«Он же нарочно стравливает Милиара и Булгуню! — догадался я. — Кобчиком чую — что-то затеял вояка Хак Стурр! Знать бы еще, что?»
Помимо утренних тренировок неизменным местом дружеского общения вне школы стали вечерние посиделки в ресторанном дворике Булогичей. Сегодня наконец-то и мои домочадцы присоединились. Жаль, не в полном составе: Йолташ остался руководить наспех учрежденной новой гвардейской школой. Это я так в шутку ее прозвал.
Над мыслью о создании собственной воинской школы дядька крепко задумался, эта идея его зацепила. Я боялся, что Остах выгонит мелкотню на улицу, вот и плёл о взращивании собственной гвардии с малых лет; о том, что дети должны учиться, как воины — без поблажек. И днем, и ночью — в караулы, например, вставать.
Дядька, скрипя сердце, согласился. Впрочем, не доберись мы до запасов слуг Безносого, — ничего бы парням не помогло. Прогнал бы их наставник без сожалений. Но нам несказанно повезло. Кайхур обнаружил в примитивном схроне, рядом с обиталищем слуг Безносого, небольшой сундучок с серебром. Дядька обрадовался деньгам, словно долгожданному родичу, которого уже и не чаял увидеть. Видимо, сильно на него давило, что мы без денег останемся. А найденный вскоре склад с нехитрыми съестными припасами, одежкой и прочим скарбом решил многие трудности будущей школы.
Остах после боя и найденного хабара размяк настолько, что я смог, наконец, вытянуть его на серьезный разговор. Оказалось, покупка дома на скале завязана на некого Зайца — прежнего знакомца Рыбака-Остаха.
Сейчас, утолив голод, мы отсели с наставником в сторонку — благо в ресторанном дворике Булогичей места хватало — и продолжили начатый ранее разговор.
— Не верю я ему, — признался наставник, покосившись на Пелепа, ловко поменявшего перед нами блюда. Булогичи — низкий им поклон — старались на славу, обучая уличного оборванца. Хотя, где он, вчерашний оборванец!? Старший Булогич недавно хвалился — справный поварюга растет! Да и сам Пелеп изменился: отъелся, пообтерся, заматерел. На утренних тренировках борется наравне со всеми! Подаренный кинжал теперь не прячет — с гордостью носит на виду.
— Не верю я Зайцу, — повторил дядька. — Ни на ломанный грош не верю.
— А кто он такой, этот Заяц?
— Заяц — он из наших, из добрых. Раньше я его и видел-то пару раз, мельком. В силу он уже после меня вошел, когда я с Эндиром в горы уехал. Под Хриплым ходил, в приморском Арраине за хозяйством приглядывал. Давняя это история, мутная, — дядька сделал длинный глоток копорского чая. — Мы с Гимтаром через Арраин тихохонько масло земляное сплавляли. Однажды «добрые» в Арраине масло приняли, ночью бочки перегрузили и отправили в Атриан. Как обычно. Вот только караван исчез: потом людей нашли, порубленных в овраге, а бочки все до единой пропали. Хриплый отпираться не стал, — мы-то всё передали, честь по чести, по рукам били. Признал пропажу своей морокой. Расплатиться не смог — долг на себя взял. Вот с тех пор ночной хозяин Атриана перед Даном Дорчариан долг имеет. Правда, недавно я им половину скостил… — задумался Остах.
— За гворча? — быстро спросил я.
— Ага, за то, что гворча помогли упокоить. И так… По мелочи. Но не то важно… Донеслось до нас, что после того нападения Хриплому серьезно угрожали. Требовали, чтоб завязал, прекратил с маслом баловать, — Остах хмыкнул. — Бестолочи! Догадались, тоже — Хриплому угрожать! Он от этого только дурел сильнее, только громче копытом бить начинал! Пусть легок будет его путь! — дядька вновь отхлебнул из кружки. — Мы через месячишко списались, следующий караван отправили. А в Арраине всех добрых вырезали. Разом. А потом и до Атриана добрались — Хриплому башку снесли, и ночная война началась, — объяснил Остах.
— И что? — не понял я.
— То, — сердито прошипел дядька, наклонившись, — очень вовремя Заяц запил вусмерть! Да так, что всю войну в канаве мертвецки пьяным провалялся! Я намедни предложил ему караван с гор принять — Колодец-то горит, цена на масло выше небес взлетела — так он с перепугу чуть не обсерился! Замазан этот урод, как есть замазан.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я посмотрел на ярящегося дядьку. Ворошить мертвые угли нет никакого желания. Какое мне дело до того, кто и кого прибил за нефть годы назад?
— Верно смекаешь, — вновь навис над столом дядька. Он что, мысли читает? Я посмотрел на Остаха и увидел в его глазах гнев и боль. — Не то важно. Эндира отравили как раз в то время, как война ночная в Атариане разгорелась. И я подумал: не там мы с Гимтаром искали, не там … — дядька сжал столешницу ладонями и прошептал. — Не за каменное ли масло упокоили Эндира Законника?
Я отшатнулся и уставился перед собой. Вот оно что. Это всё меняет. За смерть друга Остах разнесет весь Атриан по камешку и зальет кровью. Я вспомнил дедовский строгий голос и прищур глаз. Подумал о бережно хранимой дедовой тетради, исписанной убористым почерком. Почувствовал, как запылали щеки и уши.
— Убийцы дедушки где-то рядом? — голос сорвался и дал петуха.
— Я не знаю, Оли, — накрыл мою ладошку грубой мозолистой ладонью дядька и слегка сжал. — Я не знаю, мальчик. Мочи моей нет, как хочу всё размотать и узлы все распутать. Сплю плохо, — признался Остах. — Но это грязная, скользкая дорожка. Не знаю, куда она приведет. Если бы тебя не было рядом — я давно прижал бы Зайца и выпотрошил. Но ты важнее … всего этого. А Заяц… Он хоть и Заяц, но не мышонок. Тоже зубы показать может.
Я резко вскочил, отчего скамья за мной грохнулась. Все замолчали и уставились в нашу сторону. Остах успокаивающе махнул рукой, поставил скамью и мягко усадил меня обратно.
— Что со мной может произойти? — зачастил я и затряс дядьку за рукав. — Я в самом защищенном месте столицы, под крылышком у Наместника. Я буду очень внимателен и осмотрителен, Остах! Честно-честно, клянусь! А долги должны быть заплачены, верно?
Остах глубоко вздохнул и медленно кивнул.
— Долги должны быть заплачены, — он легонько пристукнул кулаком по столу, словно ставя печать под приговором. — Верно.
Заяц
Заяц кивнул входящему Рыбаку и движением бровей указал мастеру Буре на дверь. Тот мигом выкатился наружу и двинулся к соседям по торговым рядам — почесать языком. Рыбак сел на табурет и коротко приказал.
— Говори.
«Ишь, как поет», — со злобой подумал Заяц. Рыбака он побаивался по старой памяти, хоть и не было сейчас при нем той власти, что раньше.
— Говори, — передразнил собеседника Заяц. Снаружи мелькнула рослая фигура горца, который блевал после резни у Рыбного рынка. Заяц вдруг пожалел, что пришел без охраны. «Хотя — какая там охрана! Полудурки сельские», — он вновь вспомнил дело с горскими бабами и свой позор. — Нашел я этого, чернильного человечка. Что ты просил. С городского совета, через тын его ети. Вцепился, что клещ. Хибару давно хочет сбыть — а некому.
— Кто таков? — процедил Рыбак.
— Плавус… Как же его. Плавус Плав или Плев… — Заяц махнул рукой. — Он там один такой, обдерганец. За район Старой крепости отвечает. А там лачуги и нищета… — Заяц хихикнул. — Монету ему никто не несет, так он совсем затосковал…
— Понятно, — оборвал Рыбак. — Побыстрее бы надо с домом. Там люди мои уже живут… — задумался собеседник. — Устрой-ка ты мне с ним встречу!
— Сделаем, — кивнул Заяц. — А кто это у тебя там живет-то?
— Ты никак ответ решил с меня взять, Заяц? — насмешливо спросил Рыбак.
— Да я так, — мазнул старик ладонью по столешнице. — По сделке-то… С домом. От наших ловкачей-крючкотворов помощь нужна?
— Пустое. Есть у меня один купец знакомый… Столкуюсь с ним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Услышав про купца, Заяц против воли вздрогнул и покрылся потом. Украдкой он бросил взгляд на собеседника и наткнулся на бешеный взор. Тот глядел в упор.
— Все крутится, крутится, — с той же насмешкой продолжил Рыбак. Вот только глаза у него совсем не смеялись. Заяц вновь с тоской подумал, что зря пришел в одиночку. Рыбак, не вставая, пнул в колено и мигом оказался рядом. Схватив старика за изуродованную губу, он зашипел ему в лицо.
