — начал Пашка.
— Когда есть такой тертый калач! — закончила я.
Пашка громко захохотал, запрокинув голову назад.
— Аполлинарий, что бы я без тебя делал? — отсмеявшись, спросил Паша. Смотрел на меня, щурясь от утреннего теплого солнца. И от этого внимательного взгляда сердце, по привычке, гулко застучало в ребра… Я уставилась на спокойное море.
Долгих со шлепком бросил с пирса доску на воду и взялся за весло.
— Прокатимся еще раз? Пока отдыхающие не добрались до пляжа…
Паша греб к скалам. Весло аккуратно, без всплеска входило в прозрачную воду. Я засмотрелась на широкую загорелую спину друга. Легкий ветер растрепал темные Пашкины кудри. Попутно взглянула на пляж, на котором уже располагались отдыхающие. Вот к кромке берега подошли две высокие девушки в купальниках. Забравшись на крутые валуны, подруги фотографировали друг друга в лучах утреннего солнца. Принимая при этом самые соблазнительные позы… Я посмотрела на Пашу. Друг греб дальше, к небольшому скалистому мысу, не глядя на берег. А если бы он обратил внимание на этих девушек? А мне-то что? Кто я Паше? По-прежнему лучшая подруга… Он уехал на сборы, и мы практически не общались… Тем более, на тему: что произошло между нами той опасной ночью, и как нам теперь быть дальше. Накануне, вернувшись вечером домой, Паша написал сообщение, в котором предложил встретиться с самого утра на пляже, взяв под его роспись инвентарь для сапсерфинга… Встретились. Но о том, что меня волнует, так и не поговорили.
Долгих тоже посмотрел в сторону пляжа, оглянулся на каменные валуны, где проходила фотосессия… Я, крепко стоя на ногах, сердито вонзила весло в воду. Расслабься, Ковалева! Перестань себя накручивать! Но я продолжала яростно грести вслед за Долгих к мысу, оставляя за собой кучу серебристых брызг. Наверное, со стороны напоминала Ягу, которая бросилась в погоню и махала метлой из ступы.
Если между нами больше ничего не будет, я уйду. Не хочу оставаться. Не могу… Все началось еще с Тарасовой Ленки, из-за которой Паша в девятом классе подрался с Максом Галушиным… А поцелуй Паши и Лены на выпускном? Тогда меня будто смыло грязными холодными потопами… Сколько еще девчонок было рядом с Долгих? Новых я не переживу. Особенно после того, что между нами было. Это как отобрать долгожданный распечатанный подарок… Оставив лишь бесполезную яркую обертку… На память.
Солнце начало припекать, а дурацкие мысли так и не уходили из головы. Устала грести. Руки и спина от напряжения ныли. Я бросила весло на серф, зажмурилась, зажала пальцами нос и с брызгами, солдатиком, вошла в прохладное море. Пробыв под водой какое-то время, вынырнула и тут же встретилась с Пашей, который крутился рядом со мной. Весло и серф качались на волнах поблизости.
— Полин, ты чего? — удивленно проговорил Пашка.
Мы были уже далеко от берега. С одной стороны теперь открывалась бескрайняя синяя гладь, с другой — крутые отвесные скалы. Пьянящий простор. Будто мы с Долгих одни на всем свете…
— Ничего! — отфыркиваясь, глухо ответила я. Волосы прилипли к лицу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вдвоем мы саженками доплыли до моей доски и схватились за ее края. Я молча смотрела, как капли воды блестят на загорелом лице Пашки.
— Как в кино, — негромко проговорила я. — После кораблекрушения у спасательного плота…
Так и целовались, уцепившись за качающуюся на волнах доску. Целовались долго, не в силах насытиться друг другом.
— Ты ничего не хочешь сказать мне, Долгих? — спросила я, оторвавшись от соленых губ друга.
— Сносно целуешься, Ковалева! — нагло заявил Паша.
— Вот ты гад, Павлуша! — рассердилась я, глядя в его замутненные зеленые глаза. — Хотела с тобой серьезно поговорить…
— Сейчас? — удивился парень.
— Ты такой дурак, Долгих! — зло проговорила я. Слепой! Немой! Скажи же: что ты ко мне чувствуешь? И этого человека я люблю с девятого класса!
Пашка засмеялся.
— Вот так новости! — проговорил он, продолжая сверкать белоснежной улыбкой. — А ты такая дура, Ковалева!
Долгих одной рукой придерживал серф, а второй осторожно провел по моей щеке.
— Поля, кому нужны твои серьезные разговоры, когда можно просто целоваться?
Друг снова привлек меня к себе. Я в ответ запустила пальцы в Пашкины влажные волосы… Голова кружилась, и сердце стучало в груди, в висках, в каждой клеточке. В легких перестало хватать воздуха. Если бы не доска — точно бы ушла под воду.
Просто целоваться. Невозможно говорить, думать, дышать.
Глава 37
Я опоздала на ужин. Хотя до этого клятвенно обещала маме больше никогда не задерживаться. А ведь сегодня я еще и прогуляла свою работу на рынке… С самого утра ушла кататься на сапсерфинге, и вот только нарисовалась домой. Весь вечер мы с Пашей шатались по узким улочкам, держась за руки, и каждые пять минут целовались…
Наверняка родители уже перебазировались из кухни в свою комнату… Теперь папа смотрел детективные сериалы, а мама читала книгу в кресле, возле торшера. Я представила, как родительница перелистывает страницы, время от времени прислушиваясь, не хлопнет ли на первом этаже дверь… И хотя на улице было еще не так поздно, вокруг уже стояла кромешная тьма.
Мы с Пашей долго не могли оторваться друг от друга. Снова целовались, стоя под нашим забором. В груди гулко стучало счастье.
— Долгих, уже поздно! Мама из меня рагу сделает! — выдохнула я другу в губы.
— Раньше она делала из тебя чучело и ставила в сервант, — припомнил Пашка.
— Бесишь! — ответила я.
— И ты меня! — тут же отозвался Паша, снова поцеловав.
Домой я кралась по заднему двору. Решила попробовать пробраться в комнату через окно, а потом заглянуть к родителям. Якобы мимо шла, водички попить… И сообщить, что я, в принципе, давно уже дома. А к ужину не спускалась, потому что… любовью сыта, вот почему!
Забравшись в сгустившихся сумерках на крышу одной из пристроек, где у нас хранились садовые инструменты и старенькая газонокосилка, я схватилась за лестницу, которая вела на чердак. По ней можно забраться и в мою комнату. Еще утром я забыла закрыть окно… Держась одной рукой за перекладину, второй потянулась к створке…
Услышала странный шорох возле ворот и замерла. Может, это Паша решил вернуться? Я прислушалась. Непонятный шум повторился. Так я и повисла в задумчивости между окном и лестницей.
Дверь негромко хлопнула, скрипнули доски, а затем донесся растерянный мамин голос:
— Полина, это ты?
Я молча застыла. Руки затекли. У ворот по-прежнему кто-то копошился. Скорее всего, это кот, который снова решил догнать какую-нибудь живность с крылышками… Я слышала, как мама шла по саду…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В тот момент, когда я все-таки перебиралась на подоконник, родительница громко охнула. От неожиданности я чуть не полетела вверх тормашками из окна в клумбу.
— Кто вы? — послышался мамин сдавленный голос.
